Судья Королевского дома, стр. 72

– Я фермер Ален, хозяин Смоляного хутора, а это мой сын – Фортин.

– Что ж это за хутор? Развалины одни, – заметил Фредерик.

– Не моя в том вина, – ответил Ален, присаживаясь у печки.

Его сын, жадно вонзивший зубы в хлеб, устроился у отца за спиной, то и дело бросая на Фредерика опасливые взгляды. Но тот был спокоен – крестьяне никогда не представлялись ему серьезной угрозой – поэтому прикрыл глаза и расслабился, подозревая услыхать печальную историю Алена.

Так и случилось.

– Барон Криспин, здешний землевладелец, разрушил наш хутор этой весной. Мы задолжали ему за несколько месяцев.

– Что ж в долги-то влезли? – лениво осведомился Фредерик.

– Так уж получилось, – глухо ответил Ален.

– Что за ответ? Получилось так, как старались. – Не любил Фредерик жалобы крестьян на своих хозяев: в свое время наслушался их – да и голова у него болела.

– Может, вы и правы, господин рыцарь... Да только в начале осени жена моя умерла. Сердце у ней не выдержало...

– А почему живете в этих развалинах? Шли бы на новое место.

– Рады бы, да никак – люди барона строго следят, чтобы мы не покинули эти места, не уплатив ему долг. Так и дохнем тут потихоньку. – Ален все мял в больших руках видавшие виды шапку.

Фредерик слегка поморщился:

– Сколько долгу?

– Шесть золотых.

Молодой человек открыл свой кошелек. Там было еще достаточно полновесных монет Южного Королевства. Без слов отсчитал шесть, протянул Алену. Тот замотал головой, отказываясь:

– Не привык я к дармовщине.

– Бери, – сказал как отрезал Фредерик. – Как отдашь долг барону, отправляйся с сыном в Березовый городок. Место как раз для таких, как вы... Вот смотри, где это. – Он развернул свою карту и указал Алену дорогу. – Хозяйкой там – госпожа Криста. Скажешь, что направил тебя рыцарь-южанин Фредерик. Она знает... Теперь дай мне поспать.

– Как мне благодарить вас, сэр?! – Фермер прямо на колени упал и головой уже ткнулся в пол.

От этого Фредерик даже застонал – не любил он такой благодарности.

– Будет замечательно, если вы прямо сейчас обрадуете барона Криспина возвратом долга, а меня оставите в покое, – пробормотал молодой человек, запахнув плотнее плащ и собираясь уснуть.

– Мы молиться за вас будем, – пообещал Ален.

– Вот это – дело, – согласно кивнул Фредерик.

Отбивая земные поклоны, фермер с сыном допятились до двери, шумно развалили сигнальное сооружение, врезавшись в него спинами, чем напугали Мышку, и ушли.

– Как мне все надоело, – прошептал Фредерик, и это был крик его души.

Закрыв глаза, он откинул голову назад и провалился в тревожный сон, полный тяжких видений.

Кора появилась именно в том платье, в котором выглядела потрясающе. Улыбаясь, она взяла его за руки, и они закружились под звуки невидимых флейт и лютней... Так было в их первую встречу. И вновь ее волосы цвета пламени рассыпались по изящным точеным плечам, оплели их обоих, вскружив ему голову своим теплым ароматом. Именно в этот момент он почувствовал, что безнадежно и навсегда влюбился в ее изумрудные глаза, сияющие волосы и нежное тонкое лицо.

Они кружились, становилось все жарче и жарче, и почему-то не хватало дыхания, и ноги не слушались, а Кора смеялась, тянула его за собой... Юная, резвая, быстрая, а он словно постарел, и не было сил за ней успеть... Так она и исчезла вдруг, не обернувшись, не подождав его... И темно, и душно, и жар в голове... Как давит виски, словно обручем. Потом понял, что давит – чей-то еле слышный стон «больно-больно»... Он ныл в его голове, рождая упрямую сверлящую боль... Так кричала Кора, а он зажимал тогда себе уши ладонями, потому что ничем не мог ей помочь, а слышать такое не было сил... Теперь ему больно, невыносимо больно...

Стук, ржание... Это Мышка. Мышка что-то почуял.

Фредерик открыл глаза и тут сообразил, что болен. Совсем болен. Его знобило, а голова, наоборот, горела, словно в огне. «Ну оно и к лучшему. Осталось только помереть».

