Дом на городской окраине, стр. 44
Допоздна засиделись они, толкуя о предстоящей радужной жизни.
Глава тридцать пятая
«…отказываюсь от квартиры, съеду в конце нынешнего квартала, не позднее Нового года…»
Снова и снова возвращался полицейский к этой фразе, приведшей его в полное смятение.
«Как это так? — ломал он себе голову, длинными шагами меряя комнату. — С чего это они съезжают? Вдруг на тебе, ума не приложу».
«Может, чиновник испугался, что на него подадут в суд за ту выходку?» — раздумывал полицейский, но потом решил: вряд ли. Чиновник знает, что люди, живущие на их улице, отказались свидетельствовать по этому делу, а времена сейчас такие, что на суде не верят даже полицейскому.
Может, нашли что получше?..
Это не исключено, и все-таки странно… Разве сейчас можно так сразу найти квартиру? Они воображают, будто кто-то будет их обхаживать. Как бы не так, могу дать голову на отсечение. Уж не считают ли они, что я буду плакать по ним. Как же! На их место найдется десяток желающих.
Полицейский подумал, что, собственно, ему следовало бы радоваться, — удалось достичь того, чего он так долго добивался.
«Я рад, — внушал он самому себе, — если хотите знать, на этой квартире можно кое-что выгадать. Дом полностью построен, и я могу требовать более высокой платы. Испугали, ха-ха!»
Между тем никакой радости он не испытывал. Напротив, смятение его усиливалось, и он оказался в тенетах сомнений.
«Не перегнул ли я палку, так нажимая на них? А, велика беда! Ступайте себе на здоровье! Упрашивать не буду. И без того с вами была одна морока…
Собственно, какая морока? Не так уж и плохо все было… Бывают жильцы и похуже.
Он еще куда ни шло. С ним еще можно ладить. Но она… Это такая штучка!
Ну да что уж!.. Нужно только не обращать внимания, что бы там люди ни говорили!.. Не просчитался ли он, раз дело приняло такой оборот?
Проклятье! — отвел он душу. — Надо все разнюхать!»
Он нахлобучил фуражку и отправился к своему дому.
На улице нос к носу столкнулся с женой. Лицо у нее горит, глаза вытаращены.
— Что такое? — спросил полицейский. — Где ты была?
— В лавке, у катка. Женщины мне все сказали…
— Что они тебе сказали?
— Ходишь туда-сюда, а ничего не знаешь!.. Они получили наследство… Дом получили в наследство и тысячи!..
— Кто получил наследство?
— Кто, кто, — закудахтала жена полицейского, — Сыровые получили в наследство дом и тысячи… Какие там тысячи — миллионы. Миллионы, ты только подумай! Женщины врать не станут…
Полицейский остолбенел.
— Ага! Так вот оно что! — с облегчением произнес он.
Придя в себя, он почувствовал, как в нем вскипает злоба.
— Ах ты такая!.. — заорал он и погрозил жене кулаком. — Вместо того, чтобы сидеть дома, слушаешь сплетни. Ты все время к ним придиралась, вот и выжила из дому. Вечером я с тобой расквитаюсь!
И он поспешил прочь, задыхаясь от ярости.
На террасе он увидел чиновника. Тот сидел на стуле и читал газету, преисполненный того спокойствия, какое присуще людям с обеспеченным будущим.
Полицейский опять ощутил приступ некоего подобия гнева. «Он не выполняет распоряжения!» — мелькнуло у него в голове. Но тут же, осознав, что имеет дело с человеком, вырвавшимся из кабалы, взял себя в руки. Возмущенная гладь его солдафонской душонки успокоилась. И он поздоровался.
Чиновник затрепетал.
— Стало быть, отдыхаете после работы? — ласково справился полицейский. — Это хорошо, это хорошо… В канцелярии духота, и так приятно посидеть на свежем воздухе. Немного расслабиться и снова за дело. Так и полагается…
Чиновник, вновь обретя присутствие духа, согласился с тем, что отдохнуть после работы, действительно, приятно.
— А что это вы?.. — перешел в атаку хозяин. — Съехать от нас хотите? Вам в моем доме уже не нравится? Оно, конечно, кое-какие недоразумения были, но я уже понял, где собака зарыта. Я прекрасно вижу, кто виновник всех неурядиц. Я составлю такое распоряжение, что… Все опять будет в порядке. Сделаю вас старшим над другими жильцами, и ваше слово будет значить то же, что и мое…
Чиновник отозвался в том смысле, что, к сожалению, он уже не сможет участвовать в благотворительном законотворчестве и реформаторских усилиях пана хозяина. Вскоре он переезжает в собственный дом.
