Моя жизнь со Старцем Иосифом, стр. 21

— Хлопцы, после Пасхи у нас будет бурдючный сыр, вы с ума сойдете! Пахнуть будет на всю округу!

Он регулярно чистил бурдюк, потому что червячки поднимались к горловине. И он их счищал ножом.

— Не смотрите на то, что снаружи, увидите, каков он внутри.

И когда он открыл на Пасху этот бурдюк, я убежал далеко. Как ракета. Запах, который сразу распространился на всю округу, и червячки, полезшие из бурдюка с сыром, — все это было слишком для моего желудка, ослабевшего от поста. Мне это было не под силу. Разве возможно было, чтобы из остатков сыра с кипяченым концентрированным молоком бурдючная кожа сделала нормальный сыр? Но тем не менее Старец поставил этот сыр на стол и вместе с отцом Арсением съел его полностью.

* * *

Когда наступила Пасха, мы совершали все то же бдение. Мы и не заикались о том, чтобы ради такого праздника сделать что-то другое. Устав! Бдение, наше обычное бдение! Никакого отдохновения ни на один день. У нас ничего не изменилось. Как мы поем, «постом, бдением, молитвою небесная дарования приим». 36Старец мне говорил: «Если мы не будем этого исполнять, не жди обретения дарований». И сам он в этом шел впереди. Старец был для нас примером.

Наша Пасха была чудесна: во дворе перед церковкой, под нашими апельсиновыми деревьями. Мирно, тихо мы служили литургию. Вокруг пустыня, никого, кроме нас. Я видел, как сияет Старец, как он от радости не может удержаться от слез. Слез не о грехах, слез от света Воскресения! Не могла удержаться его душа. Переполненная чувствами, она рождала слезы. Мы говорили: «Христос воскресе!» — а он плакал, словно малое дитя. Как все это было прекрасно!

Когда кончилась служба и все разошлись по келлиям, я размышлял о благодати Воскресения, которую каждый из нас получил. Затем я лег спать. Проснулся рано, пошел на скалы и тянул четку. Какая красота! Как прекрасно Воскресение Христово! Били монастырские колокола обителей Святого Григория и Святого Дионисия, бил в Русском монастыре колокол, который в два раза больше, чем наш двор. Шумели волны, и они звучали, как гимн, как фортепиано, как орган, как что-то Небесное, создавая некую прекрасную мелодию. Я размышлял о том, как совершается Пасха на Небе, как там тогда поют ангелы, как они исполняют Небесные гимны. И я приходил в созерцание. Я сидел и наслаждался, творя Иисусову молитовку. Это было и Воскресение Христово, и благодать Божия, и некий прекрасный духовный пир, который не выразишь словами. Я один среди скал, и никого рядом. Лишь птички.

Старец, проснувшись, позвал меня:

— Вавулис! Вавулис! Быстро иди сюда, обормот!

— Благослови, Старче.

— Иди сюда, чтоб тебя! Где ты был, сорванец? А ну-ка, принимайся за готовку! Отцы есть хотят.

— Буди благословенно. Сию секунду, Старче.

— Спишь ты там, что ли? Где тебя носит?

Я принес вязанку, разжег огонь из веточек, принес воду и сам приготовил рыбку. Готовил я во дворе, рядом с каливами отцов. Затем накрыл на стол. Когда совсем рассвело, пришли отцы. Трапеза в пустыне проходила молча. Отцы поели и ушли, а я принялся мыть тарелки.

На следующий день нам готовил Старец. Он сказал: «Я вам приготовлю магирицу!» Магирица — это суп с овечьими потрохами. И что он сделал? Послушайте, что это была за магирица. Мы покупали рыбу. Когда он готовил эту рыбу, потроха он не выбрасывал. Теперь он их промыл, порезал на кусочки, добавил рис и немного зелени. Добавил и одну луковку. И приговаривал: «Сейчас будет вам магирица». Ох, Боже упаси! Что мне было делать? Я подумал: «Раз это готовит Старец, это будет хорошо». Как ни пахли рыбьи потроха, я это съел и пошел спать. И не успев проснуться, извергнул все это. Старец спросил меня:

— И почему это у тебя случилась рвота?

Желудок у меня был слабый.

