Многорукий бог далайна (Илл. А. Морозова), стр. 89

11

Наступил странный год.

Никогда прежде Шооран не строил так много и не жил так пусто. Когда он создавал свою страну, он знал, чего хочет достичь. Кроме того, в те времена создание оройхона представлялось новым и трудным делом, и если в какой-то день он ставил два оройхона, то потом приходилось долго отдыхать. Теперь и три оройхона не казались сложными, но не ставить же себе ближайшей целью застроить весь далайн?.. Конечно, задача выполнима, но пока за десять лет он не решил ее и наполовину.

В детстве и потом, потеряв Яавдай, он подолгу жил отшельником, но так происходило оттого, что людей не было рядом. Теперь вокруг были толпы народу, но он оставался один. Бессловесная Ай заменяла ему все человечество. Хотя на одиночество Шооран не жаловался: может быть, просто привык или боялся потерять единственное близкое существо. Со времени освобождения из тюрьмы Шооран ни разу не взглянул ни на одну женщину. Те ночи, когда не надо было спешить к далайну, он проводил рядом с Ай, и иногда, проснувшись среди ночи, прислушивался в темноте к дыханию уродливого бесполого существа и с нежностью думал, что вопреки всем проклятиям, он не одинок.

Месяц они провели в земле изгоев. Пока не был снят первый урожай, и люди жили впроголодь, Шооран не появлялся у Тамгай и вообще старался не выходить на сухое, тем более, что такое хождение могло обернуться плетьми. Зато строил он чуть не ежедневно.

Дело облегчалось тем, что как только начали появляться оройхоны, жители стали беспрекословно выполнять введенный еще Суваргом закон, и в запрещенные дни на мокром никого не было. К тому же, и Ёроол-Гуй за месяц не появился ни разу, очевидно махнул на эти гиблые места всеми своими руками и предоставил илбэчу творить здесь все, что угодно. Вскоре почти не оставалось мест, куда можно было бы пристроить новый участок суши. Тогда взор Шоорана обратился на оконечности заливов. Два узких рукава по-прежнему отделяли страну изгоев от вана и разоренных добрых братьев. Конечно, на границе давно не было огненных болот, но все же перешейки оставались довольно узкими. Когда-то это позволяло стране уцелеть. Теперь ей предстояло научиться жить.

Последние месяцы война на севере замерла, хотя мира никто не заключал. Просто братья были уже неспособны вести войну, их отряды превратились в банды, грабящие собственную страну и согласные помогать любому, кто даст хлеб, мясо и вино. Но ни изгои, ни Моэртал не спешили захватывать всю страну. Правители прекрасно понимали, что эту землю надо не завоевывать, а осваивать. Мирные жители, развращенные «ничейностью» земли, были здесь гораздо опаснее, чем воинская сила.

Ээтгон вернул угловые земли, когда-то потерянные Жужигчином, оттеснил братьев еще на пару оройхонов вглубь и остановился. Теперь граница проходила как раз по развалинам каторжных мастерских. Идти дальше, на широкий простор, который было невозможно оцепить солдатами и хоть как-то изолировать, Ээтгон не решился. И Шооран задумал подтолкнуть его на этот шаг. Все равно, рано или поздно, узкие заливы придется уничтожать.

К тому времени созрел первый урожай, и Шооран позволил себе выйти на сухое и объявиться у Тамгай. Вдова сушильщика пережила голодное время довольно благополучно. Неделю Шооран отдыхал, работая на поле, помогая управиться с первым после мягмара и потому обильным урожаем. Вечерами пел для живущих в округе земледельцев, рассказывал сказки и правду о том, что творится на другом конце мира, который он обошел кругом. Возился с сынишкой Тамгай и даже смастерил подрастающему тезке маленький, но вполне настоящий суваг. А потом выбрал время и с мешком сырого харваха отправился к аварам. Ведь уже наступил новый год и вновь надо платить огненный налог.

