Без семьи (др. перевод), стр. 5

– Мальчику скучно здесь. Пусть он лучше походит по двору, там ему будет веселее.

И, сказав это, он подмигнул Барберену.

– Да, ступай на двор, – сказал тот, – и не уходи оттуда, не то я рассержусь.

Я вышел во двор, но мне было не до веселья, и, усевшись на камень, я задумался. В эту самую минуту решается моя судьба. Что со мной будет? От страха и холода я дрожал всем телом.

Витали и Барберен говорили долго. Больше часа я сидел на дворе, поджидая Барберена. Наконец он вышел из трактира, но один. Может, он сейчас же отведет меня к Витали?

– Ну, идем домой, – сказал он.

Домой! Значит, я не расстанусь с матушкой Барберен! Я хотел расспросить его, но не решился, так как он был, по-видимому, в очень дурном расположении духа.

Мы шли молча, но недалеко от дома Барберен вдруг остановился и, рванув меня за ухо, сказал:

– Если ты осмелишься рассказать хоть одно слово из того, что было сегодня, то дорого поплатишься за это. А теперь иди!

Глава IV

Родной дом

– Ну, что же сказал мэр? – спросила матушка Барберен, когда мы вернулись.

– Мы не видели его, – ответил Барберен.

– Как? Не видели?

– Да, я встретился в трактире с приятелями, а когда вышел оттуда, было уже слишком поздно. Мы сходим еще раз завтра.

Значит, Барберен не отдаст меня Витали. Мне очень хотелось рассказать все матушке Барберен, несмотря на запрещение ее мужа, но он не оставлял нас одних ни на минуту, и я лег спать, так и не дождавшись случая поговорить с ней. Засыпая, я решил сделать это следующим утром.

– Мама! – позвал я, проснувшись.

– Она ушла в деревню и вернется к обеду, – проворчал Барберен.

Сам не знаю почему, но это встревожило меня. Матушка Барберен не говорила вчера, что пойдет в деревню. И почему она не подождала нас – ведь мы сегодня тоже пойдем туда. Вернется ли она к тому времени, как нам нужно будет уходить? Мне было страшно, появилось смутное предчувствие, что мне грозит опасность.

Барберен как-то странно поглядывал на меня. Чтобы избавиться от него, я пошел в свой садик.

У нас был огород, где росли капуста, картофель, репа, морковь и другие овощи. И в этом огороде матушка Барберен отделила местечко для меня. Там я выращивал разные цветы и называл это местечко «своим садиком».

Я, стоя на коленях, осматривал мои грядки, когда послышался сердитый голос Барберена. Он звал меня.

Я поспешил вернуться домой. Каково же было мое удивление, когда я увидел перед очагом Витали с собаками! Теперь я понял все: Витали пришел за мной, а чтобы матушка Барберен не могла защитить меня, муж послал ее в деревню. Понимая, что от Барберена мне нечего ждать пощады, я бросился к Витали.

– Не уводите меня! Пожалуйста, не уводите! – упрашивал я, рыдая.

– Полно, полно, мальчуган, – тихо сказал он. – Тебе будет хорошо у меня. Я не обижаю детей, а мои собаки очень забавные, тебе будет весело с ними. О ком ты плачешь?

– О матушке Барберен.

– Но ведь ты все равно не останешься с ней, – вмешался Барберен, дернув меня за ухо. – Выбирай любое: воспитательный дом или господин Витали.

– Нет, матушка Барберен!

– Ну, ты мне надоел! – в страшном гневе воскликнул Барберен. – Мне что, палкой тебя гнать отсюда?

– Ему жаль расставаться со своей приемной матерью, – сказал господин Витали. – За это нельзя наказывать. У мальчика доброе сердце, а это хороший знак.

– Если вы будете ныть над ним, он заревет еще громче!

– Ну, тогда давайте кончать дело.

И, сказав это, Витали положил на стол восемь пятифранковых монет, которые в одно мгновение исчезли в кармане Барберена.

– А где вещи мальчика? – спросил Витали.

– Вот они, – ответил Барберен, показав на маленький узелок.

Витали развязал его; в нем лежали две мои рубашки и пара ситцевых панталон.

– Уговор был не такой, – сказал он. – Вы обещали дать мне его белье и платье, а тут только какое-то старое тряпье.

