Две могилы, стр. 98

Фелдер почувствовал, как Констанс коснулась его ладони, и поднял глаза. Она улыбнулась ему. Но это была ее обычная, спокойная и благожелательная, немного отстраненная улыбка.

— Я не могу ответить на ваши чувства, доктор, — сказала она, слегка сжав его руку. — Но кое-что я все же могу для вас сделать. Поведать вам свою историю. Я еще никогда и никому ее не рассказывала, во всяком случае, не рассказывала от начала до конца.

Фелдер растерянно заморгал, не сразу вникнув в смысл ее слов.

— И боюсь, — продолжила она, — что все это должно остаться между нами. Вам интересно?

— Интересно? — переспросил Фелдер. — Бог мой, да конечно же!

— Хорошо. Тогда можете расценивать это как мой подарок вам. — Констанс на мгновение замолчала. — В конце концов, сегодня ведь канун Рождества.

86

Они тихо сидели, скрытые причудливыми тенями. Констанс через плечо Фелдера смотрела на неф часовни. Два конверта, старый и новый, лежали на скамье между ними.

— Я родилась в доме шестнадцать по Уотер-стрит в Нью-Йорке, — начала Констанс, — в семидесятых годах девятнадцатого столетия. Скорее всего, это случилось летом тысяча восемьсот семьдесят третьего года. Когда мне исполнилось пять лет, мои родители умерли от туберкулеза. В тысяча восемьсот семьдесят восьмом году мою старшую сестру Мэри отправили в сиротский приют в Файв-Пойнтс [133], где она в конце концов и погибла. В тысяча восемьсот восьмидесятом году умер мой брат Джозеф. Но все это вы уже знаете. Чего вы не можете знать — это то, что Мэри стала жертвой врача, практиковавшего в приюте, талантливого хирурга по имени Енох Ленг. Доктор Ленг был одержим идеей увеличить продолжительность своей жизни далеко за пределы, отпущенные обычному человеку. Прежде чем вы начнете осуждать его, хочу объяснить, что он старался продлить жизнь вовсе не из эгоистических соображений. Он проводил исследования, для завершения которых требовалось больше времени, чем он мог бы прожить.

— Что это за исследования? — спросил Фелдер.

— Эти подробности сейчас не имеют значения, — помолчав, произнесла Констанс. — Мы подошли к первому из ряда невероятных событий в моей истории. Идеи доктора Ленга были неординарны, как и его понимание врачебной этики. После ряда опытов он поверил в возможность создания препарата — эликсира, существенно продлевающего жизнь. Одним из его компонентов была живая человеческая плоть, взятая из молодого, здорового организма.

— О господи! — пробормотал Фелдер.

— Работая в сиротском приюте в районе Файв-Пойнтс, приобретшем впоследствии печальную славу нью-йоркских трущоб, доктор Ленг не имел недостатка в сырье. Моя сестра оказалась одной из его жертв — ее труп вместе с десятками других обнаружили три года назад в братской могиле в Нижнем Манхэттене.

Фелдер припомнил статью об этой находке, случайно попавшуюся ему на глаза в Публичной библиотеке. Ее написал для «Нью-Йорк таймс» тот самый репортер Смитбек, которого позже убили. Стало быть, эта Мэри Грин была сестрой Констанс.

— Боюсь, что от руки доктора Ленга погибло очень много людей. Так или иначе, но в тысяча восемьсот восемьдесят пятом году он получил необходимый ему эликсир.

— Он нашел способ продлить жизнь?

— Доктор Ленг в основном работал с пучком нервных корешков, известным как cauda equina [134], — думаю, вам, как врачу, не нужно объяснять подробней. И в конце концов, усовершенствовав технологию очистки препарата, он добился успеха — создал эликсир, резко замедляющий старение человеческого организма. К этому времени я уже находилась под его опекой и жила в его доме.

— Вы? — вскинулся Фелдер.

