В постели с Елизаветой. Интимная история английского королевского двора, стр. 46

В мае 1573 г. Гилберт Талбот, молодой сын графа Шрусбери, недавно прибывший ко двору, в письме отцу делился своими наблюдениями. Дадли «часто бывает с ее величеством, и она выказывает к нему ту же великую привязанность, что и раньше; последнее время ему удается угождать ей больше, чем до того». Однако молодой Талбот уже заметил, что Дадли пользуется расположением придворных дам, что не нравилось Елизавете. Он продолжал: «Теперь при дворе есть две сестры, которые сильно влюблены в него [Дадли]… они (соревнуясь, кто любит его больше) без конца ссорятся, а королева думает о них дурно, и не лучше думает о нем; поэтому к нему приставлены шпионы». [658]

«Двумя сестрами» были леди Дуглас и леди Фрэнсис, дочери барона Уильяма Говарда Эффингемского, которого Елизавета, вступив на престол, назначила лордом-гофмейстером. Обеих сестер назначили фрейлинами в самом начале ее правления, но Дуглас Говард – возможно, названная в честь своей крестной матери Маргарет Дуглас, графини Леннокс, – вскоре, в октябре 1560 г., покинула двор, так как вышла за Джона Шеффилда, аристократа из Линкольншира. Супруги произвели на свет нескольких детей, из которых выжили двое. Затем, 10 декабря 1568 г., лорд Шеффилд умер, и леди Дуглас вернулась ко двору, где стала камер-фрейлиной. [659] Через несколько лет у леди Дуглас начался тайный роман с Дадли, который продолжался много лет. [660]

Скорее всего, инициатором отношений стал Дадли. Он испытывал большую досаду, видя растущее влияние Хаттона, и сильно ревновал. Однако, когда леди Дуглас заикнулась о свадьбе, Дадли ясно дал понять, что брак не в его интересах. «Тщательно взвесив и обдумав ваше и мое положение», он уверил ее, что не способен «зайти далее, чем это возможно для меня, без того, чтобы не погубить себя». [661] Дадли знал, что Елизавета ни за что не позволит ему жениться, она скорее уничтожит его. Как он однажды признался герцогу Норфолку, больше всего он боялся, что однажды влечение королевы перейдет «в гнев и враждебность по отношению к нему, что заставит ее, чисто по-женски, погубить его». Желание леди Дуглас узаконить отношения вполне объяснимо: 7 августа 1574 г. она родила сына. Не имея другого выхода, Дадли признал отцовство и поместил ребенка под опеку своего кузена Джона Дадли, в Стоук-Ньюингтон. Через много лет, когда их сын Роберт захотел получить долю отцовского наследства, леди Дуглас объявила, что они с Дадли официально обвенчались. Тайная церемония якобы состоялась в 1573 г. [662] Но, поскольку доказать, что венчание имело место, не получилось, дело развалилось.

Глава 26

Удары и злые слова

Холодным январским днем в 1574 г. Мэри Шелтон, двадцатичетырехлетняя троюродная сестра Елизаветы, тайно вышла замуж за Джона Скадамора, наследника одной из ведущих хартфордширских семей, служившего в отряде джентльменов-пенсионеров. [663] 18 ноября 1568 г. восемнадцатилетнюю Мэри назначили фрейлиной; 1 января 1571 г. ее повысили и она стала камер-фрейлиной. [664] Мэри была тесно связана с Елизаветой по линии обоих родителей. Ее дед по отцу, сэр Джон Шелтон, в свое время женился на тетке Анны Болейн. Он управлял поместьем Хатфилд, в котором Елизавета жила во младенчестве. Ее дядя, Генри Паркер, позже стал камергером Елизаветы. [665] Королева не забывала о семейных узах, она часто назначала родственников на посты при королевском дворе. После смерти Кэт Эшли и Кэтрин Ноллис Елизавета, несомненно, испытала утешение, приблизив к себе Мэри Шелтон.

Записей о том, где проходила церемония бракосочетания Мэри Шелтон и Джона Скадамора, не сохранилось. Скорее всего, они обвенчались не при дворе, так как прекрасно понимали, что королева не одобрит их брак. Когда Елизавета все узнала, Мэри Шелтон в полной мере испытала на себе гнев королевы. По свидетельству фрейлины Элинор Бриджес, «королева очень бранила Мэри Шелтон за ее замужество: она не жалела ни ударов, ни злых слов и так и не даровала ей своего согласия». Бриджес добавляла: «Никто еще не покупал себе мужа такой дорогой ценой». [666] Несколько лет спустя Бесс из Хардвика (графиня Шрусбери) поведала эту историю Марии Стюарт: дочь графини, леди Мэри Талбот, была близкой подругой Мэри Шелтон. Очевидцы утверждали, что Елизавета сломала Мэри палец, ударив ее щеткой для головы, а потом пыталась переложить вину на упавший подсвечник. Мэри Шелтон, в замужестве Скадамор, услали от двора, хотя вскоре вернули и в октябре 1574 г. повысили до гофмейстерины. [667]

