Были давние и недавние, стр. 52
— Глаза закрыть — это всегда охотник найдется, — мрачно заметил случившийся тут сосед, кожевенник Михайло, квелый человек в солдатской стеганке по колена и в заскорузлых рыжих сапогах.
— Тьфу! — возмутились старушки. — Креста на тебе нет, Михайло!
— Это верно, что нет, — спокойно подтвердил кожевенник, с интересом всматриваясь в Ренненкампфа. — Сосед! — окликнул он генерала. — Да ты когда-нибудь раньше окапывал деревья? Уж больно по-барски копаешь, в полвершка!
Ренненкампф не торопясь выпрямился и спокойно ответил:
— Я ведь, сынок, всю жизнь в городе проработал, в Витебске, там и садов не видно.
— А кем работал? — без паузы спросил рабочий.
— Кем только не приходилось, — вздохнул генерал. — И по сапожному, и по слесарному… Всяко бывало.
— Ясно, — сказал Михайло. И снова, внимательно приглядевшись к Ренненкампфу, повторил: — Ясно!
В тот же вечер к генералу один за другим, прижимаясь в ночной темноте к забору, пришли пять-шесть разношерстно одетых, разных, но чем-то очень похожих один на другого молодых людей. Все проходили в заднюю комнату, столовую, с наглухо закрытыми ставнями, и садились за обеденный стол. На столе лежала чистая клеенка с голубенькими цветочками. На председательском месте, во главе стола, молча и грузно сидел, опершись локтями на стол, генерал Ренненкампф. Когда все собрались, он произнес небольшую речь.
— Господа офицеры, — сказал он, — мы должны облегчить и ускорить вступление в Таганрог дружественной нам германской армии…
— Дружественной?! — удивился один из офицеров, худой молодой человек со шрамом через лицо, видно от сабельного удара.
Ренненкампф тяжело посмотрел на него и, не повышая голоса, ответил:
— Да, дружественная нам, офицерам, германская армия. Она придет освободить страну or ига большевиков. Понятно, поручик?
Не дожидаясь реплики, генерал продолжал:
— По имеющимся у меня сведениям, передовые части германского ландсвера вступят к нам со стороны станции Марцево. Предлагаю установить сменное наблюдение, встретить белым флагом и доложить германскому командованию обстановку в городе на день вступления. Для этого вы должны быть в курсе дел в самом городе, в его органах самоуправления, знать о численности и составе большевистских частей. Поэтому приказываю…
Когда через час заговорщики стали по одному выходить, их ждали у ворот с десяток вооруженных рабочих и среди них — Михайло.
— Тихо, руки вверх! — негромко командовал кожевенник Михайло каждому, и все безропотно подчинились. После ареста последнего, шестого по счету, он спросил:
— Кто этот старшой, у которого вы были?
Офицеры молчали.
— Ясно, — сказал Михайло и вошел в дом. На пороге его остановила Луиза Ивановна. На ней была ночная кофта с кружевами, жидкие волосы ее были в папильотках, она прижимала молитвенно руки к груди и говорила, сбиваясь и плача:
— Ей-богу, я не знала, кто он есть! Ей-богу!..
Легонько отстранив старуху, Михайло вошел в горницу и насмешливо поклонился генералу:
— А я вас, ваше высокопревосходительство, сразу признал. Старые знакомые! Еще с той поры, когда вы изволили в русско-японскую нашего брата усмирять, может, помните?
И деловито добавил:
— Придется пойти вам со мной, гражданин Ренненкампф, ясно?
Инженер Свиридов
В 1919 году в Таганрог перебазировалась ставка верховного главнокомандующего Юго-Востока России генерала Деникина.
Вслед за ставкой съехались миссии около полутора десятков держав, пытавшихся задушить молодую Советскую республику.
Штаты иных миссий были малочисленными. Бельгийскую и румынскую державы, например, представляли в единственном числе: Румынию — небольшого роста капитан с опереточной фамилией Популеску, Бельгию — рослый, упитанный майор Ван-Рорер. Начальник квартирьерского отдела штаба Деникина полковник князь Щербатов отвел обоим для проживания особняк местного врача, предварительно выселив его в 24 часа и строго запретив вывозить обстановку.
