Сэндвич с пеплом и фазаном, стр. 22
– Что ж, давай глянем быстренько, – произнесла она, неожиданно смягчившись. – Что думаешь, Сэл, глянем?
– Если быстренько, то можно, Мардж, – ответила та, утирая уголки глаз длинной белой скатертью, – но только один раз.
И опять. Они снова залились смехом.
Мардж отошла к большому столу, наполовину скрытому за перегородкой, изящным жестом приподняв подол юбки, словно молочница, не получившая достаточно слов в пьесе. Они с Сэл начали рыться в холщовых мешках, и хотя я не могла разобрать, о чем они говорят, я слышала, что они тихо обмениваются какими-то язвительными фразами.
Я воспользовалась случаем, чтобы как следует осмотреться.
Над головой, соединенные переходами, в облаках пара во всех направлениях расходились и переплетались трубы, шланги, воздуховоды и кабели. Снизу казалось, что наверху – огромный воздушный мир, просто требующий исследования.
Это все равно что стоять в субмарине капитана Немо или в брюхе железного кита.
Если не считать большого календаря с рекламой мыльной стружки «Мапл Лиф» и доски с рядом гвоздей, частично скрытой дверью, стены были на удивление голыми. На гвоздях висели три ключа, и к каждому с помощью металлического кольца был прикреплен деревянный кружок.
На одном чернилами было коряво написано «М», на другом – «С». На третьем кружке, истертом, в пятнах масла, едва-едва читалась «К».
Я прикарманила его без капли сомнений, разумно предположив, что первые два принадлежат Мардж и Сэл. Хозяином третьего ключа явно был человек с грязными руками: не тот, кто целый день работает с мылом.
Судя по всему, это сторож: мастер на все руки с именем, начинающимся на букву К. Кит, например.
Нет, не Кит. К сторожу не станут обращаться как к равному, уж точно не такие люди, как мисс Фолторн. Наверняка К. указывает на фамилию.
Так что по очевидным причинам это не может быть мистер Тагг, подручный.
Кеннеди, может быть… или Кронк… либо Копплстоун.
Гадать бесполезно.
В любом случае я понимала, что если позаимствую ключ Мардж или Сэл, они обнаружат это еще до конца дня, в то время как третий может принадлежать человеку, который берет его лишь в случае необходимости и, возможно, только время от времени.
Риск, на который я вынуждена пойти.
– Никаких платков, – внезапно произнесла Мардж рядом с моим локтем, испугав меня. – Барвинково-фиолетового или любого другого. Так что дуй отсель.
«Дуй отсель?»
Если хоть капля человеческой доброты и была в душе этой женщины, было очевидно, что она испарилась так же быстро, как и появилась.
Чем больше я общаюсь со взрослыми, тем меньше мне хочется становиться такой же, как они.
– В любом случае благодарю вас, – ответила я. – Простите за беспокойство. Больше не стану отвлекать вас от ночных рубашек и нижнего белья.
И я вышла во двор с гордо поднятой головой.
– Йо-хо, Флавия! – окликнули меня. – Я тебя везде ищу!
Конечно, это была ван Арк.
Она, словно Шалтай-Болтай, сидела на низкой каменной стене, отделявшей двор прачечной от хоккейного поля, и постукивала каблуками.
– А! – отозвалась я. – Вездесущая ван Арк!
Это еще одно словечко из тех, которых я набралась у своей сестрицы Даффи, и оно означало человека, который одновременно находится во всех местах, и имело оттенок неодобрительности.
– Лучше тебе пошевеливаться, – заявила она, соскакивая со своего насеста и глядя на воображаемые наручные часы. – Тебя хочет видеть мисс Баннерман.
…К тому моменту, когда я добралась до химической лаборатории, мое сердце колотилось, как отбойный молоток. Чем моя персона могла заинтересовать пресловутую мисс Баннерман?
– Входи, Флавия, – окликнула она, когда я замялась, стоя в дверях и пытаясь перевести дух.
У нее что, есть шестое чувство, благодаря которому она ощутила мое присутствие?
