Копи царя Соломона. Приключения Аллана Квотермейна. Бенита (сборник), стр. 64

— Мне это неизвестно, — ответил я, — но в этой дикой стране так много загадочного, что мне будет досадно, если вся история окажется вымыслом! Во всяком случае мы попытаемся найти ответ на этот вопрос — пойдем к Лекакизера, а оттуда, если будем живы, к озеру Лага. Если там живут белые люди, мы отыщем их!

— Вы очень отважны, друзья мои, — сказал миссионер.

Глава IV

Альфонс и его Анета

После обеда мы осмотрели дом и все строения миссии. Должен сознаться, что это прекраснейший уголок во всей Африке.

Вернувшись на веранду, мы застали Умслопогаса за его любимым занятием: он усердно чистил винтовки. Это была единственная работа, которую он признавал, потому что вождь зулусов не мог унизить своего достоинства какой-нибудь другой работой. Огромный зулус, сидящий на полу, с прислоненным к стене боевым топором, выглядел забавно. Его тонкие аристократические руки деликатно и заботливо чистили ружья винтовок, каждому из которых он придумал имя. Винтовку сэра Генри он называл Громобой, другую маленькую, но сильно бьющую — Болтливой малюткой. Винчестеры получили прозвище Тараторящие женщины, винтовки «Мартини» — Простой люд и так далее. Во время чистки он разговаривал с ними, как с людьми, и шутил с самым добродушным видом. Он беседовал также со своим топором, считая его, кажется, задушевным другом, и целыми часами пересказывал ему свои приключения. С присущим ему юмором, он величал свой топор Инкози-каас, что на языке зулусов означает «предводительница». Увидев мое удивление, он объяснил, что его топор женского пола, потому что у него женская привычка глубоко проникать во все. Он добавил, что топор заслуживает названия Предводительницы, потому что люди падают перед ним, потрясенные его силой и красотой. Кроме того, Умслопогас советовался с ним, поскольку топор, по его словам, обладал мудростью, благодаря тому что «заглянул в головы многих людей».

Я взял топор и долго рассматривал ужасное оружие. Роговая рукоятка около трех футов длиной заканчивалась шишкой величиной с апельсин, предотвращающей соскальзывание руки. Множество зарубок на рукоятке обозначало людей, убитых топором. Лезвие было сделано из прекраснейшей стали и хорошо отшлифовано. Умслопогас не знал происхождения этого топора, поскольку взял его из рук человека, которого убил несколько лет назад [67]. Не очень тяжелый, топор в руках Умслопогаса тем не менее был смертельным орудием. Обычно он с силой бил врага набалдашником топора, прибегая к помощи лезвия только в особых случаях. За эту привычку долбить врага он и получил прозвище Дятел. Умслопогас дорожил своим замечательным и ужасным оружием больше собственной жизни. Он выпускал его из рук лишь во время еды, но и тогда топор лежал у него под ногой.

Едва я успел отдать Умслопогасу топор, явилась мисс Флосси и пригласила меня посмотреть коллекцию ее цветов и кустарников. Некоторые были удивительно прекрасны, хотя совершенно неизвестны мне. Я спросил ее, не слышала ли она о лилии Гойа, необыкновенная красота которой поражала африканских путешественников. Эта лилия цветет только однажды в десять лет и любит сухую почву. Позднее мне удалось увидеть этот редкий цветок с нежным и сладким запахом. Лилия выходит из луковицы толстым мясистым стеблем, иногда достигающим четырнадцати дюймов в диаметре. Сначала образуются зеленые ножны, потом появляются цветистые усики и грациозно вьются по стеблю. В конце концов выходит сам цветок, ослепительно белая дуга которого заключает в себе чашечку бархатистого малинового цвета с золотистым пестиком. Я никогда не видел ничего подобного этому роскошному, мало кому известному цветку. Глядя на него, я невольно подумал, что в каждом цветке отражаются величие и слава Создателя. К моему удовольствию, Флосси сказала, что хорошо знает цветок и пыталась вырастить его в своем саду, но безуспешно.

— Впрочем, — добавила она, — сейчас как раз наступило время его цветения, и я постараюсь достать вам один экземпляр!

