Жнецы Страданий, стр. 55
– Поплачь, деточка, – шептала Нурлиса, а послушнице мерещилось, будто то шепчут холодные камни Цитадели.
Лесана старательно отчищала покрытый нагаром чан. Нурлиса шмыгала рядом, перетряхивая барахло из сундуков. Доставала то один сверток ткани, то другой, раскладывала их, любовно поглаживая.
В каморке было жарко, душно и… благостно. За своей монотонной работой послушница унеслась мыслями в пустоту. Ни о чем не думала, лишь старательно терла круглые железные бока да наслаждалась теплом печи и ревом огня.
– Вон, глянь-ка, – окликала время от времени помощницу Нурлиса и показывала ей очередной отрез ткани. – Вроде как не упрел?
Девушка в ответ кивала. В этом и состояла вся их немудреная беседа.
А еще бабка, как многие старики, любила задавать пустые вопросы и ждать на них ответа.
– Эвон, как дрова-то трещат! Поди, опять крохобор этот из истопников одной осины мне отвалил. Да, что ль, Лесанка?
И на этот вопрос надо было ответить неизменное «да», иначе Нурлиса прицеплялась, как репей.
– Ну, чего молчишь, язык, что ль, проглотила?
Или внезапно в тишине комнатенки раздавалось:
– Хранители светлые, никак плесень пошла!
И старуха торопливо разворачивала новый отрез утирочной холстины, после чего с облегчением вздыхала:
– Поблазнилось… Вот, девка, гляди, доживешь до моих лет, тоже глаза видеть перестанут. Да, что ль?
И выученица снова кивала: «Да».
Но, поди ж ты, именно эти ничего не значащие разговоры диковинным образом исцеляли измученную душу Лесаны. Ей мстилось, что она где-то далеко-далеко от Цитадели, от креффов, от обучения. И сердцу становилось легче.
Нурлиса запретила девушке выходить из каморки, отпуская ее только в мыльню, да и то неизменно тащилась следом. Бабка шла якобы прибраться в раздевальнях, но Лесана была благодарна ей за чуткую опеку, за то, что своим присутствием болтливая старуха разгоняла черный ужас, занозой засевший в груди.
Даже еду бабка приносила выученице сама, не позволяя подниматься на верхние ярусы Цитадели.
– Нечего шастать. Знаю я вас, уйдешь, кобылища, так тебя и видели, потом до ночи не докличешься…
Девушка в ответ молчала. Эта грубоватая забота согревала ее, как жарко пышущая печь. Может, потому Лесану не тянуло из темной каморки к людям? Тело по-прежнему болело. Ходить и тем паче сидеть было невмоготу, а послушнице не хотелось, чтобы Донатос видел ее унижение, как она, с трудом переставляя ноги, бредет в трапезную и неловко усаживается за стол. Как бы и парни не углядели, не начали насмешничать, выспрашивать, далеко ли она на жеребце без седла скакала…
Вечером, когда уставшая помощница прилегла на лавку, Нурлиса наконец захлопнула последний сундук и сказала:
– Завтра чесноку притащу. Перебрать надо.
Девушка кивнула, мысленно припоминая, когда последний раз она делала вот такую немудреную бабскую работу.
– Вялая ты, – заметила бабка. Взглянула внимательнее и осторожно сказала: – Тебе бы к целителям…
Лесану передернуло.
Ни за что!
Рассказать о позоре своем? Мужиков до женского допустить? Уж лучше перетерпеть. Послушница задумалась. Накануне она лечила разбитое лицо Даром, но так ведь и в обморок без сил потом провалилась.
Нурлиса, поняв, что уговорить выученицу не удастся, кряхтя и бормоча, полезла на печь.
А девушка лежала в темноте и размышляла. В тот раз, когда исцеляла синяки и разбитый нос, она обрушила на себя Дар, словно ушат воды. Но ведь можно не лить его потоком, а позволить сочиться по капле.
Лесана снова подняла руку. В кромешной тьме было видно, как ладонь охватило слабое голубое мерцание. Мягко девушка опустила ладонь на живот и закрыла глаза. Слабое покалывание родилось под кожей и рассыпалось по телу колючей волной. Боль стала глуше, словно бы отдалилась на полшага. В печи громко затрещало полено. Послушница вздрогнула, зевнула, повернулась на бок и закрыла глаза. В эту ночь она спала без сновидений.
