Поцелуй шута, стр. 36

Она опустила котенка на смятые покрывала, сбросила плащ и села на кровать, сжимая кубок в руках. Малыш тут же забрался к ней на колени, и она погладила его, почти не понимая, что делает, и не отрывая глаз от бесценной реликвии.

Кубок совершенно не производил подобного впечатления. Он был, без сомнения, золотым, но Джулиана и раньше видела золотые кубки и даже пила из них. Он был инкрустирован драгоценными камнями, включая и крупный сапфир, но было в нем что-то аляповатое, безвкусное. Она поставила его на пол, чтобы разглядеть получше. Для святой реликвии, способной творить чудеса или убивать, он был до нелепости невыразительным.

Ей надо теперь найти для него потайное место, чтобы ни одна из этих шумных служанок или ее мать не смогли случайно его обнаружить. Надо его хорошенько спрятать, по крайней мере до тех пор, пока она не придумает, что с ним делать. Она мудро поступила, что не стала ждать, ведь она всего лишь на каких-то несколько минут опередила аббата, который также направлялся в часовню. По-видимому, святая Евгелина хотела, чтобы именно она, Джулиана, забрала этот кубок. Кто же еще мог послать ее в часовню так вовремя и сделать так, чтобы ее путешествие туда осталось тайной для всех?

Завтра будет достаточно времени, чтобы подумать, что с ним делать, а сейчас она замерзла, устала и слишком переволновалась, чтобы думать вообще о чем бы то ни было. Огонь в камине почти совсем погас, и в комнате было довольно прохладно. Джулиана дрожала от холода, который проник в нее за те мучительные минуты, когда она босиком ходила по ледяным камням часовни. Она забралась под меховые покрывала, взяв кубок с собой. Он был на удивление теплым на ощупь, и она обхватила его пальцами и прижала к себе.

Котенок забрался на нее, помесил лапками меховое покрывало то там, то тут, пока не свернулся калачиком возле ее шеи, блаженно мурлыкая. Этот звук и ощущение маленького пушистого тельца рядом так же хорошо успокаивали, как и тепло кубка в ее руках.

— Спокойной ночи, святая Евгелина, — прошептала Джулиана.

И котенок ответил ей довольным «мяу».

14

Похоже, дела шли все хуже и хуже, размышлял Николас, положив свои длинные ноги на стол, весь заставленный опрокинутыми чашами, брошенными деревянными подносами, полуобглоданными куриными костями и прочими остатками пышной трапезы. Кувшины с вином были почти пусты. В главном зале, где он и сидел, слышался громкий храп людей и тихое посапывание собак.

Он не должен был вообще никогда целовать ее, но ведь он всегда любил играть с огнем. Он не должен был следовать за лордом Фортэмом в комнату Джулианы, а затем задерживаться там, когда лорд ушел, забрав свою жену. Он должен был взять святую реликвию сразу, как только нашел ее, спрятанную в темноте часовни Святой Девы. И если бы он не был так занят Джулианой Монкриф, он непременно так бы и поступил.

Конечно, если говорить совсем уж честно, он никогда не обнаружил бы кубок так быстро, если бы не следил за своей стыдливой леди. Он поднял свою чашу с вином в воображаемом привете этой нежной вдовушке, выпил и поставил на стол. Он всегда был склонен к философии — у него был слишком маленький выбор в его суматошной жизни, и он мог лишь плыть по течению, а события шли по их собственному, странному, часто непредсказуемому порядку. Оставалось только молить святых, чтобы они включили его самого в этот порядок.

К тому времени, когда он вернулся в часовню Святой Девы, благочестивый аббат ордена Святой Евгелины вихрем вылетел из ее дверей вне себя от ярости. Беспомощный брат Бэрт семенил рядом с ним, издавая тихие звуки, которые выражали настоящее отчаяние. Впрочем, когда Николас поймал выражение его лица в неверном лунном свете, ему показалось, что добрый монах был далеко не так расстроен, как можно было бы подумать по его словам. Николас при виде их тут же спрятался в тени, пережидая и размышляя.

