История, стр. 63

ИЗ КОНСТАНТИНОПОЛЬСКОЙ ИСТОРИИ.

(КНИГА О СТАТУЯХ ГОРОДА КОНСТАНТИНОПОЛЯ).

Прибытие в Константинополь латинского патриарха Томаса со свитой (1).— Святотатство латинского духовенства, простершееся на гробницы римских царей и завесу великой церкви (2).— Латиняне, нуждаясь в деньгах, решаются перелить в монету медные статуи константинопольские; так погибают статуи Гэры, Париса и Афродиты (3).— Статуя Ветроуказательницы, или Анемодулии; статуя Иисуса Навина на коне или Веллерофонта на Пегасе (4).— Статуя Геркулеса (5).— Статуя Осла и Погонщика (6).— Статуи Гиены и Волчицы, Человека в борьбе со львом, Нильской Лошади, Слона, Сфинксов, Невзнузданного Коня и Сциллы (7).— Статуя Орла и Змея (8).— Статуя Елены (9).— Статуя Молодой Женщины со всадником на руке (10).— Статуя Возниц (11).— Статуи Аспида и Василиска, или Нильского Быка и Крокодила (12). Хронологическая таблица событий. Родословные таблицы. Алфавитный указатель.

ЦАРСТВОВАНИЕ ИСААКА АНГЕЛА

КНИГА ПЕРВАЯ

1. Без всякого труда со своей стороны получив таким образом царскую власть и, так сказать, купив ее кровью Агиохристофорита, Исаак Ангел перешел из большего дворца во дворец влахернский и показал себя государем, по-видимому, в высшей степени правосудным, несправедливо впрочем применяя к себе и постоянно повторяя стихи из песни о быкообразном царе*, которые читаются так: {1}

«Наружность показывает способ и место, как и откуда пришел ты, достойный всякой любви в том виде, каким представляешься мне, потому что ты более других украшен лучшими достоинствами и разумно управляешь теми, кто тебе дороже всего. Итак, ты счастливо достиг цели, один только со славою вышедши из царственных чертогов и прекратив власть умершего. В скором времени, державный, ты сделаешь счастливою свою державу».

В самом деле, воцарившись, он обильно умастил милостью главу бедных, во внутренней своей клятве беседуя с Богом Отцом, видящим втайне. Все томившиеся в ссылках, все, кого Андроник или лишил имущества, или изувечил, были теперь собраны и надлежащим образом удовлетворены; так что царь не только возвратил им все, что из прежнего имущества их не пропало, сберегаясь в царской казне, или уцелело еще, быв отчужденным Андроником в пользу других, но восполнил их потери сверх того из государственных сокровищ, сыпля щедрою рукою. А это поправило и войну с итальянцами, которые занимали уже Фессалию и стояли под Амфиполем, дерзко порываясь на самый Константинополь и хвастаясь, что его легко осадить с моря и с суши и в самое непродолжительное время можно взять, как пустое гнездо, и разграбить без труда. Видя в воцарении Исаака как бы перемену зимы на весну, или бури {2} на совершенную тишину, римляне со всех сторон потекли в Константинополь; шли не только бывшие прежде в военной службе, но и никогда не знавшие ее, даже вовсе юноши, — одни, чтобы только взглянуть на нового Моисея-освободителя, или Зоровавеля, возвратившего пленников сионских (так они представляли себе Исаака), другие, чтобы получать следующее служащим в войске содержание, а некоторые и за тем, чтобы записаться в войско и действительно отправиться на войну с сицилийцами. Между тем, как скоро падение Андроника сделалось известно сопровождавшим царя Иоанна, Андроникова сына, в филиппопольскую епархию, то немедленно и он был схвачен, ослеплен и предан мучительной смерти, не нашедши ни в ком ни сочувствия, на которое надеялся, ни сострадания, которого просил. Брат его Мануил был также ослеплен в заключении, хотя ничем нельзя было доказать, чтобы он сколько-нибудь участвовал в преступлениях своего отца, и это самым точным образом знали не только люди, знакомые вообще с ходом общественных дел, а еще более всех сам Исаак, который лишил его зрения.

