Ледяная царевна, стр. 19
– Ты солгала, – вынес неутешительный диагноз отец. – Ты не работаешь у Дображанской, – обличил он ее.
– Ты ва?аще не способен поверить, что я способна на что-то!
Их попытка вернуться на стезю перемирия вышла не особо удачной.
Дочь и отец насупились друг на друга. Чуб нарочито отвернулась, посмотрела в окно – на чубо-снег.
– Я не хотел тебя обидеть, – помолчав, сказал папа.
Теперь снежинки летели в разные стороны: одни вправо, почти горизонтально, другие влево, почти перпендикулярно земле… Казалось, что они не падают, а гоняются друг за дружкой. И когда-то им с папой тоже было весело.
– А помнишь, я была совсем маленькая… и мы ходили гулять к новогодней елке… и ты позволил мне стащить с елки игрушку.
– Не помню такого… Я разрешил тебе что-то украсть? – усомнился отец.
– Надувного Чиполлино… мы принесли его домой.
– Чиполлино? – задумчиво повторил Андрей Андреевич.
– Он еще долго жил у меня. Я его любила…
– Я помню Чиполлино… но это не я… Вы ходили на прогулку с дедом и бабушкой. И принесли его. Они тебе все разрешали… они тебя и избаловали. А твоя мать довершила дело. Ты никогда никого не слушалась… Твоя мать не знает даже значения слова «слушаться».
– Слушаться, подчиняться, ходить по струнке, стоять по стойке… не знает! – согласилась Даша. – Хоть с мамой мне повезло!
– Ты снова устраиваешь ссору…
– Это я устраиваю?! – возмутилась Землепотрясная Даша. – Да я пришла сюда, чтоб сказать тебе большое спасибо за вчерашнее… поблагодарить за подарок! Обнять, поцеловать… а ты снова начал. «Где ты работаешь, как ты живешь?»
– Я действительно рад, что тебе понравился бабушкин перстень. – Голос отца звучал безнадежно, так говорят перед тем, как попрощаться, признав про себя бессмысленность встречи, беседы… бессмысленность самой Даши?
Обида была такой горькой и незаслуженной, что Чуб не сразу извлекла самое главное из прозвучавшего:
– Перстень?
– Перстень моей мамы Анфисы… твоей бабушки. Она просила отдать его на твой двадцать пятый день рождения. А я не сдержал обещание. Весь год мы были с тобой на ножах. Но перед Новым годом следует отдавать все долги. Потому я завез его вчера и отдал твоей маме.
– Ты завез перстень… а потом? Где ты был вчера вечером?
– Это важно?.. В ресторане, с женой и друзьями… а что?
– Уже ничего.
Чуб достала смартфон, нашла фото с Дедом Морозом, еще раз взыскательно посмотрела на засвеченный кадр и перевела взгляд на папу.
М-да…
Несомненно, Маша подметила верно: глаза у Мороза были их семейные, можно сказать, «фамильные», с характерным иконописным разрезом, с красивыми веками… такие и у папы, и у дяди Сережи, и у ее двоюродного брата Вити… и еще у сотен людей!
Даже у святого князя Владимира на православном календаре за спиной секретарши!
Глава шестая,
в которой всем очень страшно
– Salve! – произнесла волшебное приветствие Землепотрясная Даша.
И они с Даном вошли в гулкий пустой готический подъезд дома на Ярославовом валу, 1.
– Ты правда-правда-правда-правда не сердишься, что мы не попали в кино? – еще раз уточнила она.
Далеко не в первый раз в жизни Даша Чуб пришла на свидание с опозданием на полчаса, но, наверное, впервые так искренне переживала по данному поводу.
– Мы два дурака, стоим другу друга… ты забыл дать мне свой номер, я тебе – свой. Хорошо, что ты дождался меня… Еще раз прости.
– Ничего, – сказал Дан, – сходим завтра. На другой фильм, на другой сеанс.
– На какой?
– На какой ты не опоздаешь, на тот и пойдем.
Даша не поняла, шутит он, или прикрывает шуткой обидку, или пытается сказать ей, что готов ждать ее бесконечно… Но на всякий случай поклялась, как могла жарко:
– Завтра я точно не опоздаю! Зайду к тебе на фуникулер, и мы вместе пойдем.
– Договорились. Только завтра я уже фуникулер не вожу… завтра я буду работать на Крещатике в комнате ужасов.
– Ух ты!.. Ты чё, каждый день работу меняешь? – не особенно удивилась, скорей восхитилась она.