Ему было ясно, что аббат и его помощник не обнаружили кубка на месте. Разумеется, если предположить, что они искали там именно его — вполне могло быть, что аббат просто возмущен таким пренебрежением к святому месту.

К тому моменту, как он решил, что может безопасно пересечь двор, луна скрылась и небо начало светлеть на востоке, делая ситуацию несколько более рискованной. Однако ждать он больше не мог. Бого наверняка волновался из-за его долгого отсутствия, а брат Бэрт был сейчас с аббатом и недосягаем для вопросов.

В полумраке часовни он сразу увидел пустую нишу и тихо выругался себе под нос. А затем перекрестился и поспешно попросил прощения у святой Евгелины. Конечно, он опоздал, но и священник тоже. А это означало, что за кубком охотился кто-то еще и этот кто-то успел им завладеть.

Это не мог быть Гилберт. Он весь вечер находился при графе. И хотя Гилберт был хитрым мошенником и обманщиком, Николас обладал даром снимать с лиц всевозможные маски. Если человек лгал, он видел его насквозь. Гилберт де Блайт и правда не имел представления, где именно священный кубок находится. Ну а теперь этого не знал и Николас. И вот он сидел здесь и размышлял о происшедшем, удивляясь, почему он почти не расстроен таким поворотом событий. Если бы он вовремя пошевелился, все бы было очень просто и сейчас его бы здесь уже не было. Драгоценный сосуд спокойненько лежал бы себе среди его вещей, а они с Бого растворились бы в лесах, готовые отправиться обратно в путь к королю Генриху.

И он никогда бы больше не увидел Джулиану Монкриф.

Или, возможно, когда-нибудь все же увидел бы. Рано или поздно Генрих заставит ее снова выйти замуж, возможно, за какого-нибудь любимчика-рыцаря, ищущего королевских милостей. Она была дальней родственницей короля, а Генрих всегда относился очень серьезно к подобному родству. Возможно, они могли бы встретиться когда-нибудь — скажем, лет через пятнадцать, она стала бы высохшей, раздраженной и пресной с полудюжиной проказливых детишек…

Но нет, ведь она не могла иметь детей, кажется? Она была бесплодна, или так утверждала молва, после того, как она пробыла много лет замужем за одним из самых развратных мужчин королевства, человеком, который щедро рассыпал свое семя вокруг Монкрифа, и в его землях бегало множество господских бастардов.

К тому же через пятнадцать лет его самого здесь уже не будет. К тому времени он бы постарался уехать как можно дальше и от Генриха, и от двора и никогда бы не узнал, что случилось с леди Джулианой. Научилась ли она наслаждаться теми радостями, которые могло предоставить ей ее роскошное тело? Может, ее заставили бы уйти в монастырь или снова выйти замуж? Помнит ли она еще несчастного шута, который приложил столько сил, чтобы довести ее до отчаяния, а закончил тем, что у самого помутился рассудок?

Он опустил ноги на пол, выругавшись с отвращением. Кажется, он становится сентиментальным от неумеренного количества выпитого вина и прожитых лет. Сентиментальным и слабым. Никогда и никому он не позволял путать свои карты и мешать делать то, что он хотел, и вот теперь Джулиана Монкриф со своими нежными дрожащими губами и растерянными глазами была слишком близка к этому.

Она ведь не могла быть тем вором, который похитил кубок, — или могла? Она едва ли что-то знала о нем, он не представлял для нее никакой ценности. Да и когда бы она успела его взять? Николас слишком крепко поцеловал ее на прощание. Скорее всего, некоторое время после этого она вообще не могла думать о чем-нибудь другом. Это было ясно по ошеломленному, полупьяному взгляду ее глаз. Он с трудом подавил соблазн закончить то, что начал, почти уверенный в том, что в течение следующего часа он сможет добраться до кубка святой Евгелины и навсегда покинуть замок Фортэм.

Чертовски правильно было с его стороны не поддаться соблазну. Но вряд ли было разумно не забрать кубок. Теперь ему придется остаться здесь и разбираться, кто мог за такое короткое время взять реликвию, а главное — найти, где она спрятана. Зато он сможет надоедать Джулиане еще некоторое время.