После свадьбы Мэри Шелтон переехала из тесных и неудобных комнат при дворе, где спали незамужние фрейлины. Так как придворными были и она, и ее муж, им предоставили отдельные апартаменты. Мэри Скадамор стала мачехой пятерых детей от первого брака мужа и хозяйкой в Холм-Лейси, фамильном имении Скадаморов в Хартфордшире, однако там бывала редко, так как королева редко отпускала ее.

9 октября 1576 г., когда Мэри уехала с мужем, ее спешно вызвали назад ко двору, так как леди Дороти Стаффорд, которая обычно спала в одной постели с королевой, сломала ногу, упав с лошади. Граф Суссекс писал Мэри в Холм-Лейси: «Боюсь, пока вы не приедете, ее величество не сможет хорошо высыпаться по ночам, что возможно только после вашего приезда». [668] Мэри стала одной из самых доверенных по друг Елизаветы и любимой спутницей в опочивальне. Через несколько недель, когда королева заболела, Мэри не отходила от нее. Она давала Елизавете теплое питье и ухаживала за ней днем и ночью.

В то время как Мэри Скадамор укрепляла свое положение в фаворе у королевы, леди Мэри Сидни, сестра Роберта Дадли, все больше впадала в немилость. Она с горечью писала о недостатке внимания со стороны королевы. Несмотря на то что леди Сидни самоотверженно ухаживала за Елизаветой, когда та болела оспой, она пострадала из-за напряженных и переменчивых отношений королевы с ее братом; несмотря на ее преданность, Елизавету она, похоже, раздражала. В июле 1573 г., когда Мэри Сидни появилась при дворе в платье, сшитом из бархата, который прислал ей муж из Ирландии, королева тут же потребовала, чтобы он прислал бархата и для нее. Мэри написала отчаянное письмо своему управляющему Джону Кокрейму, в котором требовала раздобыть материю любой ценой: «Ее величеству так нравится бархат, который милорд прислал мне на платье, что она настоятельно просила меня прислать ей такой же отрез на свободное платье. Насколько я помню, милорд купил мне бархат у Купера или Кука; надеюсь, вам удастся выяснить, где именно он его приобрел и сколько еще у них осталось. 12 ярдов будет довольно. Отнеситесь к моей просьбе со всем вниманием, ибо к отказу она отнесется плохо, а милорду ничего не говорите, ибо он, по разным причинам, может расценить ее слова как незначительную прихоть. Повторяю, отнеситесь к моей просьбе со всей серьезностью». [669]

Остается неясным, увенчалась ли успехом просьба Мэри и удалось ли Кокрейму купить последние 12 ярдов материи. Нет записей о том, какой кусок бархата на платье поступил в королевскую гардеробную в то время; возможно, попытка леди Сидни умаслить Елизавету не увенчалась успехом.

Сидни все больше беднели. Поскольку Мэри служила без жалованья, их благополучие зависело от ежегодного вознаграждения мужа, сэра Генри Сидни, но он тоже все больше погрязал в долгах, из-за огромных сумм, которые вынужден был платить в Ирландии из собственного кармана. Недешево обходилось и содержание валлийских поместий. Мэри регулярно просила королеву возместить ее мужу хотя бы часть денег, которые он тратил на королевской службе. Когда в 1572 г. сэру Генри пожаловали титул барона, низший из аристократических титулов, он едва мог себе позволить расходы, сопровождавшие назначение, и потому его жена умоляла Сесила избавить мужа от такой чести, если только титул не будет сопровождаться повышением жалованья. [670] Как объяснила Мэри, сэр Генри «весьма напуган» предстоящим ему «нелегким выбором»: либо взвалить на себя финансовое бремя, «либо отказаться от него и впасть в немилость ее величества». [671] Многолетняя верная служба стоила семейству Сидни большей части их состояния. В августе 1573 г. Мэри вынуждена была просить управляющего Кокрейма прислать ей 10 фунтов, так как ей нечем платить по счетам после того, как сэр Генри в очередной раз уехал. Речь шла в основном о расходах на шляпки, перчатки, лекарства и перешивание платьев, поскольку, как леди Мэри писала из Гринвича, «я осталась почти без денег», и добавляла: «Сумма менее десяти фунтов в настоящее время не покроет моих расходов… пришлите деньги сегодня же, хотя бы пришлось залезть в долги». [672]