Полное собрание сочинений в одной книге (СИ), стр. 346
И, увидя такие многозначительные знаки, наш оратор совершенно, как говорится, сомлел от гордости и понесся на крыльях своей фантазии в заоблачные дали, говоря, что таких людей, как прежний директор, надо не только в три шеи гнать, но надо сажать в тюрьму и так далее.
Тут выходят на эстраду еще два оратора и, глядя на директора, который грустно и утвердительно кивает головой, еще более прибавляют пару, говоря, что только новое руководство способно извлечь учреждение из того болота, в какое завел прежний начальник.
И тогда поднимается на эстраду сам директор и выражает свое возмущение по поводу речей трех предыдущих ораторов. Он говорит, что, напротив того, прежний директор был на большой высоте, что именно он вывел учреждение на столбовую дорогу и что в настоящее время он имеет еще более трудную и более высокую должность. И он с делом справляется с неменьшим успехом.
И тогда все с великим изумлением смотрят на директора. И все видят, что он то и дело кивает головой. И тут все начинают понимать, что у нового директора имеется нечто вроде нервного тика.
Причем если он спокоен, то он подергивает головой редко, а чем больше он нервничает, тем чаще кивает головой.
Находящийся в зале доктор этого учреждения тихо дает свои научные разъяснения соседям.
Соседи передают диагноз врача окружающим, и вскоре весь зал понимает, что произошло.
Три предыдущих оратора с тоской взирают на директора.
Один из них пытается произнести речь с места, крича, что его не так поняли.
Но директор закрывает собрание.
У подъезда
Вчера я задержался у моих знакомых.
Немного поговорили. Потом одна спела. Потом хозяин часа три читал свои стихи. Так что довел гостей до полного обалдения.
В общем, когда взглянули на часы — был второй час ночи.
Певица осталась ночевать у подруги. А я, как говорится, побрел домой восвояси.
Спустился по лестнице вниз — дверь, к сожалению, уже закрыта. Надо звонить. Будить дворника. Неприятная процедура.
Нащупал рукой звонок. Звоню. Жду. Еще раз звоню. Нет, вижу — что-то не идет мой дворник.
А на душе довольно погано. Жалко потерянного вечера. Вдобавок все время на ум приходят хозяйские стишки. Особенно одна фраза привязалась. Прямо ударяет в голову: «Сердце бьется от радости…»
Раз, может быть, сто повторяю я эту фразу. Потом вдруг какие-то дурацкие детские стишки выплывают из памяти: «Сердце бьется, хвост трясется…»
Проходит минут десять. Сначала я подаю короткие, нежные звонки. Потом нажимаю более продолжительно. Потом минут пять стою, уткнувшись пальцем в звонок.
Начинаю легонько стучать ногой в дверь. Потом дергаю дверь и колочу в нее до того, что прохожие в испуге шарахаются.
Наконец, слышу долгожданные шаги и мелодичное позвякивание ключей. К подъезду подходит дворник в дежурной шубе.
Открывая дверь, он говорит:
— Тоже целый час колотит, — наверно, мне всю дверь расшевелил.
Я говорю:
— А если вы целый час слышите, как стучат, так какого лешего не открываете?
Он говорит:
— А я почем знал, что тут стучат? Мало ли стука идет по городу? Вы бы взяли и позвонили. Еще интеллигент, а кнопку найти не может.
— Да я, говорю, целый час звонил. Может, звонок не звонит.
— Ах, это очень возможно, — говорит дворник.
Он нажимает кнопку звонка, прислушивается.
— Так и есть, — говорит дворник, — обратно звонок оборвали. Ой, что я буду делать с моими жильцами, — я прямо не знаю. Каждый день что-нибудь особенное они мне преподносят.
Я хочу пройти на улицу, но дворник придерживает дверь ногой. Он говорит, подозрительно меня осматривая:
— А, может быть, это вы звонок оборвали. Я почем знаю.
Я говорю:
— Зачем же мне было рвать звонок, если он мне как раз нужен? Чудак-человек.
Он говорит:
— Вы мне зубы не заговаривайте, а лучше скажите — с какого номера, собственно говоря, вы идете?
— С десятого, говорю.
— Тогда, — говорит дворник, — подымитесь наверх и скажите хозяину — пущай он вас до дверей проводит. А то я не знаю, кто вы есть. И почему вы идете. И зачем вы тут целый час ночью в подъезде околачиваетесь.