Глава тринадцатая. Молчание

Начал меня Старец посылать за пределы нашего скита: в скит Святой Анны, в Новый Скит, в монастыри, — чтобы я относил туда вырезанные нами крестики, делал необходимые покупки, приносил нужные вещи, продукты, фрукты, относил пшеницу на мельницу, отправлял письма. При этом он наказывал мне не разговаривать:

— Когда ты выходишь с нашего двора, не разговаривай, держи рот на замке.

— Буди благословенно, Старче.

— Теперь, когда ты будешь всюду ходить, тебя будут спрашивать: «Откуда ты? Как тебя зовут?» Ты же не говори ничего.

Если бы я с кем заговорил, мне бы влетело. В то время послушников приходило на Святую Гору мало, и отцам было любопытно узнать, откуда я. Увидев меня, они спрашивали: «Иноче, откуда ты? Кто твой Старец?» Я не отвечал, соблюдал наказ Старца.

* * *

Однажды мне довелось в такой ситуации встретиться с епископом, который впоследствии меня рукоположил. Это был восьмидесятилетний старик из Малой Азии, совершавший знамения и чудеса. До этого я ни разу его не видел. Старец Иосиф мне сказал:

— Возьми письма и спустись к морю, отправь их. Будь внимателен, не заговаривай ни с кем, не то я тебя просто убью, на части разорву. Так что смотри, заговоришь — пропал.

Я взял письма, пошел вниз, но баркас еще не пришел, и отцы бродили по пристани. Я сказал себе: «Присяду-ка я под маслиной в тенечке, чтобы меня не заметили отцы и не стали со мной говорить, а не то влипну в историю». Я присел под деревом и стал тянуть четки.

Когда немного прояснилось, я заметил, как ко мне направляется какой-то батюшка, которого я раньше не встречал. Тук-тук своей палочкой. Я сразу понял, что это Владыка. Я отодвинулся подальше и спрятался за стволом маслины, но тропинка проходила рядом с деревом. Владыка меня увидел и пошел прямо ко мне. «Ох, как я теперь буду выпутываться? Ведь это Владыка», — подумал я. Он подошел и зацепил меня своей палочкой так, что не шевельнешься. «Ну все! — сказал я себе. — Вот это здорово!» Я опустил голову, схватился за четки: «Господи Иисусе Христе, спаси мя! Господи Иисусе Христе, помоги мне!» Что я ему отвечу? Старец Иосиф мне сказал, что, если уж меня слишком прижмут к стенке, я должен ответить: «У меня нет благословения Старца разговаривать». Это было моим последним козырем. Итак, Владыка стоял передо мной.

— Иноче, откуда ты?

Я ни слова.

— Кто твой Старец, иноче?

Молчу.

— Сколько тебе лет?

Не отвечаю.

— Как твое имя? У тебя нет языка? Ты немой?

Ничего не говорю.

— Как зовут твоего Старца?

Продолжаю молчать. А ведь со мной говорит Владыка!

— Ты со мной не будешь разговаривать?

Я — букашка рядом с ним, а он — архиерей. Мне стало его жалко. Я думал: «Он от меня не отстанет, будет говорить, будет меня непрестанно засыпать вопросами. Дай-ка я произнесу то, что Старец разрешил мне сказать в крайнем случае».

— Простите меня, у меня нет благословения разговаривать.

— А-а-а, у тебя нет благословения говорить. То есть если ты проголодаешься, то не скажешь Старцу: «Я голоден, дай мне поесть»?

Но все, что я мог; я уже сказал. Владыка все понял, он увидел, что я не скажу больше ни слова, повернулся и ушел, отправился в свое путешествие. Откуда мне было знать, что спустя какое-то время он будет меня рукополагать?!

Увидев баркас, пошел и я на пристань. Дал письма в руки капитану и убежал.

— Эй, иноче!..

Куда там! Я уже был далеко.

* * *

Однажды Старец мне сказал:

— Быстро бери свою торбу и ступай в Святую Анну, купи там хурмы. Скажешь: «Мне нужно двадцать килограммов хурмы. Сколько стоит?» Заплати и возвращайся. То есть считанные слова. Скажешь на одно слово больше — конец, здесь тебе не место. И если тебя угостят чем-нибудь сладким, ты это не должен есть.

Я — в панике, так что пот меня прошиб. Как я пойду? Что ждет меня там, куда я пойду?

Отправился. Постучал в каливу.