Чинам многочисленной английской миссии был оказан особый почет. Не говоря уже о старших офицерах, но и самому младшему из них, капитану Кляйвелю князь Щербатов, суетясь и поминутно вытягиваясь, как юнкер, предлагал на выбор лучшие особняки на самой аристократической улице города — Греческой, с фруктовыми садами и розариями.
Капитан Кляйвель сухо отказался от всех предложений и избрал своей резиденцией небольшой приземистый домик на Николаевской улице, принадлежавший его теткам, старым девам мисс Элизабет и мисс Кэтрин Кародерс.
В этом маленьком домике с душными комнатами, заставленными кадками с меланхолическими пальмами, с развешанными по степам портретами стариков в морской военной форме и старух с ханжески поджатыми губами, когда-то провел свое детство Эдуард Кляйвель. Отец его, вечно пьяный разорившийся чайный торговец, выхлопотал в девяностых годах прошлого века назначение в Таганрог на пост английского вице-консула и вывез с собой всю семью: тихую, болезненную жену, ее двух незамужних сестер и маленького сына. Жена вскоре умерла, и Эдуард рос под наблюдением теток, не устававших бранить его отца за непробудное пьянство и за невозможность подыскать себе в этом многоязычном городе порядочных женихов.
Научившись русскому языку от дворовых мальчишек, Эдуард брал затем уроки у домашней учительницы, десяти лет выдержал экзамен в первый класс гимназии и в положенное время гимназический курс закончил. Когда умер вице-консул, не оставив состояния, тетки отправили племянника в Англию к дальней родне…
В разгар первой мировой войны Эдуард сменил пиджак скромного клерка на солдатский мундир. В общем, он сделал превосходную военную карьеру: заключение перемирия застало его с нашивками капитана и с большим окладом жалованья, присвоенным ему как офицеру армейского разведывательного бюро. Отличное знание русского языка и русских обычаев заставило высшее командование обратить на капитана Кляйвеля особое внимание. Справки о служебном рвении молодого разведработника и о его благонамеренном образе мыслей окончательно решили дело, и Кляйвель был откомандирован в хорошо ему знакомый Таганрог.
Подтянутый, с холодными серыми глазами на худощавом, чисто выбритом лице, с пухлыми губами херувима.
Кляйвель еще более подтянулся, узнав о назначении. «Они не ошиблись, — самодовольно подумал он. — Кто из англичан лучше меня знает душу русского человека? Русские интеллигенты против большевиков. А так называемый русский народ любит сильную власть, и мы его тоже заставим идти за нами».
С этими приятными мыслями он ступил на борт английского военного корабля, отплывавшего в Россию…
Путь из Таганрога на Русско-Балтийский завод лежал недалеко от моря. У развилки надо было повернуть направо, по немощеной, вновь проложенной улице, мимо жилых домиков, крытых соломой. А если повернуть налево — дорога вскоре приведет к обрывистому берегу Таганрогского залива, к почти повисшей над кручей беседке, где когда-то бывал царь Александр Первый.
Главный инженер снарядного цеха Русско-Балтийского завода Иван Павлович Свиридов в это раннее летнее утро ехал на службу в казенной тряской пролетке. Уже прошло три года со времени его переезда вместе с заводом с севера в Таганрог и два года со дня гибели его единственного сына прапорщика Николая Свиридова. Два года — слишком малый срок. И все-таки вполне достаточный для того, чтобы постареть на десять лет. К постоянной, никогда, даже во сне, не покидающей его скорбной мысли о сыне примешивалась ненависть к человеку, которого Иван Павлович считал виновником своего несчастья.
«Глупый, ничтожный адвокатишка, — думал он о Керенском, не замечая, что в воздухе становится жарко, и забыв снять пальто, столь обычное на севере и неуместное здесь, в приазовской степи. — Премьеру понадобилось для поднятия своего престижа наступление! И он погнал людей на гибель, на смерть! Фанфарон!»