На крючке (ЛП), стр. 68

- Послушай, - говорю я, притворяясь спокойным, - что бы ты там не услышала, это неправда. Да, это была та самая девушка и да, мы порвали. Но это было взаимное решение, - я слегка морщусь от собственных слов, но на деле это правда. Анна не хотела отношений, и я не мог притворяться, что тоже не хочу этого. - Она милая девушка. И меня тошнит от того, что люди думают по-другому.

Широко открыв глаза, Шэннон кивает, словно от этого зависит ее жизнь. Она прижимает руки к своей груди. Я вижу в ее глазах страх, и вина сжимает мой живот.

- Мне нужно идти. Прости, - не уверен, что еще могу сказать. Мне просто нужно убраться отсюда.

В тот момент, когда возвращаюсь домой и открываю свой ноутбук, мои руки дрожат. Тошнота скручивает мой желудок, пока забиваю в поисковике Твиттера свое имя и читаю кучу тэгов. Результат более чем 140 твиттов чистейшего зла. Предположения на тему, почему я спорил с фигуристой рыжей. Полные ненависти комментарии об Анне, которая разбила мое сердце и высосала мою кровь, а затем я нахожу фото.

Мои зубы сжаты. Вот я нависаю над Анной, которая рядом со мной выглядит крошечной. Я монстр с мускулами и вздутыми венами на моем виске. Я никогда не ощущал такого стыда. Анна бледная, ее подбородок приподнят в знак неповиновения. Это я помню. Но я никогда не видел последствия. А вот фото меня, идущего прочь, униженного и поглощенного своей собственной болью. Мое лицо искажено. И еще одно фото Анны.

Она прислонилась к дереву, прижимая руки к своей талии, ее прекрасные глаза смотрят в небо, словно у него есть какие-то ответы. Боль пронизывает черты ее лица. Дрожащими пальцами, я почти касаюсь экрана. Ее боль отражает мою собственную.

Совершил ли я ошибку, порвав с Анной? Имеет ли это еще значение? Сейчас она встречается с мистером Гадость. Но я не могу упустить из виду тот факт, что один публичный спор свалил на ее голову столько грязи со стороны общественности. Я никогда не хотел для нее этого. После прочтения ненавистных твиттов, как я могу обвинять ее в нежелании видеть меня?

Впервые в своей жизни я боюсь выходить на поле и снова играть. Потому что все они наблюдают за мной по ошибочным причинам.

Глава 28

Я ТАК БЛАГОДАРНА за осенние каникулы, что могу расплакаться. Мне не только не придется сталкиваться с Дрю во время занятий, но еще и нужно уехать. Впервые за несколько лет, моя мама - это гавань, в которую я хочу убежать как можно быстрее.

Еще лучше то, что во время этого визита мне не придется видеться с Терренсом. В прошлом месяце, когда мама озвучила свои мысли против продажи дома ее детства, Терренс взбесился, сказав ей, что она не имеет никакого права убивать их мечтания из-за своей трусости. Мама осознала, что это не было ее мечтой, а скорее его. Через две недели старина Терренс уехал на Багамские острова с грумером (занимается стрижкой и гигиеной домашних животных – прим.пер.) своего чау-чау.

Обед на День Благодарения проходит в унылом настроении. Мама часто приглашает людей провести с нами этот праздник, просто друзей-одиночек, которые не могут отпраздновать его дома со своими собственными семьями. Когда я была младше, то была против этого, потому что не хотела делиться ею с другими людьми. Не из-за того, что видела свою работающую маму лишь во время ужина.

Когда я стала старше, я постепенно начала ценить звук смеха и интересных бесед во время тех праздников. К сожалению, в этом году моя мама не пригласила никого. Я знаю, что это из-за того, что они начали бы спрашивать о Терренсе, а разрыв еще слишком свеж для нее. Я сочувствую ей. Очень. Вот только предпочитаю чем-то отвлечься. Сейчас здесь только я и мама. И пустой тихий дом.

Мы вместе готовим, и я пытаюсь найти какую-то отвлеченную тему для беседы. Обычно это не является проблемой, но с тех пор, как все, что я хочу делать, это свернуться в кровати и плакать, мне сложно свободно общаться с людьми.

