В постели с Елизаветой. Интимная история английского королевского двора, стр. 94

В первое воскресенье после казни Уильям Барлоу, королевский капеллан, прочел проповедь о том, что он называл «вопросом скорее государственным, нежели божественным». Основные положения будущей проповеди, посвященной заговору Эссекса, вчерне написал Роберт Сесил. Барлоу поведал о том, как иезуит Роберт Персонс подкупил покойного графа, убедив его, «что подданному можно восставать против своего правителя». [1253] Он упомянул о грозившей королеве опасности, дезавуировал слова графа о том, что он не собирался причинять королеве вред, и сказал, что более опасного заговора в стране еще не затевалось. [1254]

Вскоре всем священникам страны приказано было распространять официальную версию событий, во все приходы разослали копии проповеди Уильяма Барлоу. Кроме того, была опубликована составленная Фрэнсисом Бэконом Декларация о покушениях и заговорах, совершенных Робертом, покойным графом Эссексом… [1255] В этом официально утвержденном отчете описывалось, как в последнюю минуту одержали победу над серьезной угрозой для страны; что граф собирался свергнуть Елизавету, а затем либо забрать корону себе, либо отдать ее Якову VI, королю Шотландии. В недели, последовавшие после мятежа, Лондон усиленно охраняли. В прокламации, вышедшей 5 апреля, утверждалось, что в последнее время обнаружен ряд «изменнических и клеветнических» книг, «которые клевещут на ее королевское величество и государство, подстрекают к мятежу и бунту в стране». Любому, кто назовет «авторов, сочинителей и распространителей таких книг», обещали награду в 100 фунтов. [1256]

Королеву смерть Эссекса сильно надломила, и она погрузилась в глубокую меланхолию. Многие удивлялись тому, что она вообще сумела подписать смертный приговор. Бомон, французский посол, описывал ее великое горе. По его словам, она, с глазами полными слез, сообщила ему, как предупреждала Эссекса, чтобы тот «был осторожен и не касался моего скипетра». Позже она сказала: «Так как опасность угрожала моему государству, я не смела потакать собственным желаниям». [1257]

Глава 57

Не место для шутов

После казни Эссекса здоровье Елизаветы заметно ухудшилось. Она все чаще страдала от приступов депрессии, которые вынуждали ее искать убежища вдали от посторонних взглядов, среди приближенных камер-фрейлин. Ее верными спутницами во все времена оставались Дороти Стаффорд и Мэри Скадамор, они утешали королеву днем и ночью, часто в одной с ней постели. Особенно Елизавета сблизилась с овдовевшей Кэтрин Гастингс, графиней Хантингдон. [1258] Отмечали, что «она управляет королевой, они проводят наедине многие часы». [1259] Кэтрин Говард, графиня Ноттингем, также находилась теперь в самом сердце двора; она осталась одной из немногих камер-фрейлин, кто знал Елизавету еще принцессой. Хотя у Кэтрин Говард было пятеро детей, она всегда вскоре после очередных родов возвращалась ко двору. Граф Ноттингем играл ключевую роль в аресте Эссекса и его заключении под стражу; после казни Эссекса королеву поддерживала жена графа.

В то время как Елизавета теперь искала утешения у близких ей женщин, испортились ее отношения с еще одной давней спутницей и наперсницей, Анной Дадли, леди Уорик, невесткой графини Ноттингем. Леди Уорик в свое время поддерживала Эссекса и теперь, желая вернуть расположение королевы, в отчаянии обратилась к его старому сопернику, сэру Роберту Сесилу. «Мне очень нужна ваша помощь, – писала она, – так подайте ее той, которая долго прожила при дворе в опале, будучи в союзе с другими». Графиня настаивала, что она по природе «лишена лисьей хитрости и тонкости, нет в ней и львиной отваги; после того как она потеряла почти всех друзей, у нее почти не осталось ни тех, к кому она могла бы обратиться, ни желания притворяться». [1260] Может быть, Сесил в самом деле замолвил за графиню слово, а может, Елизавета просто скучала по старой подруге, но леди Уорик вскоре вернула себе ее милость.

