Дом на городской окраине, стр. 39

Обуреваемый скорбными мыслями, чиновник поплелся во двор. Заслышав шаги, кролики заметались в клетках и воззрились своими глазищами на чиновника. Сыровому не понравилось, как они подергивают носишками.

— Не насмехайтесь, — проворчал он, — не над чем насмехаться. Вы тоже принадлежите полицейскому. Он может вас порешить, когда ему заблагорассудится.

Курица с голой шеей остановилась поодаль и немигающим зрачком смотрела на чиновника.

Чиновник рассердился.

— Чего глазеешь, полицейша?! — закричал он. — Кыш! Убирайся! Хочешь доносить на нас…

Курица испугалась и с громким кудахтаньем убежала.

Внезапно чиновник затрясся. Он обернулся: позади него стоял полицейский, могучий и грозный. Он злобно угрожающе молчал, глядя чиновнику прямо в глаза.

— Ну, — проговорил он через некоторое время. — Вы что, не знаете, что полагается сделать?

Чиновник весь сжался и хотел было улизнуть.

Полицейский его задержал.

— Вы что, не можете поздороваться с хозяином? — прохрипел он. — Я уже давно замечаю, что вы со мной не здороваетесь. Это какая-то новая мода не здороваться с хозяином. Если не нравится, съезжайте. А что вы здесь делаете?

— Прогуливаюсь, — прошептал чиновник.

— Это место не для прогулок, — взъярился полицейский, — вам выделено помещение, там и находитесь… Ну, скоро? Чтоб я вас здесь больше не видел! Голодранец!

Чиновник запротестовал и вошел в дом.

— Голодранец, голодранец, голодранец!

Полицейский обошел вокруг дома, чтобы выяснить, все ли в порядке. Когда он возвратился во двор, внимание его привлек тонкий писк, исходивший из собачьей конуры. К своей досаде он обнаружил, что ночью Амина ощенилась.

Он озлился и сказал: — Этого еще не хватало! В этой жизни одни огорчения. Кто тебе, несчастная, разрешил? Здесь, в этом доме каждый делает, что ему заблагорассудится, точно хозяина нет и в помине. Собственная сука доставляет неприятности. Это опять происки портного. Я строго запретил пускать его собаку ко мне во двор, так-то он уважает принятые мною меры! Ну, портняжка, боком тебе выйдет порча моей дворняжки!

Он нагнулся и вытащил из конуры семерых разноцветных щенят, беспомощно скребшихся на земле.

— Так, так, — укоризненно обратился полицейский к сучке, — не только жильцы, но и ты делаешь мне пакости! Ну ладно же.

Он отнял у сучки шестерых щенят, не обращая внимания на Алину, тихо скулившую в своем материнском горе, и утопил их в кадке, наполненной дождевой водой.

— Одного, — рассудил полицейский, — оставлю. Когда вырастет, будет сторожить. А тебя, — обернулся он к суке, — я выгоню, раз не умеешь ценить хорошего места.

Было уже темно, когда полицейский вернулся домой, переполненный мыслями о человеческой подлости. Квартира была пуста и не прибрана.

Когда появилась жена, полицейский напустился на нее: — Где ты все время шляешься?!

— Где мне шляться? — защищалась жена полицейского. — Была у лавочника.

Полицейский нахмурился. Он вспомнил о падшей сучке и смутное чувство ревности шевельнулось в нем.

— Смотри у меня! — сказал он с угрозой. — Чего ты все время торчишь у лавочника? Ты должна сидеть дома и заниматься хозяйством, а не баклуши бить. Я уж давно замечаю, как ты увиваешься вокруг лавочника. Кикимора! Если, чего доброго, спутаешься, узнаешь, кто твой господин!

И он ткнул кулаком жене под нос.

— И не стыдно, что тебе приходит такое в голову? — возмутилась жена полицейского. — Будто я не знаю, что можно, а…

— Молчать! — рявкнул полицейский. — Сгинь с моих глаз! Делаете со мной, что хотите, но я наведу порядок!

