Тайны митрополита, стр. 41

– Отведай, князь. – Перед князем появился горшок с дымящимся наваристым борщом. То, готовясь к визиту Дмитрия Ивановича, пенсионер позволил себе такую роскошь, как достать из загашников пару картофелин да клубень свеклы и, мелко накрошив кочан капусты, наварил борща. Ух, как хорош получился! Не на газу, но настоящего томления в настоящей русской печи да в горшке глиняном! Не удержался Булыцкий да сам отведал, варил пока.

– Что такое? – недоверчиво вдохнув непривычного запаха, поинтересовался муж.

– Борщ!

– Из грядущего твоего? – Булыцкий утвердительно кивнул. – Сам, что ли, сготовил? – как бы невзначай заглянув в емкость, бросил Дмитрий Иванович.

– Да сам, сам, – выставляя на стол для гостей две плошки, усмехнулся Булыцкий.

– А себе? Или с князем трапезу разделить не желаешь?

– Да что ты? – замахал руками Николай Сергеевич. – Честь не про чужеродца; с князем за столом одним.

– А ну, Никола, садись да нелепости не городи мне тут! – Поклонившись в ответ, Николай Сергеевич ловко разлил борщ по плошкам.

– Хорош! – отведав угощения, похвалил князь. – Тверд скоро будет с людьми из монастыря.

– Вот и ладно, – обрадовался пришелец. – И ремесла новые будут, и валенки.

– Я тебе сейчас про то толкую, что о сватовстве думать пора. К брату старшему с дарами, чтобы по чести все было!

– Погоди, князь, – от неожиданности аж поперхнулся Николай Сергеевич.

– Куда ждать-то? Ты мне чего говаривал в прошлый-то раз: избу поставлю, так и буду думать. Вот изба, вот – печь твоя. Муж ты теперь состоятельный, князем обласканный да почетом окруженный. Беда одна только, что безродный. Так ты о том и не кручинься. Тверд, он ведь тоже не из бояр. Поживете, детки пойдут, потом – внуки, а за ними, глядишь, уже и слава праотца, Москвы спасителя. Знатный род выйдет! Чего тянешь-то?

– Уж больно шибок ты, Дмитрий Иванович. Может, так оно и принято сейчас, да в грядущем иначе положено.

– Как так? Ну-ка, расскажи. Уж больно любопытно. – Устроившись поудобней, князь в упор поглядел на пришельца.

– Ну, как, – смутился тот, не ожидая такого вопроса. – Сначала ухаживают. Ну, – видя недоумение собеседника, добавил тот, – приглашают куда-то, время вместе проводят… Цветы дарят, в конце концов.

– Долго, – отрезал тот. – Ты пока со своими ухаживаниями будешь, так и старцем заделаешься дряхлым, что делами бабьими по дому занимается. Срам один! – уверенно отрезал гость. – Вон Матрену хоть бы забрал, пока сестрица Тверда не в твоем доме.

– Ну не люба мне Алена! – взвыл пенсионер. – Вон что ни увидимся, так и собачимся, а тут – жить вместе!

– От того и собачитесь, что каждый сам по себе! В жены возьмешь, так и сладится все! Не люба! Подумаешь, беда, – отрезал правитель. – Ты все других поучаешь, словесами пустыми разбрасываясь, а сам в гордыне погряз давно уже!

– Какая гордыня? Помилуй!

– А такая, что чем о княжестве думать, о своем печешься! Чего ждешь-то?! Что Некомат да с Тохтамышем на пару дел наворотят. Слыхивал, про тебя прознали вороги. Про знания твои да про умения. Тверд, думаешь, куда ушел? Непокорных усмирять, мечи против людей князя поднявших. Псковичи сами, что ли, надумали моих людей порезать?! То, вон, жили сколько, а тут – на тебе, да в смуту пошли! Науськали их! И других, если надо, науськают!

– Мож, обойдется?

– Мож, и обойдется, – кивнул князь. – Да вернее всего, нагрянет беда. Тохтамышу вон, сам же говаривал, против Тимура меч поднять не терпится. Мы один штурм сдюжили, да потому только, что налегке пришли вороги, как и говаривал ты. А задумай Тохтамыш штурмом брать Москву, оно Бог знает как и вышло бы.

– Так не задумал же, – осторожно вставил Дмитрий Сергеевич.

