Дьявольское биополе, стр. 7
– Нашлось. Но они тут же были наказаны, и как думаете?
– У них лопнули глаза?
– Нет, кинескопы.
– Мирон Яковлевич, вы пересказываете юмористическую повесть или фантастический роман?
– Я делюсь фактами, которые поразили мир.
– У вас, говорят, тоже в руках вода закипает?
– Сергей Георгиевич, вы человек несовременный.
– Это почему же?
– Вас не интересуют современные поиски духа: экстрасенсорная связь, телепатия, биополе, внеземные цивилизации, снежный человек…
Я бы вскипел, если бы по этому поводу не перекипел уже тысячу раз. Мода на какие-нибудь джинсы меня смешит, интеллектуальная мода – бесит.
Ах, телепатия, передача мыслей на расстояние. Господи, да вы сперва родите се, достойную мысль, а уж как передать на расстояние, додумаемся; пешком отнесем, коли стоящая мысль; впрочем, уже додумались и не только мысли, но и картинки передают, и бессмыслицу; ну а если нет расстояния, если близко, если рядом, то что – не будем передавать эту мысль, уже неинтересно, и дело, оказывается, не в мысли, а в расстоянии? Ах, биополе… Ну а другое поле, миллионы полей, тоже, кстати, био, где растут хлеб, овощи и травы; разве они, кормящие нас, неинтересны; разве о них не болит душа уж хотя бы потому, что до сих пор толком не ведаем, как и кому их обрабатывать – эти заросшие биополя средней России? Ах, внеземные цивилизации… Но, может, сперва поискать ее тут, на земле, в какой-нибудь деревне Новая Бедолага среди непролазной грязи дорог, или в каком-то поселке Трезвогорске, пропахшем самогоном, или в современных жилмассивах с бельем на балконах и порезанными лифтами, с пьяными песнями вечерних компаний и хулиганствующими подростками – может, сперва тут поискать цивилизацию? Ах, пришельцы из космоса… Боже, сколько страждущих и одиноких людей жаждут появления пришельцев, не из космоса, а хотя бы с родного предприятия, из жилконторы, из соседней квартиры? Ах, экспедиция за снежным человеком… А может, организуем экспедицию к сотням тысяч, если не к миллионам, брошенных в деревнях стариков, которые, в сущности, тоже одичали и превратились в снежных людей, поскольку зимами их заносит под самую крышу…
Я глянул на Смиритского: заметил ли мое очередное погружение в себя? Видимо, эти тихие вспышки как-то отражаются на моем лице. Злобой, что ли?
– Мирон Яковлевич, пожалуй, вы правы – человек я не современный. Знаете почему? Хочу покорить время.
– Не понял.
Я и не сомневался: модники не любят абстрактных мыслей. Выдать бы ему что-нибудь типа «Информированные никогда не понимали думающих».
– Мирон Яковлевич, быть современным – не заслуга.
– А быть старомодным?
– Тоже. Подняться бы над прошлым, настоящим и будущим…
– Куда подняться?
– К вечным истинам. Это и есть покорение времени.
Без Сильвии Папс и всяких биомагнетизмов Смиритский потерял нить разговора. Поэтому заторопился на работу, пообещав непременно явиться, коли у меня будет свободный день, для беседы о мировом отчуждении духа. Он блеснул перстнем и ушел с достоинством, унося запах непреклонного одеколона. Мне подумалось…
Имей я такой биомагнетический взгляд и обволакивающий голос, имей такую уверенность в каждом своем жесте и слове, да еще такой костюм с галстуком, да бутылку непреклонного одеколона – давно бы стал прокурором района. Или города.
5
Кстати, а хотел бы я сделаться прокурором района? Вернее, так: почему до пятидесяти лет не стал прокурором района? Пожилых следователей в городе можно по пальцам перечесть. Коллеги не раз якобы шутливо намекали, что я неудачник.
Лет десять назад сложилась такая ситуация: прокурор района заболел, его заместитель уехал в командировку, один помощник прокурора сидел на большом процессе, второй был на курсах усовершенствования, третий, по общему надзору, только что окончил университет… И меня назначили прокурором района – на месяц.