Шаркающей походкой я вошла в лабораторию, изо всех сил стараясь не глазеть на великолепное оборудование, которым было уставлено помещение. Боковым зрением я заметила электронный микроскоп и водородный спектрофотометр – великих мрачных богов, на которых ни в коем случае нельзя смотреть прямо.
– Иди сюда, Флавия, – сказала она и похлопала по сиденью высокой лабораторной табуретки.
Я забралась на табуретку и попыталась успокоиться. Мисс Баннерман осталась стоять.
– Ну и что же мы с тобой будем делать? – поинтересовалась она.
Я не нашлась с ответом, поэтому просто пожала плечами.
– Вот оно как, да? – она рассмеялась.
В присутствии отравительницы – да, боюсь, я думала о ней именно так, оправдана она или нет, – я совершенно онемела. Слова не могли вырваться у меня изо рта, как будто их пропитали в белладонне и они гибли еще в горле.
Унизительно. Никогда в жизни, по крайней мере, на моей памяти, я не лезла за словом в карман. Это все равно как если бы в Атлантике закончилась вода. И все же…
Мисс Баннерман бросила мне спасательный трос.
– Мы тут поболтали с мисс Фолторн, – заговорила она, – и пришли к выводу, что будет полезным допустить тебя к урокам химии.
Что?
– Несмотря на то, что по факту ты всего лишь четвероклассница.
Мой слух обманывает меня? Она сказала, к урокам химии?
Должно быть, я выглядела как рыба на суше: разевала рот и не могла выдавить ни слова.
– Но… – продолжила она.
Проклятье! Всегда есть это «но», не так ли? Как пить дать!
– Но твой допуск зависит от того, как ты сдашь тест. Мисс Фолторн говорит, что она уже дала тебе письменное задание, которое еще не оценила. Она предоставила мне провести устную часть.
Я сглотнула.
– Ты готова? – жизнерадостно поинтересовалась она.
Я кивнула, все еще не в состоянии подобрать слова.
– Отлично, – кивнула она, – тогда приступим.
Я затаила дыхание. Последовало великое молчание, посреди которого я слышала, как вращаются невидимые колеса Вселенной.
– Эмиль Фишер, – неожиданно произнесла она. – Что ты можешь о нем рассказать?
– Профессор химии в Эрлангене, Вюрцбурге и Берлине, – выпалила я. – Получил Нобелевскую премию в 1902 году.
– И?
– Он был гением! Он доказал, что розанилиновые красители получаются из трифенилметана.
– Да?
– Он первым определил химический состав кофеина и мочевой кислоты. Синтезировал фруктозу и глюкозу и разработал проекционные формулы для стереоизомеров, что независимо подтвердило теорию Вант-Хоффа об асимметричности атома углерода и открыло путь к изучению ферментации – декомпозицию!
– Продолжай.
Продолжать? Я только начала.
– Он также выяснил, как протекают химические белковые реакции в живых организмах и то, что кофеин, ксантин, гипоксантин, гуанин, мочевая кислота и теобромин происходят от одного и того же азотистого вещества – пурина.
– Теобромин?
– C7H8N4O2. Его название означает «пища богов».
– Это все?
Я отчаянно хотела процитировать то, что отец Эмиля Фишера однажды сказал о сыне: «Мальчик слишком туп, чтобы стать деловым человеком; пусть идет учиться», но решила не перегибать палку.
– Что ж, – добавила я, робко улыбнувшись, – дома в Англии у меня есть его фотография с автографом. Он и мой покойный дядюшка Тар были большими друзьями.
Мисс Баннерман улыбнулась и прикоснулась к моей руке.
– Ты прошла, Флавия де Люс, – объявила она.
Глава 11
Вот оно как обернулось. Отныне я буду регулярно посещать уроки химии с пятым и шестым классами. Для меня разработали хитрое расписание, которое позволяло мне, если быстро бегать, успевать впритык на все занятия. Все равно что путешествовать на поезде с пересадками продолжительностью в секунду на каждой станции.
– Ты справишься, – сказала мне мисс Баннерман и была права.
Дни шли, и я поймала себя на мысли, что с нетерпением жду этих безумных рывков между классами. Каким-то неясным и необъяснимым образом они заставляли меня чувствовать себя нужной.