Пользуясь многочисленным стечением народа из восточных городов, представлявших возможность собрать достаточное войско против сицилийцев, Исаак ласково принимал всех приходивших, награждал по возможности и, вооружив их, отсылал в лагерь Враны. {3} Прочим римским войскам, находившимся в поле против врагов, он также послал царское жалованье, в количестве сорока центенариев золота, и тем еще более укрепил их к предстоявшей борьбе. В это время неприятельское сицилийское войско, еще не зная судьбы, постигшей Андроника, смело шло вперед, замышляя положить предел трудам своего похода в Константинополь. Равным образом флот неприятельский уже подплыл и пристал к островам, лежащим близ самого города. Но Тот, Кто не попускает сильным спасаться во множестве силы их, на колесницех и на конех, смиренным же и кротким дает благодать, Господь — унизил надменных и, внезапно сошедши к ним, как древле к строившим столп (в земле Сеннаарской — Быт. 11, 1—9), не смесил их языки, но самих их разделил на три отдельные части. Одна часть осталась стеречь главный город Фессалии и находилась в этой стране с быстроходными кораблями; другая, блуждая без всякого опасения, опустошала Серры. Наконец третья, шедшая впереди, подразделялась на два отряда, из которых один стоял при реке Стримоне, разоряя окрестности Амфиполя, а другой, весело идя вперед и как бы желая предвосхитить вступление в столицу, стал лагерем в Мосинополе. Всегда побеждая и уже не встречая более сопротивления, этот последний отряд, нужно ли было когда выходить из Мосинополя на грабеж, или на поиск съестных {4} припасов, дозволял себе самые неосмотрительные разъезды и делился на партии до того, что, наконец, каждый солдат бродил везде, где ему было угодно. 2. Подметив где-то подобную оплошность варваров, римский полководец Врана однажды напал на них со своим войском. Сначала он едва мог убедить своих солдат выйти несколько из гор и ступить на открытую равнину; но потом, когда первое нападение было произведено с некоторым успехом, и неприятельский отряд обратился в бегство, они оправдали на себе сказку о мирмидонянах, мгновенно превратившись в храбрецов и неудержимо поражая спасавшихся бегством. Случилось так, что римляне простерли преследование врагов до самого Мосинополя. Удачно разбив по дороге еще одну неприятельскую партию, они решились напасть и на заключившихся внутри города. Городские ворота были защищаемы неприятелями (которых обуял уже трепет и ужас); несмотря на то римляне, зажегши их, ворвались в город и пресытились убийствами, давно не вкушавши лакомств Арея. А когда они, поевши богатство этих пришлецов, насытились и утучнились добычею, то стали помышлять уже и об амфипольском отряде, пренебрегая третьего дня одержанною победою, как вчерашнею пищею. Таким образом, подкрепившись конями и оружием врагов, они, как строй Божий, или как войско львов, двинулись на другую часть неприятелей, еще стояв-{5}шую лагерем на Стримоне. И вот, Божиим велением, жребий изменился! Те, которые недавно были горды, высоковыйны и едва не хвастались, что могут своими копьями передвигать и переставлять горы, теперь, быв поражены и ошеломлены, как будто молниею, или необычайным ударом грома, ужасными слухами o мосинопольской битве, избегают сражения и неохотно строятся в ряды. Напротив, римляне, оправившись от смущения, летели, как подоблачные орлы на охоту за привязанными к земле птицами, и быстрее, чем на крыльях, стремились встретиться с теми, которые прежде позорили их поносными речами. Когда оба войска сошлись на одном поле (при местечке Димитрицы), то сицилийцы еще более обнаружили свою робость тем, что стали предлагать мирные условия и с этою целью вступили с Враною в переговоры. Сначала римляне согласились на их требования; но спустя немного