Он зажег лампу, приготовил письменные принадлежности и, подумав, принялся писать. Из-под его пера вышло такое:

Глава тридцать первая

В начале октября месяца произошло страшное событие, которое всколыхнуло жителей квартала, расположенного меж двух холмов.

Чиновник пришел из канцелярии домой, но супа на столе не обнаружил. Топка прогорела, жены в кухне не было. Встревоженный, чиновник принялся разыскивать пани Сырову и нашел ее в спальне, — она плакала навзрыд.

— Мария, — спросил он с тяжелым сердцем, — что с тобой? Почему ты плачешь?

Жена не отвечала. Она содрогалась в слезах.

Чиновник подсел к ней на диван.

— Мария, — настаивал он, — говори. Ты нездорова?

Прошло немало времени, прежде чем она начала говорить.

Из ее бессвязного рассказа чиновник узнал: жена собиралась стирать, но обнаружила, что прачечная на запоре. Когда же она спросила ключ, разразился, как всегда, скандал.

— Он ужасно меня оскорбил… — снова заплакала жена.

— Что он тебе сказал?

— Что будто бы я нехорошая женщина… Он произнес такое слово… Он назвал меня… он назвал меня «потаскухой».

Чиновник содрогнулся.

— Он осмелился сказать такое? — вырвалось у него.

Гнев огнем наполнил его жилы. Он почувствовал, как внутри у него что-то оборвалось. Красные и зеленые точки зароились перед глазами.

Не владея собой, он кинулся во двор. Там стоял полицейский и кормил кроликов. Чиновник бросился на него с той безумной отвагой, с какой наседка бросается на ястреба; он рванул его за френч и принялся бить кулаками по лицу, вопя словно полоумный.

Оторопевший полицейский попятился. — Ого! — сказал он в изумлении. Он изготовился было сделать резкое движение, свалить чиновника наземь. Как вдруг в голове у него промелькнуло: «Рукоприкладство»… Великая радость охватила его, и он, прикрывая лицо, жалобно закричал: — Есть ли тут кто, люди добрые? Поглядите, как пан Сыровы обращается со своим хозяином! Он хочет меня убить, а меня и защитить некому! Моя жизнь в опасности! Глядите, я пред ним что овечка, а он так жестоко со мной обошелся…

Внезапно чиновник опомнился и устыдился.

Полицейский внушительно сказал: — Вы за это ответите, пан Сыровы. Вы совершили тяжкое преступление, которое карается многолетним тюремным заключением. Вы напали на полицейский чин с целью убить его. Больше того — вы избили своего хозяина. За это вы понесете суровое наказание. Я вас сгною в тюрьме.

Как во сне, доплелся чиновник до своей квартиры. Ноги у него одеревенели, его бросало в жар, его лихорадило. Жена раздела его и уложила в постель.

— Все кончено, — прошептал чиновник и закрыл глаза.

Теперь, — прикидывал полицейский, — я напишу на него жалобу. На руки и ноги ему наденут кандалы и отведут в тюрьму. На основании судебного приговора я потребую освободить квартиру.

Простерев руки, он обратился к воображаемым судьям: — Не принимайте, досточтимые судьи, в расчет, что обвиняемый является чиновником. Это человек опасный для жизни окружающих, и я не могу оставить его в своем доме. Ведь еще немного, и он прикончил бы меня!

И мысленно добавил: — А за квартиру можно выручить тысяч тридцать, а то и больше, пай на строительство…

Тут он увидел поднимавшегося по лестнице к дому тестя чиновника.

Тесть поздоровался с ним и сказал: — Ну вот, не успели оглянуться, а лето уже пролетело. Теперь наступит осень, за осенью — зима. Так уж ведется искони.

— Ваша правда, сударь, — приветливо отозвался полицейский, а про себя подумал: — Пусть убедится, кто порядочный человек, а кто преступник.