– Угадала, – улыбнулся он. – Все ближайшие каждые дни. Хочу попробовать все, о чем мечтал…
– …в детстве?
– А ведь ты не угадываешь… – Высокий, светлоглазый, Дан склонился над ней, и во взгляде его плескалось откровение – то редкое чувство, когда кажется, что встреча с другим человеком расширяет сознание и делает мир бесконечным, как космос. – Ты знаешь меня, как никто другой… мне так кажется… сразу так показалось… когда увидел тебя на перилах в Кэт Молле. Ты понимаешь меня? И правда-правда не осуждаешь?
– Правда-правда-преправда! – громогласно заверила его Даша Чуб. – Я в детстве тоже фуникулер хотела водить – целый вечер хотела. А еще хотела тетей в красной шапочке стать, которая в метро вагоны встречает. Еще стюардессой. И летчицей-космонавткой… Я в детстве чего только ни хотела. И я тоже так чувствую, – она посерьезнела. – Мы с тобой точно тысячу лет знакомы.
– В том и проблема. – Дан опустил потемневшие глаза. – Прости меня.
– Прощаю… за что?
– Я не знал, что у нас все серьезно.
– А все серьезно?
– Очень… мне так кажется.
– Отлично!
– Отвратно. Я должен сказать тебе правду.
Они помолчали.
– Даже не знаю, как мне теперь это сказать… Я здесь ненадолго.
– В Киеве?
– Я скоро уеду. Потому и хочу все попробовать до отъезда… так что прости…
– Не прощу! – объявила Даша таким тоном, каким объявляют войну. – Не отпущу! – Она рефлекторно вцепилась в рукав его синей куртки.
– Все уже решено. Тут без вариантов, это реальная работа, – сказал он, извиняясь. – Я не могу остаться. Но, может быть… ты поедешь со мной? Ты ведь чумовая, как я… вдруг вот так возьмешь и пойдешь? – слабая надежда, приправленная комплиментом и шуткой.
Дурак… он так и не прощелкал ее!
– С тобой? – Она с облегчением выдохнула страх. – Хоть на край света! Хоть за край света… Хоть за край края.
«Уйти из Киевиц?» – спросила она себя.
«Ради такого, как он? Да легко… Давно пора было это сделать!»
– А если в Африку? – поддел ее Дан. – Все равно поедешь?
– Хоть прямо сейчас.
– Без вещей?
– В Африке мне и набедренной повязки хватит. Ты просто не знаешь, как она мне идет…
– Ты не шутишь? – Он явно не мог поверить в ее слишком общие слова.
– Нисколько. Давай, рассказывай, куда и когда мы едем?
– Мы?..
– Решено и подписано… ставим печать!
Землепотрясная встала на цыпочки и сама поцеловала его в сомневающиеся губы…
И все изменилось. Навсегда.
Вначале ей показалось, что Дан резко отшатнулся от ее прикосновения. Она успела заметить, как радостная улыбка слетела с его лица и разбилась об узорчатый мозаичный пол – так стремительно углы его рта поползли вниз, рот превратился в оскал, лицо заледенело, застыло. Руки обвисли, тело полетело вниз, давая крен на левый бок, голова глухо стукнулась, шея нелепо вывернулась…
Чуб громко всхлипнула, присела, обхватила ладонями его щеки – они казались ледяными.
– Ма-а-а-а-а-а-а-ша!!!!!!! – заорала она на весь подъезд.
Как огромный фонтан, крик взлетел к четвертому этажу, попал в цель, как гарпун.
Сверху скрипнула дверь.
– Что случилось?.. – обеспокоенно спросила с высоты Ковалева.
– Маша… Я его убила! Я убила его!!!!!!
– Я не знаю… – еле слышно прошелестела младшая из Киевиц, – но, кажется, я не могу его излечить.
– Как это не можешь? – не поняла Землепотрясная Даша.
Неподвижный, угасший, застывший Дан лежал на диване в круглой комнате Башни Киевиц. Его глаза, подернутые изнутри бессмысленной мутью, как стекла, покрытые непроницаемой пеленой мороза, оставались открытыми. И Даша не могла заставить себя их закрыть – ведь глаза закрывают только покойникам.
А она не верила в окончательность смерти.
– Я не знаю… такого еще не было. – Маша разделяла ее чувства. Она в страхе смотрела на свои руки, так смотрят на покойников, не в силах поверить, что жизнь ушла из этих тел, еще день, час, мгновенье тому бывших живыми. – Я не могу воскресить…