Полное собрание сочинений в одной книге (СИ), стр. 656

Партизаны снова засмеялись. Герман продолжал:

— Вот и выходит, что немцы переоценили себя, недооценили противника. Это и есть то, что мы называем ошибкой в стратегии. Вот в этом-то пункте они, по-моему, запнутся, да и запнулись уже на своем шумном военном пути.

Партизаны с любопытством слушали своего любимого командира.

Улыбаясь, Герман продолжал:

— Да, они запнулись на этом пути. Превыше всего они думали о своем уме, о своей тактике, о своем военном искусстве. А на противника глядели сверху вниз. Вот и получили Сталинград. И получат еще и еще, как говорится, — «дондеже не прослезятся».

Заканчивая свою беседу с партизанами, Герман сказал:

— Они окружили нас. Допустим, что это так. Но плотное ли у них кольцо вокруг нас? Нет, оно не плотное. Иначе не было бы их листовок. Мы прорвем это кольцо. В этом можно не сомневаться. Пойдем на них днем, но ближе к вечеру, с тем чтобы после прорыва сделать переход ночью. Не скажу, что у немцев куриная слепота, но они ночью неважно ориентируются. Не любят ночного боя в полевой обстановке.

В тот же день, разведав удобные пути, бригада двинулась на немцев.

Наступали цепью. Впереди шли коммунисты. Неожиданно в передней цепи появился Герман, хотя товарищи упрашивали его поберечься. Герман шел открыто, не пригибаясь к земле. Обычно он сердился на партизан за всякую браваду, но сам он позволял себе не слишком считаться с огнем. И счастье сопровождало его всегда.

Немцы сдерживали натиск партизан огнем из автоматов и фланговым пулеметным огнем.

Однако партизаны неуклонно продвигались вперед.

Теперь первая цепь перебегала открытое поле. Не оставалось сомнения, что немцы будут опрокинуты.

Но вот впереди произошло какое-то замешательство. По всей цепи прошел гул: «Герман упал, ранен».

Несколько партизан бросились купавшему командиру, но они не добежали до него — были ранены. Немцы усилили огонь в этом направлении: вероятно, поняли, что здесь лежит раненый командир.

Герман неподвижно лежал в траве, раскинув руки. Его грудь была пробита пулей.

Наступал вечер. И в сумерках санитаркам удалось вынести командира с поля боя.

Герман был еще жив, но без сознания. Его рана оказалась смертельной. Через час, не приходя в сознание, он умер.

Эта смерть поразила всех. Многие плакали, не скрывая своих слез.

На другой день, похоронив командира, партизаны снова, с удвоенной силой пошли на немцев и, успешно прорвав немецкие позиции, вышли из кольца [20].

21. Все имеет свой конец

В лесу на дороге партизаны нашли молодую женщину. Она была без памяти. Лежала, уткнувшись лицом в песок.

Видимо, она шла, и вот силы ее оставили — упала, потеряв сознание.

И было от чего потерять сознание. Она была избита, изуродована. Лицо ее вспухло, и глаза затекли и сузились, как щелочки. Помимо того она была ранена, и, вероятно, недавно, — кровь тихо струилась по ее измазанному, рваному платью. Рана была в плечо.

Партизаны отнесли раненую женщину в свой лагерь. Она и там не пришла в себя. Тихо стонала и поводила руками, как бы защищаясь от кого-то.

Один из партизан, увидев ее, сказал:

— Так ведь это же Любашка Тушилина. Она у немцев служила писарем в волости. И при этом она работала на партизан, давала ценные сведения. Я же не раз бывал у нее по этим делам.

Санитарки стали перевязывать рану. Все тело девушки оказалось в синяках, кровоподтеках и в багровых полосах. А спина была изрезана и исколота ножом. Ни одного живого места не оставалось на этом несчастном изуродованном теле. Нельзя было без содрогания на нее глядеть.

Только на другой день Люба Тушилина на несколько минут пришла в себя. Открыла свои глаза.

Командир отряда подошел к ней, погладил ее по голове, сказал ей, горько вздохнув:

— Ничего, Любаша, поправишься. Будешь еще ходить с автоматом.

Люба ничего не ответила командиру. И снова закрыла свои глаза до другого дня.