Моя мама заполняет пустоту, разговаривая на разнообразные темы. Говорит о своей практике. О ее подруге Сильвии, которая думает, что у нее может быть булимия. О новом увлажняющем креме, который мама купила и влюбилась по уши. И все хорошо. Вот еще бы эта болезненная, огромная дыра во мне заполнялась по мере того, как я откусываю еду, а не наоборот увеличивалась еще сильнее. Если бы только я могла ощутить тепло вместо холода. Мои стены больше не могут выдержать натиска. Я могу взорваться в любой момент. Прямо на шикарный турецкий ковер моей мамы.

Десерт, как всегда, мама подает в гостиной, пока в старом камине горит огонь, а мы сидим на диване типа Честер, который мама в прошлом году обила новым кремовым льном. Когда мама безумствовала, устраивая дома ремонт, то заменила дровяной камин на газовый, и хотя пламя танцует, выглядя довольно живо, я все равно скучаю по запаху горящего дерева.

В доме Дрю камин на дровах. Я представляю его перед ним, как он поправляет полена и подготавливая растопку. Там ли он сейчас? Может он с Греем? Боже, я надеюсь на это. Сама идея, что Дрю может быть в одиночестве, вызывает в моем сердце физическую боль. Я откусываю супер большой кусок чизкейка и стараюсь не подавиться им.

- Что с тобой происходит, Анна?

Я почти подпрыгиваю на месте. Я и не заметила, что мама пристально наблюдала за мной. Хотя мне не следует этому удивляться. Даже притом, что она постоянно делает вид, будто ее ничего не волнует, по факту, она все замечает.

Я провожу зубчиками вилки по блестящей поверхности чизкейка. Я могла бы увильнуть от нежелательного внимания, но в случае общения с мамой, проще сказать правду. Это схоже со срыванием пластыря одним рывком.

- Я кое с кем рассталась.

- Мне жаль это слышать, дорогая.

Моя вилка оставляет глубокие борозды на торте.

- Все зашло не слишком далеко. Мы на самом деле не подходили друг другу, - боже, ложь душит меня. Меня вот-вот вывернет съеденным мною в этот праздничный день обедом прямо здесь, на пол гостиной. Глубоко вдыхая, произношу. - Но думаю, я ранила его и сожалею об этом, - возможно, я непоправимо ранила и себя саму, но мы сейчас говорим не обо этом.

Мама мудро молчит, а затем встает и идет готовить для меня чашечку эспрессо. Это предоставляет мне достаточно времени, чтобы выровнять мое сбившееся дыхание и унять дрожь губ. Когда она возвращается, я спокойна.

- С дополнительными сливками наверху, - говорит она, ставя передо мной на стол крошечную белую чашку.

- Спасибо, - богатый, глубокий аромат эспрессо дарит мне такой необходимый комфорт.

- Мам, - говорю я, сделав долгожданный глоток, - ты думала, мой отец был... именно тем? Ну, знаешь, когда ты впервые его повстречала?

Как обычно, упоминание о моем отце вызывает у мамы бледность и прохладное выражение лица. Она делает глоток своего кофе.

- Тяжелая правда?

С тех пор, как я была ребенком, она всегда спрашивала меня, хочу ли я получить суровый вариант или смягченный. Меня огорчает осознание, как часто я просила легкую версию истины. Но не сегодня.

- Говори как есть, - отвечаю я.

- Вообще нет, - говорит моя мама, вздыхая.

Я сажусь прямо.

- Тогда почему ты вышла за него замуж?

Она проводит рукой по своим идеально уложенным волосам - настоящий признак ее стресса; она бы никогда не рисковала испортить свою прическу.

- Потому что я хотела, чтобы он был именно тем. И возможно... - она слегка пожимает плечами, ее темные волосы скользят на спину. - Возможно, если бы он остался, то мог бы им быть.

Вкус кофе становится горьким у меня во рту. Я отставляю свою чашку и подгибаю под себя ноги.

- Но если бы он был именно тем, он должен был бы остаться. И ты бы знала, что он тот с самого начала. Верно? То есть было бы ощущение, что все идеально, - это глупый аргумент, но сама идея того, что мой отец мог бы стать истиной любовью моей мамы, сбивает с толку.