Когда ко двору в начале октября прибыл сэр Джон Харингтон, он был потрясен увиденным. В письме к другу, сэру Хью Портмену, он рисует яркую картину одиночества и подавленности Елизаветы. Дело Эссекса тяжело отразилось на ней. «Все дела в таком беспорядке», что она по многу дней не переодевалась, «ко всему равнодушна, не наряжена и сильно изнурена горестями». Она почти ничего не ела, кроме «хлебцев» и «супа из цикория», и «не пробует ни одного сложного блюда, которое ставят на стол». «Злые заговоры и козни», направленные против нее в прошлые несколько лет, сделали ее подозрительной, мнительной и «одолели всю снисходительность ее величества». Она «сильно ругает тех, кто так огорчил ее, что очень смущает всех, кто находится с ней рядом». Теперь она держала под рукой меч и, как пишет Харингтон, «постоянно мерила шагами кабинет, топая ногами, если слышала дурные вести, и временами в великом гневе протыкая гобелены ржавым мечом». Каждое новое сообщение «из города сильно огорчает ее», и она «злится на своих дам», явно вымещая свои страхи и досаду на тех, кто находился к ней ближе всех. Даже сам Харингтон, ее любимый крестник, получил от нее выговор и приказание «убираться домой», так как «сейчас здесь не место для шутов». [1261]

Вскоре после отъезда Харингтона ему написал сэр Роберт Сидни и сообщил, что королева осталась «очень довольна» его подарками – стихами, прозой и сладостями: «Королева попробовала ваши лакомства и сказала, что у вас превосходный вкус в изготовлении добрых плодов». Но, добавил Сидни, «она сильно ослабела из-за недавних бедствий, и смерть Бёрли часто вызывает слезы на ее добром лице. Она очень редко выходит, много времени проводит одна в размышлениях и иногда пишет в уединении лучшим друзьям».

Вскоре после того Елизавета посетила Сидни в его имении Бэйнард-Касл, у Блэкфрайерз. Она приехала наряженная в «великолепное бархатное платье, шлейф к которому несли четыре дамы» и села на импровизированный трон, чтобы посмотреть представление. Она ела и пила немного, «отведала две крошки пирога с засахаренными фруктами» и «каплю ликера из золотого кубка», но «улыбалась с радостью», глядя, как танцуют ее дамы, а затем пошла осматривать дом. [1262] Она быстро устала, «поднявшись наверх, потребовала посох и, очень утомившись от осмотра дома», сказала, что приедет в другой раз. [1263]

27 октября Елизавета открыла заседание парламента последнего для нее созыва. Его главной целью было собрать средства для отражения испанской интервенции; испанцы всего несколько недель назад высадились в Ирландии, чтобы поддержать мятеж Тирона против англичан. На открытии заседания всем стала очевидна слабость королевы: церемониальная мантия из бархата с горностаем казалась слишком тяжела для нее. Поднимаясь на трон, она пошатнулась и упала бы, «если бы какой-то джентльмен не подбежал к ней и не поддержал ее». [1264] Однако, невзирая на слабое и стареющее тело, она сохраняла сильный разум. Накануне своего семидесятилетия Елизавета еще умела в нужных случаях продемонстрировать величие. 30 ноября во дворец Уайтхолл вошла делегация из 150 членов палаты общин для аудиенции с королевой. После того как собравшиеся опустились перед ней на колени и спикер произнес обращенную к ней речь, Елизавета ответила одной из самых прославленных речей за все время своего правления. Она поблагодарила членов палаты за верность и любовь к ней и объявила, что намерена и дальше печься об их благополучии. «Никогда на моем месте не будет королевы, – сказала она, – которая бы более ревностно относилась к моей стране, заботилась о моих подданных и охотнее пожертвовала бы собственной жизнью ради вашего благополучия и процветания, чем я. Ибо я не желаю ни жить, ни править дольше, чем мои жизнь и правление будут необходимы для вашего блага». Елизавета говорила пылко и убежденно, напомнив саму себя в Тилбери, когда она уверяла, что Господь даровал ей «сердце, которое еще ни разу не боялось ни внешних, ни внутренних врагов». Она сказала: «Хотя Господь высоко вознес меня, славнее всего для меня то, что я правлю, окруженная вашей любовью… Я не так рада тому, что Господь предначертал мне стать королевой, как счастлива быть королевой столь благодарных подданных». Как заметил сэр Джон Харингтон, «мы любили ее, ибо она сказала, что любит нас».