10
Седмица, проведенная в царстве Нурлисы, исцелила Лесану. Не видя никого, кроме сварливой старухи, и целые дни проводя в жаркой темноте, девушка словно отдохнула душой. Мир и покой воцарились в сердце, которое за полтора года отвыкло от заботы и которому ворчливая бабка снова напомнила, что бывает в жизни людей такое, когда их опекают, берегут, жалеют…
Но, увы, все заканчивается. Закончилась и поденная работа выученицы. Пришла пора подниматься наверх, к солнцу, к новому наставнику, к занятиям и остальным послушникам. К Донатосу. И хотя сердце по-прежнему обмирало от страха, а душа трепетала, отвращение к себе и пустота в мыслях исчезли. А с остальным… с остальным надо было просто жить. Иного не предлагалось.
Дарен оказался наставником вспыльчивым и гневливым. Супротив насмешливого, но всегда спокойного Клесха он казался Лесане бешеным. А может, она просто размякла за последние дни?
Крефф по два раза ничего не объяснял, а затрещины отвешивал с завидным постоянством. Бил не больно, но обидно.
– Ты можешь быстрей шевелиться? – рявкал он на Лесану. – Долго хороводы водить будешь? Нападай! Нечего тут кружить.
И в сердцах махал рукой.
– Чего только Клесх с тобой возился? Дар едва теплится, а сама как скаженная. Тьфу!
Выученица вытерла дрожащей рукой потный лоб. Крефф совсем ее загонял, словно хотел вызнать, где предел ее терпению и силе. Но девушка не оправдывала его чаяний. Это вызывало досаду у наставника, а у парней-соучеников – недоумение. Вьюд, выдергивая в очередной раз послушницу из сугроба, спросил вполголоса:
– Ты чего? Захворала, что ли? Еле ноги волочишь.
Пришлось отводить глаза и бормотать, что устала.
Парень посмотрел задумчиво, но расспрашивать не стал. Мало ли чего там Нурлиса ее делать заставляла… С этой старой ведьмы станется держать всю седмицу на воде и хлебе да заставлять вкалывать как лошадь.
– Сходитесь! – тем временем махнул варежкой крефф, и Лесана мысленно застонала.
Еще одной сшибки ей не вынести. Нет у нее сил. Да и откуда им взяться, ежели при одной мысли о том, что сегодня придется ночевать в своем покойчике, живот скручивает от ужаса? Нурлиса сказала – Донатос больше не придет, но… что, если ошиблась старая?
Сегодня, спеша на урок, девушка столкнулась со своим мучителем в коридоре Цитадели. По счастью, крефф был не один, а шел куда-то, беседуя с наставником целителей Рустой. Колдун посмотрел на послушницу мельком, может, и не заметил вовсе. Но даже от вскользь брошенного взгляда льдистых глаз Лесана обмерла и споткнулась на ровном месте. Сердце заколотилось бешено, ноги ослабли. Выученица забыла, что она – ратник, и снова превратилась в перепуганную до смерти девку.
Какие уж тут уроки! Ей и притворяться особо не приходилось. При одной мысли о грядущей ночи силы покидали, а рассудок заходился от ужаса.
– Что? Что ты стоишь столбом, дура бестолковая, Встрешник тебя раздери! – Резкий окрик Дарена выдернул несчастную из ее переживаний, возвращая к жизни.
Она опять пропустила удар. Деревянный меч Вьюда полетел навстречу, девушка пригнулась, уходя от удара, припала на колено, но поехала в утоптанном снегу, неуклюже заваливаясь набок. Попыталась удержаться, да вместо этого растянулась посреди двора, всем весом рухнув на подвернутую ногу.
От ослепительной боли перехватило дыхание, и Лесана скорчилась, понимая, что сломала кость.
– Откуда ты такая взялась? – рявкнул крефф. – Полтора года, полтора!.. И, как курица, на месте топчешься. Пошла вон с глаз моих, смотреть на тебя тошно!
Под обидные смешки Дареновых выучеников Лесана кое-как поднялась, стараясь не припадать на изувеченную стопу, и, опираясь на деревянный меч, как на клюку, побрела в Башню целителей. Пока шла, три раза растянулась. Никто не кинулся помочь – упала девка в одеже ратника, так сама и подняться должна. Как она будет людей от Ходящих защищать, если себя в горсть взять не может?