Галили, стр. 24

Один из этих вопросов вертелся у него в голове, когда он уже покинул город.

— Как вы думаете, вам суждено вновь увидеться с людьми, которых вы встретили на берегу? — спросил у него один молодой ученый.

— Думаю, нет, — ответил Зелим. — Для них я — никто.

— Но, может, для ребенка... — попытался возразить юноша.

— Для ребенка? — перебил его Зелим. — Сомневаюсь, что этот мальчик знает о моем существовании. Тогда его больше интересовала материнская грудь, а не я.

Но молодой ученый не сдавался.

— В своих притчах вы учите, что все в этом мире неизбежно возвращается на круги своя. Вы рассказывали о Колесе Звезд. Может, с этими людьми произойдет нечто подобное. Подобно звездам, они исчезают из виду, чтобы потом...

— Снова засверкать на небосклоне, — подхватил Зелим.

— Да. Снова засверкать, — просияв, кивнул головой ученый. Он был счастлив услышать собственную мысль из уст учителя.

— Может, так и будет, — произнес Зелим. — Но я не хочу провести остаток дней своих в бесплодном ожидании.

Да, он не ждал новой встречи. Но, как уже было сказано, вопрос молодого ученого прочно засел у него в мозгу и принес свои плоды: Зелим сложил притчу о человеке, который всю жизнь прожил в ожидании встречи с кем-то, кто оказался его убийцей.

Годы шли, а слава Зелима неуклонно росла. Путешествия его становились все более длительными — он посетил Европу и Индию и даже добрался до границ Китая. Всюду он рассказывал свои притчи и везде обнаруживал, что их причудливая поэзия находит отклик в сердцах многих людей.

Прошло восемнадцать лет, прежде чем он вновь посетил Самарканд. И, как оказалось, в последний раз, хотя сам Зелим этого не знал.

Глава VII

К этому времени Зелим достиг преклонных лет, и, хотя постоянные странствия закалили и укрепили его тело, он ощущал, что наступила осень его жизни. Суставы болели, утратив гибкость, он стал плохо спать. Когда ему удавалось уснуть, он неизменно видел Атву — точнее, морской берег и святое семейство. Благодаря встрече с этим семейством он познал мудрость и боль. Если бы в тот судьбоносный день все сложилось иначе, Зелим по-прежнему влачил бы убогое существование в рыбацкой деревеньке, чуждый возвышенным порывам, и душа его не знала бы ни взлетов, ни падений.

Стоял октябрь, и Зелим был в Самарканде, ощущая старость и страдая от бессонницы. Но времени на отдых у него почти не было. Число его последователей многократно возросло, а один из них (тот самый молодой ученый, с которым они некогда говорили о том, что все возвращается на круги своя) основал целую школу. Школа эта объединила молодых людей, которые обнаружили в притчах Зелима революционные идеи, питавшие их стремление освободить человечество от оков. Каждый день он встречался с этими юношами. Иногда Зелим позволял им задавать вопросы относительно его жизни, судьбы и воззрений. Иногда, устав от расспросов, он предпочитал рассказывать истории.

В тот день вышло так, что Зелим и отвечал, и рассказывал. Один из учеников сказал ему:

— Учитель, многие из нас пребывают в ссоре со своими отцами, ибо те не желают, чтобы мы изучали ваши труды.

— Вот как? — ответил Зелим, вскинув бровь. — Не понимаю почему. — Среди учеников раздался робкий смех. — Так в чем, собственно, вопрос?

— Я думал, может, вы расскажете нам немного о своем отце.

— Мой отец... — задумчиво произнес Зелим.

— Хотя бы немного.

Пророк улыбнулся.

— Не стоит так волноваться, — обратился он к ученику, задавшему вопрос. — В чем причина твоей робости?

Юноша залился краской до корней волос.

— Я боялся... что вопрос о вашей семье будет вам неприятен. Боялся, что вы рассердитесь.

— Ну, я слишком стар, чтобы сердиться, — мягко возразил Зелим. — Гнев — это пустая трата сил, а у меня их осталось не так много. А во-вторых, мой отец сидит здесь перед вами, точно так же, как я вижу ваших отцов перед собой. — Он окинул взглядом три десятка учеников, сидевших перед ним со скрещенными ногами. — Так что у нас здесь сегодня собралось большое общество. — Зелим снова взглянул на юношу, задавшего вопрос. — Вот чем занимается твой отец!