Ему уже было все равно, кого почуял Мышка. Зверя или человека – какая разница, кто, возможно, прикончит его здесь. И мысль о смерти показалась даже заманчивой...

– Да он еле жив, – раздался голос. – А ты говорил: очень опасен. Не опаснее младенца.

– Так убейте его, сэр.

– Зачем? Только потому, что он тебя зацепил? Если он так хорош в битве, как ты говорил, у меня будет к нему пара предложений... Ишь, как его подкосило. А синяк-то какой славный... Кто-нибудь, влейте в бедолагу нашего лекарства! Да укутайте его получше. И поедем из этой дыры.

Фредерик слышал все это как из колодца. А после последних слов ему в рот сунули горлышко фляжки, и что-то, похожее на жидкое пламя, обожгло ему горло, пищевод и сам желудок. Он закашлялся, его согнуло пополам, и кто-то поддержал за плечи, постучал по спине, хохоча:

– Эге, это тебе не южное винцо-компотик!

Затем его грубо, но плотно замотали в несколько теплых плащей и куда-то понесли.

В голове зашумело, завертелось, по телу бежало приятное тепло, а не горячечный жар, и очень быстро Фредерик вновь провалился в сон, хмельной и без сновидений.

12

Приятно, проснувшись после болезни, чувствовать себя здоровым...

Фредерик проснулся именно так. Болезнь, которая, как он думал, лишит его жизни, пропала так же быстро, как и одолела его. Он сильно пропотел, и первая мысль была – сменить рубашку. Сев в постели, вдруг понял, что ослаб: перед глазами все закружилось, а в ушах противно зазвенело, и в руках он не почувствовал былой силы. Пришлось лечь обратно и укрыться одеялом.

Тут появилась вторая мысль – где это он?

Помещение – маленькая комнатка с низким потолком – было незнакомым, но запахи и ощущения что-то напоминали. Еще странность – не было ни одного окна.

На табурете у кровати Фредерик обнаружил кувшин с водой и жадно напился. Влага взбодрила его, освежила мысли, и они побежали более деятельно.

Одежда?

Если не считать его собственной льняной рубашки, он был раздет.

Оружие?

Его тоже не оказалось. Нигде в комнате.

Вообще вся обстановка помещения была: простая кровать, на которой он лежал, табурет с кувшином, квадратный дощатый стол и еще табурет. Все.

Это походило на камеру...

День вообще сейчас или ночь?

Фредерик лег глубже в подушку и задумался очень крепко.

Почесав свою отросшую щетину, он сделал вывод, что ей не меньше трех дней. Уже стало легче. Тогда получается, что целых три дня он спал? Вполне возможно – за один день он не выздоровел бы...

Тут залязгало железо – открывали тяжелую дверь.

Фредерик смежил веки и сделал дыхание ровным – прикинулся «все еще спящим». А сквозь полусомкнутые ресницы он все прекрасно обозревал.

В комнату вошел мужчина среднего роста, плотного телосложения, в просторной бархатной одежде. Его молодое холеное белое лицо украшали маленькие усы и бородка. Голову покрывал необъятный берет, а на груди, в складках куртки, поблескивал внушительных размеров круглый медальон из старинного потемневшего золота на массивной цепи.

– Я думаю: ты не спишь, южанин, – сказал вошедший, и по голосу Фредерик узнал того, кто распоряжался насчет него на заброшенном хуторе. – За три дня только мертвый не выспится. Хотя надо заметить, иногда я думал, что тебе конец.

Фредерик уже открыл глаза и внимательно смотрел на мужчину.

– Конечно, вижу: у тебя много вопросов, – усмехнулся тот и подошел ближе к кровати, переставил кувшин на пол и сел на табурет. – Постараюсь объяснить все быстро и доходчиво. Я – граф Густав, и ты кое-что слыхал обо мне. И не только слыхал, а имел неосторожность разболтать услышанное чуть ли не всей стране... Хм, как все-таки быстро вести разносятся... Но к делу. В последнее время ты сильно подпортил мои планы...

Фредерик на такое заявление лишь пожал слегка плечами.

– Убил юного Романа, стал причиной смерти преданного мне барона Лиера, прекрасно осведомил насчет моих планов барона Криспина, его сладкую дочь и, возможно, все его окружение. Могу предположить, что многое уже долетело и до ушей моего владетельного брата...