Как и в прошлый раз он изготовил четыре ямха порошка, аккуратно разделив его на две равные части. При виде харваха Тамгай расплакалась, а вечером долго вспоминала Койцога и все старалась угостить чем-нибудь вкусненьким Ай. Ай сидела неестественно прямо, время от времени поворачивала голову, словно и здесь высматривала грозящую опасность. Рассказы выслушивала молча со всегдашним сосредоточенным видом, а к угощению не притронулась. Тамгай вздыхала и гладила Ай по голове, пытаясь расчесать редкие бесцветные волосы.

Со вторым пакетом харваха Шооран пошел ночью на соседний оройхон. В полной темноте прокрался к палатке, приподнял угол навеса и замер, услышав негромкий и очень спокойный голос Яавдай:

— Не надо это. Забери.

В первое мгновение Шооран даже не понял, что ему говорят. Им вдруг овладело чувство, что все это уже было однажды: ночь, найденная наощупь палатка, и неестественно спокойный голос неспящей женщины. Лишь потом он вспомнил, что такое было не с ним. Это Энжин тайно возвращался домой в ночь после казни Атай.

— Это харвах, — невпопад произнес Шооран.

— Я знаю, — донеслось из темноты. — Мне не надо, я уже насушила свою долю сама. Это подари кому-нибудь другому.

— Я его сделал для тебя, — сказал Шооран. — С ним ничего не случится, оставь, пусть он лежит до будущего года. Ты не думай, я ничего не потребую от тебя. Я скоро опять уйду и не знаю, когда сумею вернуться. Но я хочу быть спокойным за тебя. Возьми это хотя бы ради дочери.

Темнота долго молчала, потом снова донесся ровный голос:

— Я, наверное, причинила тебе много горя. Прости меня, но иначе я не могла.

— Ничего, — сказал Шооран. — Так и должно быть.

Он положил пакет на землю, бесшумно шагнул в сторону и через минуту уже шел, привычно нащупывая ногой кромку поребрика.

Через день он совершил набег на северный залив. К вечеру вышел на его дальнюю оконечность, дождался темноты и начал строить. Мысль, что каждый оройхон создает за его спиной три сухих, подстегивала и без того возбужденную психику. Вновь он напоминал себе безумного Энжина, когда тот бежал вслед за отступающим далайном, грозя ему и уничтожая. Энжин упал, создав три острова, Шооран справился с четырьмя, а потом торопливо ушел, попросту убежал, даже не прислушиваясь к шуму, не думая, заметили его работу или же изменившийся мир предстанет изумленным глазам лишь завтра.

На следующий день набег повторился, хотя на этот раз сил хватило лишь на три оройхона. Через день узкий залив уступил место еще трем участкам суши. Шооран хотел идти туда и четвертый раз, но вовремя передумал. Надо было считаться с тем, что Тамгай может сопоставить ночные путешествия гостя с возникновением цепи оройхонов, о чем уже трубили по всей стране.

Теперь северная граница тянулась на дюжину оройхонов — расстояние воистину сверхъестественное! Ни о каких военных действиях со стороны братьев не могло быть и речи, зато нищие общинники хлынули на запад рекой. На самом деле их оставалось не так много, но страна была велика, и даже это небольшое количество грозило захлестнуть край изгоев. Земли изгоев ощетинились колючими изгородями, бывшие бродяги и переселенцы взялись за хлысты и гарпуны. Нашествие остановилось. Вероятно, вскоре оно вновь началось бы, и никакие ограды не смогли бы остановить голодных людей, но через пару дней очистившиеся земли дружно зазеленели всходами хлебной травы, и вскоре большинство участков оказалось захвачено недавними общинниками. В неначавшейся войне победили заборы. Один за другим поделенные оройхоны просили у Ээтгона помощи и защиты.

Шооран в это время был далеко. Верный привычке уходить от шума, он бежал в земли вана. Ай, без которой он уже не мыслил себя, безропотно шла следом. Выйдя к уцелевшей части далайна, Шооран узнал, что здесь об Ёроол-Гуе не забывали. Чуть не каждый день приходили известия, что Многорукий разграбил один из прибрежных участков. Ёроол-Гуй приходил так часто, что во многих местах чавга не успевала вырасти и путешественники жили впроголодь, хотя были, наверное, единственными бродягами на всем побережье.