Я говорю:
— Да хозяин, наверное, уже спать лег. Чего мне его будить? Вот если бы я с узлом шел, — вот тогда бы вы могли тревожиться.
Дворник говорит:
— Мне указанья не надо делать. Я все время должен тревожиться на своем посту. А уж если бы ты с узлом шел, то я бы тебя моментально в отделение милиции доставил.
Я говорю:
— Слушай, отец, я иду с десятого номера от Михайловых. Ну какого черта ты меня морозишь?
Дворник говорит:
— А может, ты мне всех этих Михайловых сейчас убил. Или, может быть, я не знаю, что ты с ними в настоящее время сделал. И, может, желаешь поскорей уйти. Как же я тебя пропущу?
Я роюсь в кармане, достаю рубль и даю дворнику. Он берет рубль и говорит:
— Вот тем более — как я тебя пропущу. Теперь меня еще больше сомнение берет. Может быть, этим рублем ты хочешь меня «смазать», чтоб пройти.
Я говорю:
— Слушай, отец, свистни милицию. Я с милиционером объяснюсь.
Дворник говорит:
— Или вот обратно свисток. Давеча свищу в свисток, а заместо настоящей трели у меня один писк получается. Гляжу — кто-то уж мне горошину выбил из свистка. И получается тонкий свист, на который милиция не подходит. Уж наверно кто-нибудь это сделал, кому это интересно сделать. На одного жильца я уже имею подозрение.
Я решительным тоном говорю:
— Отец, давай убери ногу от двери, — я сейчас пройду.
Дворник слезливо говорит:
— Вдобавок, может, ты с револьвером идешь. И, может быть, хочешь меня из револьвера трахнуть. Еще полгода пройдет, и я всю нервную систему себе испорчу такими случаями.
Я говорю:
— Отойди к черту от двери. Вот мои документы, — ты не имеешь права меня задерживать.
Дворник облегченно говорит:
— Ах, у вас есть документы! Что же вы об этом раньше не говорили? Тогда идите.
Поглядев на кончик записной книжки, которую я было начал вытаскивать из кармана, дворник сказал:
— Я бы вас, товарищ, сразу пропустил. А то вижу — мало ли кто идет.
Пошатываясь, я иду домой.
Снова почему-то вспоминаются дурацкие стишки: «Сердце бьется, хвост трясется».
Потом поэзия сменяется прозой. И на ум приходит народная поговорка: «Услужливый дурак опаснее врага».
Несчастный случай
Недавно, уважаемые товарищи, я проживал в одном доме отдыха.
Дом отличный. И там все великолепно. Никаких дефектов не заметно. Так что кроме чувства благодарности в сердце отдыхающего ничего не возникает.
Тем не менее извольте прослушать небольшую забавную историйку, связанную с этим домом отдыха.
Надо сказать, что дом этот находится за городом, в лесу. И построен он совсем недавно — этой осенью.
Лет пять назад такой домишко построили бы на живую нитку. А в настоящее время архитектор расстарался и построил дом фундаментально, красиво и, мы бы даже сказали, художественно. И это очень хорошо.
Не обошлось, конечно, без колонн. Но уж раз у нас такая любовь к греческому искусству, то нехай пусть будут колонны. Тем более, что тут архитектор вывел немного колонн — всего две колонны. И вдобавок издали их можно принять за две сосны. Так что какой же может быть разговор, — стоят и кушать не просят.
Но не в этом дело.
Вот вы смотрите на этот дом, и все вам нравится, — сердце радуется и душа отдыхает. Но вот ваш взгляд скользит по окнам нижнего этажа, и вдруг вы замечаете какую-то ненормальность. Вы ожидали увидеть прекрасные современные зеркальные стекла, и вдруг вы видите оконные рамы, в которые вставлены не то двенадцать, не то шестнадцать небольших стекол.
Вы снова с недоумением смотрите на все шесть окон фасада. Да, в великолепные дубовые рамы вставлены крошечные стекла.
Вы решаете, что инженер под конец строительства немножко свихнулся и устроил такой балаган. И на этом успокаиваетесь, тем более, что многим отдыхающим, оказывается, наибольше всего понравились эти окна. Некоторым отдыхающим это напомнило какой-то теремок в лесу и еще что-то такое сказочное.