Слово авторитета, стр. 86
Полковник согласно закивал. Большой палец правой руки нервно затеребил кончик носа. Об этой его характерной привычке знали многие. В минуты усиленного размышления он начинал чихать, осыпая присутствующих мириадами брызг, и сейчас боролся с зудом, неприятно щекотавшим носоглотку.
Кажется, отпустило. Полковник победно посмотрел на капитана.
– Совершенно верно. Без помощи Федосеев просто бы не справился. Связи с уголовным миром он поддерживал через своих бывших подопечных, зная, что когда-нибудь такая дружба может сослужить ему хорошую службу.
– Что делать с Федосеевым, товарищ полковник?
Геннадий Васильевич устало откинулся на спинку стула. Глаза его неожиданно повеселели. Казалось, он думал о чем угодно, но только не о заданном вопросе.
– А с Федосеевым делать ничего не нужно, капитан. Пусть себе как работал, так и работает. Насколько мне известно, он у начальства на хорошем счету. Они его ценят за аккуратность и педантичность. Для молодых он в некоторой степени наставник, авторитет. Да и зацепить нам его не за что. Ведет замкнутый образ жизни: из дома на службу и обратно. Есть у него, конечно, мелкие увлечения, порой цепляет молодых проституток у гостиниц. Но ведь за это не сажают, как говорится, кто из нас без греха. Два грамма героина ему в карман подсунуть? Несерьезно. А потом, я думаю, что подобная афера вряд ли пройдет. Все-таки он сам в органах проработал два десятка лет и про подобные фокусы наслышан, а может быть, и сам проделывал не однажды. Так что придется набраться терпения. Вся надежда на Захара… если он опять не отмочит какой-нибудь номер. Ты вот что, Гриша, – по-простецки обратился Крылов к капитану, что случалось с ним крайне редко. – Нужно будет заглянуть к соседям Мерзоева, возможно, они подскажут что-нибудь еще. Хотя картина более или менее уже ясная.
Глава 42
ЛЮДИ С ТАРАКАНАМИ В БАШКЕ
Из одиночной камеры Матвея перевели в шестиместную. По представлениям Бутырки, это почти что «люкс». Соседи его не раздражали, да и сам он уже успел соскучиться по общению.
Заложив руки за голову, Матвей блаженствовал на шконке. Приятно было осознавать, что через каких-то двадцать четыре часа тюрьма окажется в прошлом, а в кармане у него окажется совсем новенький паспорт на имя уроженца города Львова. Для пущей схожести останется только отпустить усы, научиться ругать «москалей» и лопать сало за обе щеки. Уже через сутки его бронхи очистятся от тюремного смрада, и он наполнит их чистейшим воздухом свободы.
Улыбнувшись собственным мыслям, Матвей увидел, что его усиленно разглядывает маленький худенький блатной с погонялом Пупырышек.
– Неужели ты трех человек уделал? – удивился тот.
– Пупырышек, ты ошибаешься, – назидательно проговорил Матвей, повернув голову. – Не людей, а трех петухов, а это, как тебе известно, большая разница.
Блатной слегка смутился, осознав промашку:
– Нет, но… все-таки такие же, как и все…
– Здесь ты опять ошибаешься, дорогой Пупырышек. – Разговор начинал его слегка забавлять. – У всех людей кишка для испражнений существует, а у них она шириной с трубу и нужна для того, чтобы заталкивать туда всякие инородные предметы. Так что со всеми пернатых я никак не могу сравнивать.
– Ну, все-таки, а внутри что-нибудь встрепенулось? – не отставал Пупырышек, придвинувшись ближе.
Тихоня пребывал в хорошем расположении духа, и можно было немного побазарить, а то и пощипать сокамернику нервную струну.
Матвей приподнялся на локте, лицо его погрубело, и с неожиданно посиневших губ слетело звучное:
– Об одном жалею: что мало порезал… Других не успел. А что ты так все расспрашиваешь, Пупырь? Может, тебе показать, как это случилось?
Пупырышек виновато улыбнулся и попятился в сторону пустующих нар. Тихоня лишь улыбнулся в его перепуганную физиономию и возобновил прерванное занятие – разглядывание облупившейся краски на верхних нарах.
