Ночь оборотня, стр. 16

— Это еще ничего не значит. Даниель кивнул:

— Это действительно не значит. Значит другое. На прошлой неделе в интервью «Московскому добровольцу» Прошина обмолвилась о том, что собирается опубликовать недавно написанный ею автобиографический роман. Об этом романе она говорила и отцу, хотя читать не давала.

— И что?

— А то, — Даниель наклонился над столом, — что в квартире Прошиной после ее смерти провели тщательнейший осмотр. Ни рукописи романа, ни черновиков, ни даже набросков найдено не было.

Глава 15

ЖЕНСКИЕ ОГОРЧЕНИЯ

В этот час посетителей в кафе почти не было, и официантка Зоя остановилась у стойки — выпить холодной минералки, поболтать с барменом. Слушая его обычный треп про футбол и про цены на видеотехнику, она искоса наблюдала за парой, сидевшей за столиком у окна, и подавляла завистливый вздох. Везет же девке! Сама — ни рожи ни кожи, ноги только длинные, но худая как доска, подержаться не за что, кудри вихрами в разные стороны, по нынешней дурацкой моде, а какого мужика себе отхватила! Одета девка, конечно, будь здоров, но если ее, Зойку, так одеть, она в три раза краше будет, хоть и постарше гораздо.

А мужик — тот действительно был хорош. Во-первых, брюнет, но не ара какой-нибудь с золотыми зубами, а как будто из настоящей загранки приехал. Зойка уж было совсем решила, что иностранец, а подошла поближе — как будто столик соседний протереть, — нет, говорит по-нашему, и чисто так, без акцента. Во-вторых, весь такой гладкий, холеный и красивый ужасно, на актера какого-то похож. И смотрит на девку свою ласково, с улыбкой, не так, как все эти бандюки вчерашние, бизнесмены фиговы, не как на вещь, куклу говорящую, или зверюшку какую, или дуру набитую, или шлюху последнюю. Как на человека смотрит, как на женщину. На саму Зойку последний раз так Мишка из параллельного восьмого класса смотрел, в прошлом году по пьянке под электричку попал, мать от соседки слышала.

Совсем расстроившись, ушла Зойка в глубину бара, чтобы не смотреть на красивого мужика с девкой да понапрасну сердце себе не надрывать.

А те продолжали свой разговор, который Зойка не услышала, а если бы услышала, то, может быть, огорчаться бы перестала.

— Знаешь, что обиднее всего? — Шатенка зачерпнула ложечкой тающее мороженое. — Ты так обходителен! Я каждый раз жду, что наши отношения перейдут в иное качество, и каждый раз с огорчением обнаруживаю, что по-прежнему нужна тебе только как информатор. Ты играешь с огнем, мой Себастьян!

Себастьян улыбнулся:

— Валечка, милая, но ведь и я делюсь с тобой информацией, которую ты с блеском используешь в своих материалах, разве не так?

— Так, конечно. Но все равно чертовски обидно! Так хочется совместить приятное с полезным!

— В нашей жизни такое удается очень редко, тебе ли это не знать! Итак, я внимательно тебя слушаю.

— Предупреждаю, слушать придется долго. Личная жизнь покойной Евгении Прошиной отличалась богатством и разнообразием.

— Ничего, у меня есть время Шатенка достала из пухлой диджейской сумки потрепанный ежедневник и, раскрыв его в середине, начала рассказ. Себастьян слушал не перебивая, только время от времени кивал головой да помешивал трубочкой лед в апельсиновом соке.

— Вот и все, — наконец сказала шатенка, захлопывая ежедневник. — Могу добавить только одно оказывается, он был в «Поземке» вчера вечером, приблизительно в одно время с нами. Кстати, ты слышал, какая заваруха случилась там уже после нашего ухода?

— Слышал, — кивнул Себастьян. — Надеюсь, с ним это никак не связано?

— Не знаю. Но вряд ли. Кстати, не похоже на то, чтобы он сильно горевал о смерти своей ненаглядной. Говорят, с ним в клубе была какая-то рыжая девица.

— Рыжая? — переспросил Себастьян.

— Да. Ты ее знаешь?

Себастьян пожал плечами и медленно ответил:

— Рыжих в Москве много.