– Ничего другого у него нет.

– Если бы я спросил у мальчика, то, может быть, оказалось бы, что это неправда. Ну, все равно, из-за этого не стоит спорить. Я спешу, мне пора отправляться в путь. Идем, мальчик. Как тебя зовут?

– Реми.

– Так возьми свой узелок, Реми, и ступай впереди Капи. Иди же!

Я с умоляющим видом взглянул на него, потом на Барберена, но они оба отвернулись. Витали взял меня за руку. Нужно было идти.

Мой милый родной дом! Когда я переступал через его порог, мне казалось, что я оставил в нем часть моего сердца. Затуманенными от слез глазами я быстро огляделся вокруг, но не было никого, к кому можно было бы обратиться за помощью, – ни на дороге, ни на соседних лугах. Тогда я закричал:

– Мама! Мама!

Но никто не ответил на мой зов, и я зарыдал.

– Счастливого пути! – крикнул Барберен и затворил дверь.

Все было кончено.

– Ну, пойдем же, Реми, – сказал Витали и потянул меня за руку.

И я поневоле последовал за ним. К счастью, он шел медленно, стараясь приноравливаться к моим шагам.

Дорога поднималась зигзагами на гору, и при каждом повороте я видел домик матушки Барберен, который становился все меньше и меньше. Я часто ходил по этой дороге и знал, что на последнем повороте увижу домик еще раз, а потом, когда мы пройдем несколько шагов по плоской вершине, он пропадет из вида. И я больше никогда не увижу дом, в котором был так счастлив.

Хорошо, что на гору пришлось подниматься долго, но в конце концов мы все-таки добрались до вершины.

Витали продолжал держать меня за руку.

– Нельзя ли мне немножко отдохнуть? – спросил я.

– Хорошо, отдохни, мой мальчик, – сказал он и выпустил мою руку, но в то же время он взглянул на Капи и сделал ему знак.

Тот сейчас же отделился от собак, впереди которых шел, и, подойдя ко мне, встал позади меня. И я понял, что Капи будет моим сторожем и не позволит мне убежать. Я сел на самом краю крутого склона и стал искать наш дом.

Под нами расстилалась долина, перерезанная лугами и рощами, а вдали, внизу, виднелся одинокий домик, в котором я вырос. Несмотря на расстояние, все предметы были ясно видны и только казались совсем маленькими. Из трубы домика поднимался дым; единственная оставшаяся у нас курица ходила около дома. Вот грушевое дерево с искривленным стволом, долгое время служившее мне верховым конем. А около ручейка была канавка с мельничным колесом моего собственного изготовления. Скольких трудов стоило мне вырыть ее! Вода должна была течь в канавку из ручья и приводить в движение колесо. Но – увы! – несмотря на все мои старания, оно не хотело вертеться.

Все было на своем месте. И моя тележка, и мой плуг, сделанный из кривой ветки, и конурка, в которой я выращивал кроликов, когда у нас были кролики, и мой садик, мой милый садик! Кто будет теперь ухаживать за ним? Наверное, Барберен.

Вдруг на дороге, ведущей из деревни к нашему дому, показался белый чепчик. Он, как бабочка, порхал между ветками. Иногда сердце видит лучше и дальше глаз: несмотря на большое расстояние я узнал матушку Барберен. Это была она, я чувствовал это.

– Ну, что же, идем? – спросил Витали.

– Ах, пожалуйста, посидим еще немного, – попросил я.

– Неужели ты все еще не отдохнул? Мы прошли очень немного.

Я молча смотрел вниз. Матушка Барберен вошла в дом, но сейчас же выбежала и стала метаться из стороны в сторону. Она искала меня. Я вскочил и крикнул изо всех сил:

– Мама! Мама!

Но она, конечно, не могла услышать меня с такого расстояния.

– Что с тобой? – спросил Витали. – С ума ты, что ли, сошел?

Я, не отвечая, продолжал смотреть на матушку Барберен, а ей и в голову не приходило поглядеть в нашу сторону. Она бегала по двору, вышла на дорогу, осматривалась по сторонам.

Я кричал еще громче, но все было напрасно. Витали догадался, в чем дело, подошел к краю и увидел белый чепчик.

– Бедный мальчик! – тихо проговорил он.

Его участие ободрило меня.