Земля за Туманом, стр. 23

Интерес вызывали не только многочисленные и разнообразные тэмэр тэрэг, проносившиеся мимо. На высоких белых столбах, расставленных по обе стороны дороги, висели малые и большие щиты, также достойные внимания. Броские, ярко раскрашенные, хорошо видимые издали, украшенные надписями на незнакомом языке, маловразумительными знаками и изображениями счастливых людей и диковинных предметов, они так и притягивали взор. Однако об истинном предназначении этих щитков и щитов оставалось только гадать.

Еще больше Далаана поразили идолы, поставленные на возвышении у самой дороги и словно бы вылитые из жидкого камня — вылитые и застывшие. Отряд проехал под ними, словно под крепостной стеной, — настолько огромными они оказались.

Эти русинские истуканы отличались от каменных баб, что стояли на курганах в родной степи. Они не умиротворяли и не пробуждали мысли о вечном. Они были больше, гораздо больше и пугающе правдоподобными. Они тревожили и беспокоили. Каменные кони, впряженные в каменную повозку, каменные люди-великаны в застывшей колеснице… Все это словно стремилось куда-то, но в движении своем было заперто в камень. Каким героям или каким богам древности воздвигли русины этот памятник? За какие славные деяния?

Дорога привела их к русинскому харагуулу. К тому самому, который Далаан уже видел прошлой ночью. Вообще-то харагуул при чулуум дзаме мало напоминал сторожевую заставу. Где стены или хотя бы частокол из заостренных кольев с прочными воротами? Где ров? Вал?

Эта была даже не укрепленная башня. Вплотную к дороге — там, где широкий каменный путь несколько сужался, — лепилась прямоугольная, ничем не защищенная постройка, сложенная из плоских камней. Лишь несколько небольших плит огораживали строение. Но остановить они способны разве что русинскую железную колесницу, несущуюся на большой скорости и не способную быстро повернуть. Человек перепрыгнет через такую ограду в два счета. Боевой конь перемахнет ее, даже не заметив.

Да уж, харагуул… Два этажа. Большие, огромные окна, закрытые прозрачной слюдой. Пара пристроек. Плоская крыша. Крыша нависала и над узким участком тракта: ее поддерживали небольшие колонны, расчленявшие каменный путь на три части.

Застава располагалась на невысокой насыпи вровень с чулуум дзамом. Насыпь была хорошо утрамбована, а небольшой участок перед ней — расчищен от растительности. Однако дальше в изобилии росли камыши и осока. Целое море густых зарослей, в которых даже днем можно было спрятать и незаметно подвести к харагуулу на расстояние прицельного выстрела из лука сотню-другую воинов.

На территории заставы стояли две белые тэмэр тэрэг с синими полосами на боках и сине-желто-красными наростами на крышах. Чуть поодаль лежали железные ленты — широкие, усеянные шипами. Если такие спрятать в траве, вражеские кони изранят ноги.

Людей в безлошадных повозках не было. Да и вообще не так уж много стражей охраняло город.

Два человека в одинаковых синих одеждах беспечно стояли у самой дороги. Оба пешие. У каждого обтянутый тканью легкий нагрудник. Вот, собственно, и весь доспех. На голове — плоская как лепешка шапка с небольшим козырьком. Под мышкой, на плечевом ремне — короткая трубка с двумя рукоятями. Чем-то она напомнила Далаану шаманскую курительную трубку-гаахан, какую иногда использовал во время камланий Бэлэг, чтобы вдыхать дым дурманящих трав.

Если эти гаахан были оружием, то довольно странным. Таким ведь ни колоть нельзя, ни рубить, ни головы врагу разбить, ни стрелы метнуть. Хотя насчет стрелы… Кто знает, может быть, эти гааханы тоже стреляют миниатюрными стрелками-сюцзянь, как оружие разбойников-дээрэмчинов, служивших Алибеку?

На поясах у русинских нукеров вместо мечей или сабель висели небольшие черные дубинки, которыми вражеского доспеха уж точно не пробить.

Один русин, кроме того, держал в руке палку в черно-белую полоску. Вот он небрежно взмахнул ею — и у харагуула остановилась проезжавшая мимо тэмэр тэрэг.

Что это? Колдовство? Магический жезл? Или жезл власти, вроде ханской пайзцы, владельцу которого русины обязаны беспрекословно подчиняться. Скорее все же второе, — решил про себя Далаан.