С работой я справился. Но осталось долгое ощущение, что месяц просидел где-то диспетчером; правда, ответственным. Донимали звонки, вкрадчивые, как мышиное шуршание. Они, эти звонки, никогда и ничего прямо не просили, а лишь рекомендовали, советовали, намекали и подсказывали. Итог моей месячной деятельности подвел выздоровевший прокурор района, настоящий: я был нелюбезен с сотрудником райкома партии, нагрубил зампреду исполкома, послал подальше – нет у меня такой манеры! – генерального директора крупнейшего в городе объединения, и, главное, острил с самим прокурором города. Выходит, с работой-то и не справился.
Не хотел бы я стать прокурором и потому, что слишком ценю независимость. Я сам планирую свой день и свою работу, никому не подчиняюсь и не имею подчиненных, самостоятельно принимаю решения и сам их реализую. За мной надзирают, но, слава богу, не контролируют.
Не хотел бы я стать прокурором. Впрочем, и не предлагали. Я ходил в хороших следователях, хаживал и в лучших, но печать человека, не способного ладить с инстанциями, оказалась несмываемой. А я убежден что истинный прокурор – это человек, который не способен ладить ни с одной инстанцией. Его дело не ладить, а надзирать за исполнением законов.
Прошла неделя. Мысли о сущности прокурорской работы опять раздраженно лезли в голову, ибо я созерцал резолюцию: «т. Рябинину С. Г. По делу необходимо выполнить дополнительные следственные действия…» И перечень на целой странице с завершающей подписью – «Прокурор района Прокопов». Сложное дело по нарушению техники безопасности, целая куча экспертиз, через неделю кончается срок следствия… Злила не только суть указаний – выдуманная им работа ничего не добавляла и ничего не опровергала, оставаясь чисто формальной; злило, что Прокопов, сам никогда не работавший следователем, отваживается учить.
И тогда открылась другая причина, более существенная, почему мне не работать прокурором района, да и вообще начальником.
Хорошо, не умею ладить с инстанциями. Но ведь не умею и командовать. Прежде чем приказать, я обосновываю необходимость этого приказа; оцениваю состояние того, кому приказываю; взвешиваю свою правоту, на основании которой приказываю… Выходит, что я колеблюсь. Кто же таких слушается? Уж не знаю с какой стороны, но к моим понятиям о руководстве людьми примешивается совесть.
Видимо, телепатическая дуга «прокурор Прокопов – следователь Рябинин» замкнулась, потому что невесомая Веруша сказала в приоткрытую дверь:
– Юрий Александрович просит зайти.
Я запер кабинет и пошел, начав думать о виденном по телевизору веселом мюзикле. Чтобы выгнать скопившиеся во мне заряды.
Прокопов встал из-за стола и пожал мне руку; говорят, что эту процедуру он проделывал только со мной да с крупным начальством.
– Сергей Георгиевич, Овечкина на вас в обиде. Возбудила уголовное дело, а вы прекратили, – сказал прокурор мягко, с чуть видимой улыбкой, означавшей, что в эти слова своего отношения не вкладывает.
– Вы же с делом знакомились, – напомнил я.
– Элементы обмана в действиях Смиритского есть…
– Да, но они укладываются в рамки гражданских правоотношений.
– Боюсь, городская прокуратура отменит ваше постановление.
У меня плохая память, но бывают слова и тексты, которые западают в нее:
– а… исцову иску не правити, потому что один обманывает, а другой догадывайся, а не мечися на дешевое.
– Из Священного писания? – видимо, пошутил прокурор, не обозначив это не улыбкой, ни мягкостью взгляда.
– Из Судебника царя Федора Иоанновича, тысяча пятьсот восемьдесят девятый год.
Теперь Прокопов улыбнулся, посчитав мои слова шуткой. Еще бы: не кодекс я цитировал и не приказ Генерального прокурора.
Мы стояли друг против друга, и мое воображение сумело отлететь и глянуть со стороны. Один выше среднего роста, худощав, строен, молод – двадцать девять ему, – в моднейшем плечистом костюме, в ежедневно меняемой рубашке, темные волосы подстрижены-приглажены (интересно, продается ли нынче бриллиантин?), вежлив, спокоен и корректен, как дипломат. Второй роста среднего, в толстостекольных очках, в костюме, который мешковат обреченно, даже новый, даже только что отглаженный Лидой; впрочем, второй моему воображению неинтересен.