В постели с Елизаветой. Интимная история английского королевского двора, стр. 4

Помимо слухов и клеветы, королева как физическое лицо и ее спальня служили центром притяжения для наемных убийц. Настроенные против Елизаветы религиозные фанатики плели заговоры, продумывая покушения на нее. Сохранение протестантского государства зависело от жизни королевы, и королевская опочивальня превращалась в последний рубеж обороны от будущих наемных убийц, которые мечтали свергнуть режим. Одни заговорщики планировали пронести в королевскую опочивальню порох и взорвать королеву во сне; другие собирались отравить ее во время верховой прогулки, охоты или за ужином. Камер-фрейлины Елизаветы, делившие с ней постель и охранявшие ее сон, оберегали не только ее целомудрие; они также защищали королеву как физическое лицо от покушений. Они дегустировали все блюда, которые подавались к королевскому столу, пробовали духи, которые привозили ее величеству, и ежевечерне обыскивали спальню. [39] Их присутствие было необходимо не только из соображений приличия, но и из соображений безопасности.

Поскольку Елизавета допускала к себе лишь самых верных и преданных дам, родственники некоторых из них пытались воспользоваться их привилегиями и близостью к королеве в собственных корыстных или даже изменнических интересах. Королева как физическое лицо считалась средоточием всей страны, поэтому забота о королеве и «доступ к телу» считались важной политической привилегией. Проводя с Елизаветой дни и ночи, одевая ее и готовя «к выходу», ее приближенные замечали все телесные перемены, заботились о ней в случае нездоровья, разделяли ее ночные страхи, смеялись и плакали с ней вместе и оберегали ее от враждебных сплетен. Иностранные послы заискивали перед камер-фрейлинами, пытаясь через них узнать о жизни королевы. В депешах передавались самые интимные подробности, например сведения о непродолжительных и нерегулярных месячных Елизаветы, а также истории о ее предположительных любовниках, таких, например, как Роберт Дадли, сэр Кристофер Хаттон и герцог Анжуйский, которые «домогались ее в постели». [40]

Глава 2

Королева умерла, да здравствует королева!

Ранним утром 17 ноября 1558 года, в четверг, при слабом пламени свечей в своей спальне в лондонском Сент-Джеймсском дворце умирала королева Мария I. За три месяца до того, приехав из Хэмптон-Корт, она заболела инфлюэнцей и с тех пор не вставала с постели. С каждым днем она все больше слабела. [41] В том же году Мария написала завещание, но, решив, что беременна, она распорядилась, чтобы ей наследовал ребенок, которого она произведет на свет. В конце октября Мария, уже серьезно больная, вынуждена была добавить к завещанию дополнительный пункт, в котором говорилось, что она «больна и слаба телом», не произведет на свет ребенка и ей наследует «ближайшая родственница и преемница по законам и актам данного государства». [42] Однако тогда она еще не могла заставить себя признать наследницей единокровную сестру Елизавету. Две недели спустя, под давлением своих советников, Мария все же вынуждена была подчиниться неизбежному и назвать Елизавету своей наследницей. [43] Джейн Дормер, ярая католичка и одна из самых доверенных фрейлин королевы, которая «много раз спала в опочивальне Марии вместе с ней», поехала к Елизавете в Хатфилд и, в знак верности, передала ей некоторое количество драгоценностей Марии из королевской опочивальни. Мария попросила у Елизаветы заверения в том, что та будет милостива к ее приближенным, выплатит долги Марии и сохранит в Англии католическую веру. [44] Передавая Елизавете ее слова, Джейн Дормер, верная наперсница Марии, выполнила ее последнюю волю. Вся страна затаив дыхание ждала новостей из королевской опочивальни.

16 ноября около полуночи Марию соборовали. Через несколько часов она прослушала мессу; вокруг ее постели собрались самые близкие ей придворные дамы. Во время службы все рыдали. В начале седьмого утра Мария умерла. С ее пальца сняли кольцо, которое сэр Николас Трокмортон отвез в Хатфилд, где сообщил Елизавете, что теперь она – королева Англии. К обеду сделали объявление в парламенте; в середине дня во всех лондонских церквах звонили колокола. На улицах жгли костры, а подданные «проявляли великую радость». [45]

Новая двадцатипятилетняя королева была энергичной, стройной, зрелой – и чрезвычайно привлекательной. От отца она унаследовала «тюдоровские» золотисто-рыжие волосы, длинное, овальное лицо, тонкие губы и очень белую кожу. От матери ей достались черные проницательные глаза и тонкие пальцы. [46] Ростом она была около 5 футов 4 дюймов (164 сантиметра). После того как ее единокровная сестра Мария умерла, не оставив потомства, вступление на престол Елизаветы внушало надежды на молодость, здоровье и плодовитость.

Через три дня Елизавета произнесла первую публичную речь в большом зале Хатфилда. Речь получилась трогательной; Елизавете удалось сохранить равновесие между самоуничижением и властностью. Она выразила горе в связи со смертью сестры и изумление оттого, какая огромная ноша ей досталась. Но она была «Божьим созданием», и на то была Его воля, чтобы ее теперь призвали на престол. Елизавета отныне «едина в двух лицах»: она будет и «лицом физическим», то есть женщиной, подверженной ошибкам, слабости и старению, но помимо того она признавала, что должна стать и «лицом юридическим, дабы управлять». [47] После миропомазания на церемонии коронации ее «физическое лицо» будет сплавлено с непогрешимым, бессмертным юридическим лицом. [48]

Среди тех, кто слушал речь молодой королевы, был Уильям Сесил, которого Елизавета чуть раньше в тот же день назначила Государственным секретарем. Сесил был хитроумен, верен и трудолюбив, и, хотя он как-то приспособился к правлению католички Марии I, он был стойким протестантом. Сесил станет одним из тех, на кого Елизавета будет полагаться почти весь срок своего правления. Сесил, как и все тайные советники Елизаветы, присягнул «давать такие советы ее величеству… которые будут наилучшим образом способствовать… безопасности ее величества лично и благу государства». [49] Присяге своей Уильям Сесил останется верен до конца дней.

Кроме того, Елизавета благоволила тем, кто противостоял католичеству в эпоху Марии и демонстрировал свою личную преданность ей самой. Она не забывала родственников и бывших союзников ее матери, Анны Болейн. Лорда Уильяма Говарда Эффингема, двоюродного брата ее матери, она назначила лорд-камергером, а сэр Эдвард Роджерс, известный протестант, которого при Марии посадили в тюрьму, стал вице-камергером. Сэр Фрэнсис Ноллис, женившийся на троюродной сестре Елизаветы и также видный протестант, который в годы правления Марии вынужден был уехать в изгнание, был назначен в Тайный совет и позже заменил Роджерса на посту вице-камергера. Николас Бэкон, еще один видный протестант и зять Уильяма Сесила, стал лордом – хранителем Большой печати. Николас Трокмортон, кузен Катерины Парр, который познакомился с Елизаветой, когда та жила в доме мачехи, стал управляющим казначейством. Вскоре его назначили послом во Франции. Томас Парри, советник Елизаветы в те времена, когда она была принцессой, стал главным казначеем; королева вернула ему свою милость, несмотря на его откровения в «деле Сеймура». Как сообщал граф Фериа, посланник Филиппа II Испанского, «королевство всецело в руках молодых людей, еретиков и предателей; королева не благоволит никому из тех, кто был в фаворе у ее величества, которая теперь на небесах». [50]