Девушка, не умеющая ненавидеть, стр. 16
Мне показалось, или Тамара действительно слабо улыбнулась?
– Ты что, мне не веришь? Да я таких специалистов найду, они тебе разыщут его в любой точке мира! Только пожелай! Как его зовут? Хотя, правильнее было бы сначала спросить, как вы расстались? Когда ты видела его последний раз?
– Давно, – губы ее задрожали, и слезы потоками полились из глаз. – Очень давно, прошла целая жизнь!!! И многое, очень многое изменилось. Да и я тоже стала другая. Ты не представляешь себе, как я была с ним счастлива, насколько все было красиво, романтично, лучше, чем в кино. Мы сами придумали себе эту параллельную жизнь, мы проживали нашу любовь, словно в четвертом или пятом измерении, и думали, что наше счастье никогда не кончится. И если бы мне тогда кто-нибудь сказал, что мой Гриша, скажем, преступник, меня бы это все равно не остановило. Я знала его таким, каким знала… Когда я видела его… Нет, когда я слышала условный звонок, три коротких звонка и один долгий, ты не представляешь себе, что со мной происходило. Это был высший пилотаж любви, счастья или ожидания счастья. Сердце бухало в груди до боли, до сладостной боли, и я распахивала дверь, видела его, и мне казалось, что вот эта картинка, как он входит в мой дом, эта картинка – это запредельное счастье, понимаешь?! А когда он обнимал меня, мой мозг точно отключался. И это не химия, Лара, не химия, это любовь в самом высоком ее проявлении.
– Ты мне скажи, – я взяла ее за руку, нежно, бережно, словно Томочка была из хрусталя. – То, что с тобой произошло, из-за чего ты попала в тюрьму, все это как-то связано с твоим парнем, которого ты так любила, или нет?
– Нет. Вернее, и да, и нет… Но нам нельзя быть вместе. Думаю, мы потому и не проникались жизнью друг друга, чтобы нас потом не мучили угрызения совести. Ведь не всегда мужчине и женщине можно быть вместе. Изредка встречаться, устраивать праздники – это да, а вот жить вместе, семьей, не всегда. Потому что существуют какие-то обязательства, прошлое опять-таки, которое невозможно свернуть, как рулон, и выбросить в мусор.
– Ты говоришь загадками. Скажи, а твоя сестра? Она каким боком ко всему этому?
– Я же тогда еще ничего не знала, не понимала… И поначалу воспринимала ее появление как какое-то чудо, воскрешение из мертвых, понимаешь? Я проглатывала все, что она мне говорила.
– Это я уже поняла. Чем закончился ее плен? Ведь она, я так понимаю, сбежала?
– История удивительная. Дело в том, что Нина вообще не помнила, как оказалась в Саратове. Еще утром, к примеру, или вчера она была дома, вместе с Егором и детьми, а сегодня очнулась на вокзале в Саратове.
– Как это?
– А вот так! Открыла глаза, оглянулась, узнала какие-то знакомые строения, здание вокзала… Как она оказалась дома, в родном городе? Как? Она и ко мне-то пришла пешком, потому что при ней не было денег даже на общественный транспорт. Ни копейки. Я так думаю, что деньги первоначально, конечно, были, что те люди, которые доставили ее в Саратов из Москвы, скорее всего, как я предполагала, на машине, вряд ли поскупились бы на какие-то небольшие деньги, которых ей хватило бы на первое время. Ведь что получилось? Она семь лет прожила у Егора, воспитывая его сына Андрея и своего Елисея, а потом Егор перестал, получается, нуждаться в ее услугах.
– Что, жена его воскресла?
– Вот и я Нину тоже тогда спросила. Но она в ответ только развела руками – она ничего не понимала. С одной стороны, она обрадовалась, что наконец-то стала свободной, с другой – она осознала, что потеряла большой кусок своей жизни и, главное, сына! Ее просто выбросили на улицу, как мусор. Как использованную вещь. Думаю, ей сделали укол, чтобы она на время потеряла память, иначе она бы знала, как добралась до Саратова, поездом ли, машиной или самолетом. Но я тогда была склонна предполагать, что все-таки машиной, где она крепко спала после укола.