Глава 16

СПЛЕТНИ ПОД АБСЕНТ

Едва за Даниелем, шутливо отмахивавшимся от моих бурных благодарностей, захлопнулась дверь моей квартиры, я кинулась к телефону и без особой, впрочем, надежды на успех набрала номер Варвары. Однако, очевидно, в виде компенсации за порушенную любовь судьба дала зеленый свет моему путешествию по полосе удач. Проще говоря, Варя оказалась дома, никуда не летела и жутко обрадовалась моему звонку.

— Куда ты вчера делась? — восклицала она. — Я вчера в «Поземке» встретила друзей, мы тебя искали-искали («Как же, ври больше», — беззлобно подумала я), а потом поехали к Ромику, ну, я тебе про него рассказывала, он такой классный! Было обалденно, мы пили глинтвейн, а Танька-цыганка, ну, помнишь, я тебе о ней говорила, гадала всем по рукам.

— И что нагадала? — автоматически поинтересовалась я.

— Ой, ерунду какую-то! Она, наверное, глинтвейна перепила. Сказала, что мне грозит опасность от большой собаки! У тебя случайно нет большой собаки?

— Нет, ни большой, ни маленькой. — Я лихорадочно соображала, как бы половчее напроситься к Варе в гости — так, чтобы это выглядело естественно, и так, чтобы не получить отказа. К счастью, везение по-прежнему было на моей стороне.

— Слушай, приезжай в гости. У меня сейчас Ленка сидит, помнишь ее? Поболтаем, выпьем абсента, Вадик из Праги привез.

Никакой Ленки, разумеется, я не помнила, абсент мне и даром не был нужен, несмотря на пиетет к Рембо, Верлену и прочим великим любителям этой зеленой жидкости, но приглашение я приняла без промедления, хоть и понимала, что Ленка и абсент будут помехой моим коварным планам.

Чтобы обезопасить себя от действия спиртного, я на всякий случай порылась в рюкзаке и переложила диктофон со дна на поверхность, предварительно обследовав его на предмет наличия кассеты внутри.

Когда я переступила порог обширной Вариной квартиры, оснащенной всеми прелестями евроремонта, вроде теплых полов в санузлах и освещения, включающегося от датчика движения в коридоре, не говоря уж о навесных потолках, окнах с рольставнями и прочими излишествами, с трудом воспринимаемыми сознанием выросшего в «хрущобах» и панельных домах советского человека, первая моя мысль была: даже если поселить нас во дворце, мы все равно будем сидеть вместе с гостями на кухне. Именно с кухни доносилась музыка, и именно туда после серии приветственных поцелуев потащила меня Варя.

Ленку я так и не узнала, что не помешало мне принять живое участие в обсуждении принесенных ею фотографий, снятых во время ее недавнего путешествия по Ирландии. К моему приходу девушки уже успели весьма основательно приложиться к бутылке с зеленым напитком, так что воспоминания об Ирландии были весьма живописны, несмотря на периодические провалы в памяти рассказчицы, которая то намертво забывала название места, то не могла узнать, что за здание запечатлено на снимке. К счастью, ни рассказчицу, ни слушателей это совершенно не смущало.

Меня лично смущало совсем другое. Все мои попытки свернуть с темы дальних странствий на скользкую тропинку к разговору о жизни и судьбе убитой актрисы терпели крах по той простой причине, что нетрезвые девушки никак не могли удержать одну мысль в голове дольше минуты и скакали с одной зарубежной проблемы на другую, как горные козы по отвесным скалам. Глядя на стремительно убывающий абсент, я начала впадать в отчаяние.

— А ты знаешь, что мне Ромик вчера сказал? — Внезапно прервав душераздирающий пассаж о жестокостях британского визового режима, Ленка схватила Варю за руку. — Что Женька Прошина собиралась вернуться к своему бывшему мужу. Как его... Курортову... Кавказову...

Навострив уши, я с отсутствующим видом полезла в рюкзак.

— Крымову! — помогла Ленке Варя. — Только все это ерунда!

— Ничего не ерунда! Ромик говорил, что видел их у Михалыча вдвоем — вечером, перед тем как... Ну и вот, они стояли вместе и ворковали как голубки!

— Ромик пришел к Михалычу такой хороший, что от его дыхания птицы замертво с веток падали, что он мог видеть! А я тоже там была! И тоже видела их! И, уж поверь мне, разглядела все получше, чем твой пьянчуга Ромик! По мне, так они были не как голубки, а как петухи бойцовые! Она едва ему в морду не вцепилась, а он на нее так смотрел, как на мокрицу, которую раздавить хочется, но очень противно!.. Слу-ушайте!