Из остановленной колесницы вылез дородный русин. Перебросился с жезлоносцем парой слов, что-то передал ему, влез обратно в свою железную коробку. Тэмэр тэрэг поехала дальше.

Все внимание харагуульных нукеров было приковано к дороге и проносившимся по ней безлошадным повозкам. Но рано или поздно должны же они заметить посольство? Ага, заметили, кажется. Засуетились…

Глава 15

— Ох, них-х!

— Че?

— Через плечо! Глаза разуй шире!

— Ну и че?

— Да не на трассу смотри, мудила! Под насыпь. Вишь, там вон, в камышах, на конях едут?

— Ох, них-х!

— А то!

— Эт-че у них а? Копья что ли?

— Ну.

— А гля, вон, шашки еще, луки. Казачки что ли?

— Сам ты казачок! Чуры какие-то узкоглазые вроде нашего Хана!

— Может, кино снимают?!

— А х-ху-зна!

— Об-п-ля-буду, к нам ведь прут! Не, зуб даю! К трассе сворачивают!

— Точняк! Ну-ка, Грач, проверь, че за чучмеки. Только мухой давай. И это… глянь там — бабла состричь можно? А я пока капитана позову.

Младший сержант Грачев кинулся к ограждению КПМ. Одной рукой сержант придерживал на бегу фуражку, другой — прижимал к боку болтающийся на ремне и постукивающий по незастегнутому броннику АКСУ.

Невесть откуда взявшиеся всадники уже выехали из камышей и как ни в чем не бывало поднимались по невысокому склону насыпи.

Грачев в нерешительности остановился у бетонного блока. Не каждый день увидишь такое на Южанско-Донском участке федеральной трассы.

Неказистые лошадки — маленькие, лохматые, коротконогие, с толстыми бабками, пыльными гривами и длинными хвостами в репьях — бодренько брали препятствие. Затесавшийся среди них высокий тонконогий жеребец, ведомый на поводу, взбирался к контрольному посту милиции не столь уверенно. Жеребец был без наездника, но под седлом. Конек шел опасливо, левым боком. Над поднятым и заправленным под ремень стременем топорщился притороченный к седлу кожаный мешок. Следом поднималась еще одна кобылка без седока.

Всадники, будто сросшиеся с лошадьми, выглядели еще экзотичнее. Тела закрыты то ли панцирями, то ли массивными бронниками из блестящей металлической чешуи. Сверху наброшены легкие длиннополые халаты, расшитые по окоему разноцветными узорами. На головах то ли шлемы, надетые поверх войлочных шапок, то ли шапки, обшитые железными пластинами. У каждого по сабле, луку и небольшому круглому щиту, подвешенному к седлу.

У одного, одетого побогаче остальных, лисий хвост на шлеме и дубинка с увесистым набалдашником. Еще один держал длинную крепкую палку с белым конскими хвостом. У пятерых — копья с отточенными, поблескивающими на солнце остриями и загнутым книзу, будто попугайные клювы, крюками. В руках — плети с массивными шлепками на концах.

Наездники — сразу видать — типичные азиаты. Невысокие, узкоглазые, кожа — темная, с желтизной. Не то китайцы, не то калмыки, не то таджики какие-нибудь. Но один — явно славянских кровей. Крупный бородатый мужик. Однако и этот обряжен в рубаху, плетенную из стальных колец, и куполообразный шлем, а на боку висит тяжелый прямой меч.

Всадники поднялись на насыпь.

— Младший сержант Грачев! — Грачев ошарашенно поднял руку к козырьку. — Куда? Откуда? Документы? Э-э-э! Стоять!

Он заметался перед всадниками, размахивая руками и стараясь не пустить коней за блоки заграждения — к служебному транспорту.

— Тормози! Тор-р-рмози, слышь, кому говорю! Ёо… тво… мать… нах-х… ля… пи… да… ра!.. — разносились по КПМ отрывистые крики младшего сержанта, сдобренные круто замешанным милицейским матом. — А ты куда прешь, урюк! Ну-ка с коней все, живо! И это… Оружие на землю!

Его то ли не слышали, то ли не хотели слышать, то ли попросту не понимали.

— Ё-мать! — разорялся Грачев. — Лошадь нельзя! Нельзя, говорю, на лошади! Вот ведь нерусь бестолковая! Конь — нельзя! Пешком — можно! Ногами! Ходулями! У-у-мля!