Лариса, ты не представляешь себе, как мне было ее жаль! Она столько натерпелась, настрадалась, что имела право на другую, счастливую, жизнь.
Я сразу же предложила ей оставаться у меня, прекрасно понимая, что теперь нашим встречам с Гришей уже не бывать. Разве что он снимет нам квартиру для встреч. Да-да, вот такая я эгоистка. С одной стороны, я действительно хотела помочь сестре начать новую жизнь, с другой, думала о себе, о нас с Гришей…
– А эта квартира, она принадлежала только тебе?
– Да, я покупала ее в кредит, и Гриша помог мне расплатиться с ним к тому времени. Так что я предлагала своей сестре жить у меня, ведь родительская квартира была благополучно продана моей матерью, когда та приняла решение перебраться в Холодные Ключи.
– Надеюсь, твоя сестра оценила твою доброту и сердечность?
Уж не знаю почему, но узнавая все больше и больше о Нине, я начала испытывать к ней стойкое неприязненное чувство. Как если бы она была заражена неудачей, словно чумой, и от нее инстинктивно хотелось держаться подальше. И это при том, что она-то как бы и не была виновна в том, что с ней происходило. Она просто была похожа на другую женщину, о судьбе которой ничего не знала. Но что-то подсказывало мне, что ее подозрения о том, что Маргариту Турову убил муж, были верными. Если бы эта женщина просто пропала, исчезла, то Туров, как любой нормальный человек, муж, отец маленького сына, стал бы ее искать и уж точно не привел бы в дом женщину-«близнеца» своей жены. Да и сам способ, каким он заманил к себе Нину, был циничным, что свидетельствовало о том, что он просто негодяй, преступник, для которого жизнь другого человека ничего не значит. Из всего этого напрашивался вывод, что к ее исчезновению, а может, и смерти, приложил руку сам Туров.
И зачем он отправил Нину обратно? Что могло случиться? Ну не воскресла же, на самом деле, его настоящая жена?
– Доброту и сердечность, говоришь? – рот Тамары дернулся, словно в судороге или нечаянной усмешке. – Безусловно!
8. Григорий. Январь 2015 г.
Вылетали из Внуково, вечерним рейсом. В ожидании посадки мы с Димой выпили коньяку.
– Не люблю зиму, – признался Дима. – Вот сейчас вечер, а на улице словно ночь. И погода хоть и плюсовая, но отвратительная, дождь… Не хочется выходить на улицу. И тем более лететь в Оренбург…
– Дима, хватит ныть. Думаешь, мне охота тащиться в эти Холодные Ключи? Тем более что вряд ли эта поездка поможет мне найти Тамару. Я даже думаю, что ее мать вообще не в курсе, что ее дочка в колонии. А еще говорят, что у женщин сильно развит материнский инстинкт. Не всегда. И никакой связи, о которой столько говорят, которая существует якобы между матерью и ее ребенком, даже во взрослом возрасте, нет. Во всяком случае, наша Осипова напрочь обделена всеми эти драгоценными чувствами.
– А я никак не могу понять, почему охранница, та, которая старшая и которая все эти месяцы кормилась с наших, так сказать, рук, не позвонила мне, не предупредила меня о том, что получен документ на освобождение Тамары, что она вот-вот выйдет. Она разве не понимала, как важно для человека, которого только что освободили, выйти на свободу и увидеть знакомые, родные лица? Я ей звонил вчера, долго звонил, до часу ночи, но она так и не взяла телефон. До чего безответственны могут быть люди!
– А ты уверен, что договорился с ней о том, чтобы она предупредила тебя, когда Тамара получит освобождение?
– Да разве ж об этом надо предупреждать? Она прекрасно понимает, сколько сил и средств потрачено на то, чтобы Тамара получила УДО, так неужели ей, после того, как мы заплатили ей столько бабок, трудно просто набрать мой номер и сказать об этом?
– А зачем, когда теперь дело сделано, Тамара на свободе? Какой ей прок производить вообще какие-то действия, когда с выходом Тамары на свободу денежный поток прекратится?
– Ах, вот так, значит?
– Мы ей больше не интересны, Дима.