В постели с Елизаветой. Интимная история английского королевского двора, стр. 99

Через три дня всем представителям власти на местах разослали указы, в которых призывали помочь графине Шрусбери «подавить попытки беспорядков и мятежей, направляемых определенными злонамеренными лицами», которые стремились посадить на престол Арабеллу Стюарт, находившуюся под надзором графини. [1338] На следующий день Тайный совет приказал графу Шрусбери «запретить все сомнительные и злонамеренные слухи касательно состояния здоровья ее величества… а также предотвратить все незаконные собрания и попытки беспорядков, которые могут породить такие слухи». [1339]

Граф Нортумберленд сообщал Якову VI о предпринятых мерах по поддержанию порядка: «Всех негодяев, которые способны мутить воду… посылают в Нидерланды», и, как отметил Джон Клэпэм, «всех бродяг и подозрительных лиц… во многих местах страны сажают в тюрьму». [1340] 17 марта Скарамелли сообщал, что «пятьсот бродяг схватили в тавернах и других местах под предлогом, что их пошлют служить голландцам; в виде предосторожности их до сих пор держат за решеткой». [1341] Через три недели он писал, что «иностранцев в количестве пяти сотен на кораблях отправили в Голландию и такое же количество католиков посадили в тюрьмы». [1342] Закрыли театры в Лондоне, Мидлсексе и Суррее, дабы предотвратить скопления народа. Закрыли порты, чтобы обезопасить Англию от мятежа или вторжения и сдерживать поток информации, идущий на континент. Охрану в Ричмонде удвоили, драгоценности и серебро королевы заперли в Тауэре вместе с королевскими регалиями. В субботу 19 марта в Ричмонд приехал Роберт Кэри. Скорее всего, его сестра, леди Филадельфия Скроуп, предупредила его, что королева умирает. Кэри без труда попадал во внутренние покои в последние недели жизни королевы и стал свидетелем ее угасания. [1343] Когда вечером в субботу его допустили к королеве, он застал Елизавету «в одной из внутренних комнат, она сидела низко на подушках». Она подозвала его к себе, и он поцеловал ей руку. Он испытал «огромное счастье, видя ее в безопасности и добром здравии», как он сказал ей, и выразил надежду, что такое состояние «будет долгим». Затем Елизавета взяла его за руку и, крепко сжав ее, ответила: «Нет, Робин, мне нехорошо». Тяжело дыша, она стала рассказывать ему о своем нездоровье и о том, как на сердце у нее «вот уже десять или двенадцать дней печаль и тяжесть». Кэри огорчился, видя ее «состояние», «ибо за всю прежнюю жизнь я лишь один раз видел, как она вздыхала, – когда обезглавили королеву Шотландии». Как он ни пытался подбодрить Елизавету, он нашел, что ее «меланхолия» «глубоко укоренилась в сердце». Он писал, как она «постепенно стала относиться к себе как к жалкой, всеми брошенной женщине», и рассказывал, что при ней больше нет никого, кому бы она доверяла; она считала, что ее власть над народом «заметно расстроилась». [1344]

Вернувшись на следующее утро, Кэри ожидал застать королеву в часовне, на утренней службе; он присоединился к остальным в длинной узкой комнате со скамьями по обе стороны от прохода. Но «после одиннадцати часов вышел один из камергеров [внутренних покоев] и призвал всех перейти во внутреннюю гардеробную». Внутренняя гардеробная находилась сразу за коридором, между приемным залом и личным кабинетом королевы; там королевский капеллан проводил для королевы отдельные службы. Но и там Елизавета не появилась. Она «приказала положить для нее подушки в кабинете, у двери в гардеробную; оттуда она слушала службу». Как пишет Кэри, «с того дня ей становилось все хуже и хуже». [1345]

Советники, придворные, послы и другие гости при дворе теперь жадно ждали новостей из внутренних покоев королевы. Джон Клэпэм был среди тех, кто следил за каждым шагом членов Тайного совета, которые «все время сновали туда-сюда, иногда с мрачным выражением, выдававшим их опасения, а иногда они снова выглядели бодрее». [1346] Нидерландский посол Ноэль де Карон наблюдал за теми, кто имел право входить к королеве, «находясь между гардеробной и [королевской] опочивальней, он видел, как лорды и леди плачут и стенают», а также «понял, что надежды выздороветь для ее величества нет». [1347] Столица затаила дыхание. Отец Уильям Уэстон, который тогда был заключенным в Тауэре, писал, как «странное молчание опустилось на весь город, как будто его отлучили от церкви, и поклонение Богу прекратилось. Не звонил ни один колокол, не трубил ни один рожок – хотя обычно их можно было слышать часто». [1348] По мере того как по Лондону ползли «переменчивые слухи» о смерти королевы, те, кто жил за городскими стенами, переносили ценные вещи в город, где «постоянно дежурили крепкие дозоры». [1349] Люди шли в церкви, «чтобы точно узнать, жива королева или мертва», и помолиться за нее. [1350] К середине марта Елизавета перестала есть и мыться и отказывалась раздеваться и ложиться в постель. Как сообщал Джон Чемберлен, она «убеждена, что, стоит ей лечь, она уже не встанет» и потому королеву «невозможно было уложить в постель целую неделю». Решив не лежать на смертном одре, Елизавета «сидела по целым дням, обложенная подушками, в основном бодрствуя и ничего не говоря». [1351] Когда-то служившая символом красоты, славившаяся своей величественностью и блеском, она целыми днями полусидела в подушках на полу, полностью одетая; ее дамы ухаживали за ней стоя на коленях.

Глава 60

На смертном одре

Видя, что Елизавета слабеет, ее врачи и члены Тайного совета послали за графом Ноттингемом, ее лорд-адмиралом. [1352] Когда он призвал Елизавету набраться храбрости и удалиться в свою опочивальню, она, по слухам, ответила: «Если бы вы видели в своей постели то, что вижу я, когда лежу в моей, вы бы не убеждали меня идти туда». Но наконец «мягкими увещеваниями» и «силой» ее хрупкое тело перенесли в опочивальню и уложили на высокую деревянную кровать с резными зверями и атласным изголовьем, увенчанную страусовыми перьями и золотыми блестками. [1353]

Жизнь королевы близилась к концу, и, по словам де Бомона, «все врачи махнули на нее рукой». Оказавшись в постели, она как будто почувствовала себя лучше и попросила мясного бульона, «что снова вселило в нас надежду». Однако вскоре голос ее начал слабеть, больше она ничего не ела и лежала неподвижно на боку, «ничего не говоря и ни на кого не глядя». [1354] Юная Элизабет Саутуэлл, которая ухаживала за Елизаветой в ее последние дни, позже описывала, как мучительно умирала королева. [1355] Она попросила «хорошее зеркало» и, когда увидела свое отражение, воскликнула, что видит себя по-настоящему впервые за двадцать лет. «Всех, кто хвалили ее и льстили ей, она выгнала из своей опочивальни». [1356] Происшествие упомянуто и в мемуарах Джона Клэпэма: «Достоверно сообщают, что незадолго до смерти она испытала мрачное предчувствие по поводу своего возраста и увядания, увидев в зеркале свое лицо, впалое и морщинистое; она отнеслась к этому очень серьезно, поняв после этого, как часто ее оскорбляли льстецы». [1357]