переменили решение, подозревая, что в предложении противников кроется обман, или, если обмана нет, то, по крайней мере, высказывается несомненная робость, и, не ожидая никакого знака к войне, ни звука трубы, ни какого-нибудь другого распоряжения вроде тех, которые обыкновенно дают полководцы пред началом сражений, бросились на врагов с обнаженными мечами. До некоторого времени сицилийцы бодро и мужественно выдерживали натиск римлян; сражение имело много перемен и переворотов, но на-{6}конец, уступая чрезмерному одушевлению римского войска, латиняне обратили тыл и в беспорядке бросились в бегство. Пользуясь победою, римляне били их, брали в плен, сталкивали в реку Стримон, обогащались добычею, снимали с убитых доспехи. Это было седьмого числа ноября месяца, и день склонялся уже к вечеру, когда происходило преследование. Между прочими были взяты в плен также два неприятельских полководца: Ричард, брат жены Танкреда, командовавший сицилийским флотом, и Алдуин Конт, человек невысокого и незнаменитого рода, но пользовавшийся высоким уважением короля за свое военное искусство и в то время почтенный саном главного предводителя всего войска. Превозносясь своими прежними победами над римлянами, Алдуин сравнивал себя с Александром Македонским, и хотя не показывал подобно ему волос на своей груди, представлявших будто бы подобие орлиного клева и крыльев, тем не менее хвалился, что в самое короткое время и без кровопролития совершил больше великих дел, чем он. Те же из неприятелей мосинопольского и амфипольского отрядов, кому удалось спастись от бедственной участи поражения, а равно и те, которые составляли отряд, опустошавший окрестности Серр, бросились немедленно в Фессалонику и там, севши на долгие корабли со всею поспешностью, свойственною бегству, уплыли, но неблагополучно. Поднявшиеся на погибель {7} их порывистые ветры произвели то, что они, избежав участи, ожидавшей их на земле, спустя немного по Божию мановению были постигнуты ею на море. Многие не попали на триеры. В отчаянии бродя еще по Фессалонике, они были захвачены здесь и истреблены разным образом, преимущественно наемными аланами. Отплачивая тем же, что потерпели сами при взятии Фессалоники, аланы не давали пощады ни одному неприятелю и наполнили убийствами улицы и преддверия божественных святилищ. Где брат мой, спрашивали они захваченных сицилийцев, то есть земляк-аланин, которого те убили при взятии Фессалоники, и вместе с вопросом вонзали в них меч. Где батюшка, то есть где те священники, которых избили сицилийцы, врываясь внутрь святилищ, говорили они врагам, искавшим убежища в храмах, и вместе с этими словами наносили им смерть. Но вот необыкновенный случай: рассказывают, что при взятии города сицилийцами собаки не растаскивали и не терзали трупов, даже не касались ни одного мертвого тела убитых римлян; теперь же они с таким бешенством бросились на трупы павших латинян и до такой степени были ненасытно плотоядны, что разрывали могилы, выкапывали тела, преданные погребению, и делали их своею добычею. Вместе с теми двумя полководцами, о которых мы говорили, взят был в плен также виновник всех этих бедствий — Алексей Комнин, пустой и {8} вредный человек; он был достоин хароновых жилищ, но его лишили только зрения. Наконец несколько человек латинян спаслись бегством в Эпидамн и там, как жалкий остаток многотысячного войска, радостно присоединились к своим одноплеменникам, составлявшим гарнизон города. Король сицилийский, укрепив этот город всеми оборонительными орудиями, не сдал его римлянам непосредственно по истреблении своих войск, но удерживал с безумным упорством, неразумно гоняясь за пустою славою после явного поражения и стыда; впрочем, немного спустя он добровольно отступился от него, испугавшись страшных издержек.