Полицейский скорбно поддакивал.
— А я-то думал, — проникновенно сказал он, вздохнув, — что мы никогда не расстанемся, что будем всю жизнь верны друг другу… Стало быть, переезжаете в собственный дом? Это хорошо, поздравляю… Стало быть, теперь так: я — домовладелец и вы домовладелец. Мы оба — домовладельцы, ха-ха… Но вы — крупный домовладелец, а я — мелкий домовладелец.
Так витийствовал полицейский, и слова из его уст текли сладкие, словно патока. Чиновнику от его речей стало тошно. Он поднялся, намереваясь уйти.
Полицейский подошел к нему вплотную и, дыша прямо в лицо, сказал доверительно: — Я вам дам один совет, пан Сыровы, раз вы начинаете новую жизнь… Вы должны держать жильцов в строгости, потому как жильцы — большие мерзавцы. Я это испытал на собственной шкуре. Говорю вам это как опытный домовладелец. Мы, домовладельцы, должны держаться вместе…
— Йиндржих, — крикнула из квартиры пани Сырова.
— Милостивая пани вас зовет, — предупредительно сказал полицейский. — Верно, что-то приготовила, чтобы вы подкрепились после работы. Так и полагается. Одобряю.
Чиновник ушел. Полицейский с минуту помешкал, а затем сказал самому себе: — Крупный домовладелец, а со мной, мелким домовладельцем, был вполне обходителен.
— Милостивая пани, — обратился лавочник к пани Сыровой, — вам должно было подвалить счастье, потому что вы ко всем относитесь чистосердечно. Господь Бог все так ловко устроил, что вам досталось наследство. Каждому — свое. Он уже не мог больше смотреть на ваши неимоверные муки. Вот он все и изменил к лучшему. Все в этой жизни предопределено. Кому суждено быть повешенным, тот не утонет. Эта полицейская свинья всем строит козни, но до поры! Наступит и его черед.
— Мейстршик, — одернула его жена. — Как ты неосторожен!
— Я долго осторожничал, Майдалена, — отозвался лавочник. — А что толку? Все равно он точил на нас зубы и, где мог, пакостил. Мы закрываем дело и потому можем позволить себе иметь собственное мнение… Это пока занимаешься торговлей, нужно держаться в сторонке. С чем пожаловал к нам пан Шу-пита?
Правой рукой, черной от клея, сапожник схватил руку пани Сыровой и с пафосом заговорил: — Троекратное ура и да здравствует! Наступает день высвобождения из оков угнетателей… Долой полицейский произвол! Да здравствует маленький человек!
Он подмигнул лавочнику и продолжал: — Я малость хватил на радостях. Да не осудят меня за это! Я не позволял себе этого со дня бала нашего сапожного цеха. А полицая я отколошмачу, даже если меня потом за это посадят! И пропишу о нем в газете. В голове у меня уже все это есть. Всю его биографию и все делишки пропишу, — пусть общественность знает, что это за фрукт!.. Вот так…
И принялся горланить песни. Прибежала пани Шупитова. После длительных уговоров ей удалось увести мужа.
Полицейский ковырялся в саду, предаваясь размышлениям о деньгах и внезапном обогащении.
«Один, — размышлял он, — в поте лица зарабатывает каждый крейцер, а на другого деньги сами сваливаются нежданно-негаданно и попробуй, разберись тут!»
Он нахмурился. Его снедала зависть. Он глянул на входную дверь в дом и увидал трафикантшу. Заметил, что она раздалась в боках.
Он подошел к ней и сказал: — Пани, что я вижу? Как вы могли себе такое позволить?.. О детях у нас уговора не было…
— Вот еще, — парировала трафикантша.
— Молчать! Никаких «вот еще»! Здесь каждый делает, что ему взбредет в голову. Я пустил вас в дом как бездетных супругов. О детях в контракте по найму нет ни слова. Дети наносят вред хозяйскому имуществу. — У пана Фактора, — будут говорить, — полон дом детей, и приличного съемщика мне не видать. И вообще я стал замечать, что вы все делаете мне назло. Я велел вам содержать в порядке могилу моей матери, а давеча я пошел на кладбище взглянуть… Разве это могила? Куча перегноя, а не могила. Позорите меня перед всем честным народом! Я вижу, придется вас проучить!.. Вы должны были подливать в лампадку масла. Вы делаете это?