— Он торгует шерстью.

— Сейчас он где-то в городе, занят своими делами. Но душа его не находит удовлетворения в торговле шерстью. Он испытывает потребность в большем. Именно поэтому он послал тебя сюда, изучать философию.

— О нет... вы не понимаете... он вовсе не посылал меня.

— Ему может казаться, что он не посылал тебя. И тебе может так казаться. Но ты — сын своего отца, и, что бы ты ни делал, ты будешь делать это ради него.

Юноша нахмурился, задумавшись о рассуждениях учителя.

— Ты подобен пальцам на его руке, — продолжал Зелим. — Когда он считает тюки с шерстью, покрытые пылью и грязью, случается, что пальцы его снимают с них семена и бросают на землю. Однако он не замечает этого. А потом он с удивлением видит, что рядом с ним выросло дерево, покрытое сладчайшими плодами. Дерево, на ветвях которого распевают птицы. Но это дерево он посадил своими руками.

Юноша потупился.

— Учитель, я не понимаю, о чем вы говорите, — пробормотал он.

— Я говорю о том, что мы не принадлежим себе. И хотя нам не дано знать, с какой целью мы были посланы в этот мир, всегда следует помнить о тех, кто нам предшествовал. Быть может, тогда нам откроется собственное предназначение. Обратите свой взор не только на отцов и матерей, но на всех, кто пришел в этот мир прежде вас. Они — тропа, ведущая от нас к Богу. Порой Он смотрит на звезды и не видит, как мы, грешные, возделываем землю и опускаем в нее семена...

Юноша, улыбаясь, поднял глаза на учителя. Ему понравилась мысль о Всевышнем, который смотрит на звезды, пока люди — его земные руки — возделывают свой сад у Его стоп.

— Я ответил на твой вопрос? — обратился к нему Зелим.

— Но мне все же хотелось бы узнать...

— Что?

— Что-нибудь о вашем отце.

— Он был рыбаком и жил в маленькой деревушке под названием Атва, что лежит на берегу Каспийского моря.

Произнеся эти слова, Зелим неожиданно почувствовал на своем лице нежное дуновение прохладного ветра. Он замолчал и закрыл глаза, чтобы насладиться этим ощущением. Открыв глаза, он понял, что в комнате что-то изменилось, но не мог определить, что именно.

— О чем я говорил? — спросил он.

— Об Атве, — подсказал кто-то из задних рядов.

— Ах да, об Атве... Мой отец прожил там всю свою жизнь, но в мечтах он уносился к иным местам. В мечтах он видел Самарканд. Он рассказывал своим детям, что в юности бывал здесь. О, мы слышали от него много дивных историй об этом городе, таких историй...

Зелим вновь запнулся. Прохладный ветер опять коснулся его лба, и на сей раз это прикосновение было знаком. Ветер словно говорил ему: смотри, смотри...

Но на что? Зелим посмотрел в окно, думая, что увидит там что-нибудь необычное. За окном на фоне вечернего неба четко вырисовывался силуэт старого каштана, несмотря на осеннюю пору все еще покрытого листьями. Высоко в его ветвях сияла вечерняя звезда. Однако все это Зелим видел множество раз — небо, и дерево, и звезду.

В недоумении Зелим обвел взглядом комнату.

— А что это были за истории? — раздался чей-то голос.

— Какие истории?

— Вы сказали, учитель, что ваш отец рассказывал вам много историй о Самарканде.

— О, да. Рассказывал. И то были изумительные истории. Честно говоря, мой отец был не слишком хорошим моряком. Он утонул в абсолютно спокойный день. Зато он мог рассказывать истории о Самарканде целый год и ни разу не повториться.

— Но вы сказали, учитель, что он никогда не бывал в Самарканде? — спросил владелец школы.

— Никогда, — с улыбкой подтвердил Зелим. — Тогда бы он не смог рассказывать такие замечательные истории про этот город.

Это всех развеселило. Но смех учеников едва ли достиг ушей Зелима. Он снова ощутил на лице дразнящее прикосновение легкого ветра, и на этот раз, вскинув глаза, успел различить какое-то движение в дальнем, тонущем в полумраке углу комнаты. Это был не ученик. Юноши все носили одинаковые светло-желтые одеяния, а на незнакомце были потрепанные черные штаны и грязная рубаха. Его темная кожа излучала странное сияние, что заставило Зелима вспомнить тот давний день на берегу.