Затем я спросил ее, не скучает ли она здесь и не чувствует ли себя одинокой среди дикарей без подруг-сверстниц.

— Одинока ли я? — возразила Флооси. — О, нет! Я счастлива и занята целый день, у меня есть друзья. Мне не по себе от мысли о толпе белых девочек, таких же, как я! Здесь я могу быть самой собой. На несколько миль вокруг туземцы хорошо знают Водяную лилию — так называют они меня — и готовы все сделать для меня. А в книгах, которые я читала о маленьких девочках в Англии, нет ничего подобного. Всего они боятся и делают только то, что нравится их учительнице! О, если бы меня посадили в клетку — это разбило бы мне сердце! Я свободна!

— Разве вы не любите учиться?

— Я учусь. Отец преподает мне латынь, французский язык и арифметику.

— Вы не боитесь этих дикарей?

— Боюсь? О, нет, они не трогают меня. Думаю, они верят, что я Нгои (божество), потому что у меня белая кожа и золотистые волосы. Взгляните! — она сунула свою маленькую ручку за корсаж платья и достала маленький револьвер. — Я всегда ношу его с собой заряженным, и, если кто-нибудь тронет меня, я убью его! Однажды я убила леопарда, который набросился на моего осла. Он перепугал меня, но я выстрелила ему в ухо, и он упал мертвым. Теперь вместо ковра у моей кровати лежит шкура этого леопарда. Посмотрите! — продолжила она изменившимся голосом, указывая вдаль. — Я сказала вам, что у меня есть друзья, вот один из них!

Я взглянул в том направлении и увидел гору Кения. Гора почти все время была скрыта туманом, но теперь ее вершина сияла вдали, хотя подножие еще окутывал туман. Пик, поднимающийся на двадцать тысяч футов к небу, казался видением, зависшим между небом и землей. Трудно описать величие и красоту белой вершины.

Я смотрел на гору Кения вместе с девочкой, и сердце мое усиленно билось, удивительные мысли озаряли мозг, как лучи солнца искрятся на снежной вершине. Туземцы называют гору Божьим перстом, и это название говорит о вечном мире и торжественной тишине, царящей там, в снегах. Мне невольно вспомнились слова поэта: «Красота — это радость каждого человека», и я впервые понял всю глубину его мысли. Разве не чувствует человек, глядя на живописную, покрытую снегом гору, эту белую гробницу прошедших столетий, собственное ничтожество? Да, эта вечная красота радует сердце каждого человека, и я понимаю Флосси, которая называет гору Кения своим другом. Даже дикарь Умслопогас, когда я указал ему на снежную вершину, сказал: «Человек может смотреть на нее тысячу лет и никогда не наглядеться!» Он придал своеобразный колорит своей поэтической мысли, печально добавив нараспев, что когда он умрет, то желал бы, чтобы его дух вечно находился на снежно-белой вершине, овеянной дыханием свежего горного ветра, озаренный сиянием света, и убивал, убивал, убивал!..

— Кого убивал, кровожадный дикарь? — спросил я, и он задумался.

— Тени людей!

— Ты хочешь убивать даже после смерти?

— Я не убиваю, — ответил он важно, — я бью во время боя. Человек рожден, чтобы убивать. Тот, кто не убивает, — женщина, а не мужчина! Народ, который не знает убийства, — племя рабов. Я убиваю людей в битве, а когда я сижу без дела, то надеюсь убивать! Пусть будет проклята навеки моя тень, если я перестану убивать людей, подобно бушмену, когда у него нет отравленных стрел! — И он ушел, полный собственного достоинства.

В это время вернулись люди, посланные нашим хозяином еще рано утром разузнать, нет ли поблизости следов мазаев, и объявили, что обошли окрестности, но не видели ни одного врага. Они надеялись, что мазаи бросили преследование, и мы с мистером Макензи обрадовались, поскольку воинственное племя доставляло нам много забот и тревог. Мы полагали, что дикари, узнав о нашем благополучном прибытии в миссию, не рискнут напасть на нас и вернутся. Как же мы ошибались!

Когда мистер Макензи и Флосси ушли спать, сэр Генри попросил маленького француза рассказать нам, как он попал в Центральную Африку.