По поводу убийства Тихоня и вправду не сокрушался. Уже через неделю он начал основательно подзабывать подробности произошедшего. Ощущение было такое, как будто все это случилось с кем-то другим, с каким-то хорошим его знакомым. Непонятно только, что это было – свойство памяти, которая оберегала его психику, или вконец огрубевшая душа. Хоть бы икнулось от пролитой крови. А так, ну совершенно ничего! Будто мимоходом наступил на червя и потопал себе дальше, мгновенно позабыв о собственном злодеянии.
Позавчера Сан Саныч вновь посетил Матвея в одиночке. Поздоровался за руку, похлопал, словно хорошего знакомого, по плечу и, бросив на столик блок «Мальборо», произнес:
– Это тебе.
Матвей вопросительно посмотрел на Сан Саныча и проговорил:
– Я здесь столько париться не собираюсь… Кажись, уговор был.
– А ты ершистый парень, – с улыбкой произнес Сан Саныч, присаживаясь рядом, – хотя по твоему погонялу этого никак не скажешь. Сегодня тебя должны перевести в общую камеру… Не пугайся! Долго ты там не задержишься. За это время успеешь искурить пару пачек… не больше. Остальное отдашь на «общак», пускай пацаны побалуются.
– Понял, – повеселев, сказал Тихоня, разрывая блок. Вытащил одну пачку. Подумав, распечатывать не стал.
– Камеру мне обещали подобрать для тебя приличную. После той свалки, в которой ты жил, эта покажется тебе санаторием. Телевизор, холодильник, все как положено. Я для тебя подарок приготовил, – хитро посмотрел Сан Саныч на притихшего Матвея, сунул руку в карман и положил на край стола тоненькую книжечку.
– Что это такое? – Белесые брови Матвея удивленно вспорхнули.
Улыбка Сан Саныча сделалась еще более располагающей.
– А ты открой да взгляни!
Матвей осторожно взял книжечку. На лицевой стороне был отпечатан герб Российской Федерации, а немного ниже большими буквами было написано: «Паспорт». Матвей открыл книжицу и увидел собственную фотографию. Не казенную, какие можно встретить только в личном деле рецидивиста, а вполне цивильную. Лицо украшала располагающая улыбка. Интересно, в какой момент жизни они запечатлели его сияющую физиономию? И главное, где? Не на тюремном же дворике? А в графе «имя, фамилия» аккуратным каллиграфическим почерком было написано, что сия ксива принадлежит гражданину Украины Остапу Константиновичу Луценко, уроженцу города Львова.
Ничего себе дела!
– Это мой? – заметно волнуясь, спросил Матвей. Вот и предательская хрипотца в голосе появилась.
– Хм… Ну, не мой же! – Сан Саныч вытянул из рук Матвея паспорт. – Или себя не узнал?
– Нет, но…
– Безо всяких «но»! А теперь обговорим детали. Первое – за оставшуюся пару дней ты не должен делать никаких глупостей. Люди с тараканами в башке нам тоже не нужны. Понятно? – строго спросил он.
– Что ж не понять? – Взгляд Матвея проследил за рукой Сан Саныча, которая безмятежно повертела паспорт, а потом равнодушно опустила его во внутренний карман пиджака.
Матвей невольно поморщился, как будто вместо обещанной амнистии его приговорили к пожизненному заключению.
– Через пару дней тебя должны будут перевести в Лефортово, как особо опасного преступника. Документы на твой перевод уже готовятся.
– И сколько же мне придется пробыть в Лефортове? – не скрывал своего разочарования Тихоня.
– Не перебивай, – строго произнес Сан Саныч, при этом его подбородок раздраженно дернулся. – И советую тебе впредь слушать меня внимательно. Тебе все ясно? – Небольшие глазки Сан Саныча, наполненные арктическим холодом, впились в лицо Тихони и без труда отыскали его блуждающий взгляд.
– Да, – еле выдавил из себя Матвей, понимая, что у него не хватает воли противостоять круглым кабаньим глазкам своего нового знакомого.
Сан Саныч попросту был сильнее.
Точно такое же смятение испытывает более слабый зверь, повстречав матерого соперника на узкой тропе. Могучему самцу достаточно всего лишь поворота головы, чтобы слабовольный, поджав хвост, отскочил в сторону. В природе побежденного соперника добивают редко: даже у самого кровожадного зверя не хватит решимости перекусить артерию, подставленную под клыки в знак покорности. Роль невозмутимого чистильщика берет на себя дикая природа, отодвигая на задворки естественного отбора неудачников. Иное дело людские отношения, где сильнейший, не ведая о великодушии, запросто, безо всякого внутреннего содрогания, наступает на склоненную голову, взывающую к милосердию.