– А ты наперед не загадывай! – рассвирепел вдруг Дмитрий Московский. – Княжеству ремесла новые нужны, да тюфяки с порохом, да чем люд занять, пока, вон, с голоду не поперемерли! Гонцы вон прибыли сегодня, подмоги просят. Неспокойно, говорят, на границах! Орудия нужны грозные, а ты тут с ухаживаниями своими! Нет делом чтобы заняться да бабе работу всю бабью отдать. – Он презрительно оттолкнул от себя кувшин с борщом, да не рассчитав усилия, столкнул его с края стола. Емкость с глухим звуком приземлилась на деревянный пол, разлетаясь на черепки и расплескивая содержимое по полу. – Матрену кликните, – Дмитрий Иванович жестом остановил подскочившего на ноги пожилого человека. – Живо! – Один из воевод проворно исчез за дверью, но уже через несколько минут появился снова, за руку держа поникшую девушку.

– Приберись! – велел один из стражников, и та, не поднимая головы и размазывая кулачком слезы, принялась тереть доски валявшейся в углу онучей [83].

– Две недели тебе, Никола, пока Тверд придет. В помощь – девка дворовая да люди мои; растолкуют, что жениху знать надобно. Как брат старший прибудет, так сватов и отправляй! А ты, – обращаясь к девушке, продолжал муж, – у Николы остаешься! Его ты теперь! Все, Никола, – еще раз окинув взглядом хату, продолжал Дмитрий Иванович, – не потерплю больше отговорок! Мне твои диковины сейчас позарез нужны! И довольно делами бабьими заниматься!

– Княжича дашь когда? – не поднимая глаз, негромко отвечал Булыцкий.

– Чего?

– Княжича обещал наукам дать обучать, ежели все, как я сказал, будет. Тохтамыш ушел, да я обещанного не получил.

– Клонишь к чему? – оскалился в ответ князь. – Княжье слово, что не стоит ничего, а? Ты простых учи; знаю, успел уже отличиться, – усмехнулся тот, видя недоумение пенсионера. – Не тебе одному ведать все. Васька! С завтрашнего дня у Николы грамоте да счету обучаться будешь. Киприан присмотрит. – Он встал, показывая, что разговор окончен, и вышел прочь из дому. За ним исчезли в дверях и Василий Дмитриевич, и оба воеводы.

Восьмая часть

– Да что же это творится-то?! – едва лишь хлопнула входная дверь, Булыцкий без сил опустился на скамейку. – Да уйди ты, Матрена! – рявкнул он на ползающую по полу заплаканную девушку. – Сам управлюсь. – Та, разревевшись, поднялась на ноги и, закрыв лицо руками, отбежала в один из углов хаты. – Вот пропасть-то! – заворчал тот, зло пиная тряпку. – Ты-то чего? – попытался он успокоить безудержно ревевшую девушку. – Ну, хватит тебе! Ну, наорал, и что теперь? Мне, вон, причуды все ваши вот уже где, – рубанул он себя по горлу. – Мне оно на что все?! За грехи какие? Да угомонись ты!!! – видя, что девушка даже и не слушает его, в сердцах проорал тот. – Развели балаган, а я тут при чем?!! – В ответ та разрыдалась еще сильнее. – Так, – тяжело выдохнул Булыцкий, – а ну, пошли! – Бесцеремонно схватив Матрену за локоть, тот, словно куклу безвольную, поволок за собой девицу прочь из дома.

– Куда?! – прямо у порога уперся он в дружинника.

– Кто такой?! – сверкнув глазами, прорычал в ответ тот.

– Не велено! Князь запретил, – равнодушно отвечал ратный муж.

– Чего?!! – выдохнул пенсионер и, отшвырнув в сторону девушку, не дожидаясь ответа, резко подался вперед, со всего размаху жахнув незадачливого охранника коленом в солнечное сплетение. – Поди прочь! – широко замахнувшись и со всей дури обрушивая на спину согнувшегося дружинника собранные замком руки, прохрипел он. Впрочем, и дружинник оказался орешком крепким. Ухитрившись сохранить равновесие, он подался вперед и, обхватив задыхающегося от напряжения и гнева противника, попытался повалить его на снег. Неожиданно ловко извернувшись, преподаватель вырвался из цепких объятий и, впившись обеими руками в кисть стражника, крутанул ее, изо всех сил швыряя взвывшего от боли мужика прямо мордой в деревянную стену. С глухим стуком врезавшись в одно из бревен, дружинник со стоном сполз на снег. Этот же выпад лишил преподавателя последних сил, и он, схватившись за грудину, сам тяжко свалился в снег. Ярость улетучилась вместе с этим взрывом, оставив пустоту какую-то, а тут еще и сердце хватануло, да так, что аж дыхание перехватило да в глазах потемнело. Тяжко повалившись, он жадно, словно выброшенная на берег рыба, принялся хватать воздух ртом.