— После того как пропала моя сестра, я стала, как теперь говорят, беспризорником. У меня не было семьи, я жила на улице, не брезгуя никакими средствами, чтобы раздобыть себе пропитание. Попрошайничала, подметала тротуары и была счастлива, если зарабатывала хотя бы цент. Не раз и не два я могла замерзнуть или умереть от голода. Частенько я ночевала возле приюта, где работал доктор Ленг. Однажды он подошел ко мне и спросил, как меня зовут. Вероятно, когда я назвала свое имя, он почувствовал вину за мое бедственное положение… или сжалился надо мной по какой-то другой, неизвестной мне причине. В любом случае, он взял меня к себе, в особняк на Риверсайд-драйв, и использовал меня как подопытную свинку, проверяя действие эликсира и возможные побочные эффекты. Со временем он привязался ко мне. Я так и не поняла почему. Он хорошо кормил меня, покупал добротную одежду, научил читать и писать… А потом предложил воспользоваться эликсиром вместе с ним.

Она помедлила, прежде чем произнесла последние слова. Несколько минут в часовне стояла полная тишина. История казалась невероятной, но Фелдер знал, что это правда.

Констанс продолжила рассказ:

— Долгие-долгие годы мы вели уединенную, затворническую жизнь в этом особняке. Я изучала литературу, философию, музыку, историю и иностранные языки, иногда — с помощью доктора, чаще — самостоятельно, пользуясь его богатой библиотекой и научными коллекциями. А сам Ленг продолжал свои исследования. Приблизительно в тысяча девятьсот тридцать пятом году он добился нового успеха. Используя различные химикаты и вещества, которых прежде не было в его распоряжении, он синтезировал новый эликсир, уже не требующий… человеческих компонентов.

— Другими словами, он прекратил убивать людей, — уточнил Фелдер.

Констанс кивнула:

— Пока это продлевало его собственную жизнь, он не чувствовал особого раскаяния, отнимая чужие жизни. Однако необходимость убивать оскорбляла его эстетические чувства и гордость ученого. Да, он прекратил убийства. В них больше не было нужды. Эликсир, который мы продолжали принимать, был чисто синтетическим. Но главной своей цели доктор еще не достиг. Он продолжал упорно работать, пока исследования резко не оборвались весной тысяча девятьсот пятьдесят четвертого года.

— Почему именно тогда? — спросил Фелдер.

На лице Констанс появилась слабая улыбка.

— Это снова не имеет отношения к моей истории. Лучше я вам расскажу о другом. Доктор Ленг однажды объяснил мне, что есть два способа вылечить больного. Общепринятый способ — вернуть ему здоровье.

— А каков второй?

— Избавить его от страданий. — Ее улыбка вдруг исчезла. — В любом случае, когда работа была завершена — или, точнее говоря, когда в ней отпала надобность, — доктор Ленг прекратил принимать эликсир. Он потерял интерес к жизни, окончательно превратился в затворника и начал стареть с обычной для человека скоростью. А мне он предоставил возможность выбора. И я… решила продолжить. И все оставалось неизменным еще пятьдесят с лишним лет, пока однажды не произошло неожиданное и жестокое нападение на наш дом. Доктора Ленга убили, а я спряталась в самых глубоких подземельях. В конце концов порядок был восстановлен, а особняк перешел во владение правнучатого племянника Ленга — Алоизия Пендергаста.

— Пендергаста? — повторил Фелдер и, дождавшись утвердительного кивка Констанс, удивленно покачал головой.

В такое совпадение даже ему трудно было поверить. Слишком трудно.

— Я несколько месяцев тайно наблюдала за Пендергастом, прежде чем решилась показаться ему на глаза. И он весьма любезно предложил мне остаться в доме в качестве… его подопечной. — Она чуть подвинулась на скамье. — Вот и вся моя история, доктор Фелдер.

Фелдер глубоко вздохнул:

— А ваш ребенок?

Он не мог справиться с любопытством — кто же был отцом мальчика?

— Я родила сына на Тибете, в отдаленном монастыре Гзалриг Чонгг. С помощью сложных ритуалов монахи определили, что мой сын является девятнадцатым воплощением одного из самых почитаемых тибетских ринпоче [135]. Его жизни отныне угрожала большая опасность. Китайские власти жестоко преследовали тибетский буддизм, в особенности саму идею реинкарнации святых. Когда в тысяча девятьсот девяносто пятом году Далай-лама [136]объявил шестилетнего мальчика одиннадцатым воплощением Панчен-ламы [137], китайцы захватили ребенка, и с тех пор его никто не видел. Возможно, его больше нет в живых. Теперь они узнали о том, что мой сын объявлен воплощением ринпоче, и прислали солдат, чтобы арестовать его.