Ночью у нее началась лихорадка. Она горела как в огне. Бредила, металась.

Командир отряда послал в штаб бригады за врачом. Приехал доктор на верховой лошади. Осмотрел раненую. С сомнением покачал головой, сказал:

— Дело обстоит плохо. Вряд ли она встанет на ноги. Одна надежда на ее могучий организм.

Любашу перевязали как полагается. Дали ей укрепляющих средств.

Три дня она пролежала в бреду. На четвертый день попросилась на воздух.

Вынесли ее из землянки, положили на траву. Стали поить ее козьим молоком. Сварили кашу. Покушала, попила. И целый день провела на воздухе.

Дней через семь Люба уже могла сидеть. Могла беседовать. Рассказала командиру, что случилось с ней. Оказалось, ее выдали фашистам. Он знал от населения, что она работала на партизан. Фашисты арестовали ее, отвезли в гестапо и там шесть дней били и пытали ее. А потом отвезли в поле вместе с другими арестованными и там расстреляли пулеметом, поставив всех на краю рва. Любу ранило в плечо. Она упала в ров, где уже лежали убитые. Однако фашисты не засыпали рва. Они еще раз поехали за партией арестованных. Люба выбралась наверх и пошла в лес. А что случилось дальше, она не помнит.

Выслушав ее рассказ, командир сказал ей:

— Назови фамилии своих мучителей, я сейчас запишу. После войны начнут распутывать концы, начнут искать тех, кто изуверствовал. Вот и мы предъявим комиссии наш список.

Однако Люба не знала фамилий тех, кто ее пытал. Она не знала даже фамилии начальника гестапо, который аккуратно присутствовал при ее пытках.

Командир сказал:

— Вот это жаль, что ты фамилий не знаешь. Ну да ничего. Может быть, и без фамилий найдут твоих подлецов. Каждого фашиста потянут к ответу. Ведь они своей жестокостью нарушили все человеческие законы.

Теперь всякий день Любу выносили на воздух. Она лежала спокойная. Любила, чтобы солнце светило прямо в ее лицо. Хотела, чтобы скорей сошли с лица багровые пятна.

К концу второй недели Люба уже могла ходить. Шаталась, правда. Но радовалась как ребенок, что ноги ее снова держат.

Еще прошла неделя, и Люба уже почти поправилась. А в конце месяца ее звонкий смех раздавался повсюду.

Уже без дела она не хотела сидеть. Стала проситься у командира в разведку. Командир не разрешил ей, сказал, что надо подождать. Но ждать не пришлось. Вскоре Люба приняла участие в бою.

Немцы нащупали место, где стоял отряд. Кинули в бой роту СС, но, потерпев поражение, отошли.

Люба пошла с отрядом преследовать немцев. У деревни Подоклино отряд наткнулся на засаду. Попал под сильный минометный огонь. Причем мины были особого свойства — подскакивающие. Они ударялись о землю, подскакивали вверх метров на пять и вверху разрывались, как шрапнель.

Люба была ранена осколком в левую руку. И рана была нехороша — перебита кость.

Отряд вернулся на свою стоянку. И Люба вновь принялась за лечение. Но на этот раз она не лежала. Она ходила по лагерю. Помогала в хозяйственных делах. И вскоре вновь поправилась, хотя кость руки срослась не совсем правильно.

Между тем крестьяне ближайшей деревни сообщили партизанам, что потрепанный отряд СС расположился у них в деревне и там усиленно пополняется новыми кадрами. Видимо, снова собирается ударить на партизан.

Командир партизанского отряда сказал:

— Дожидаться не будем, когда они пополнят свои ряды. Сходим к ним, пока они кофе пьют.

В полном составе отряд выступил ночью и под утро, еще в полной темноте, напал на деревню.

Фашисты яростно защищались. В каждом дворе завязывалась схватка. В каждом дворе происходил бой. Но это был почти рукопашный бой. Слишком уже сблизились противники во дворах и в избах. Револьверы, гранаты, ножи и руки — вот что было пущено в ход. Автоматы не участвовали в этом бою. Да и гранатой не всюду можно было действовать: партизаны щадили жителей, которые могли пострадать.

Темнота была в пользу партизан, хотя нередко приходилось окликать человека — свой или чужой.