Я убил Мэрилин Монро, стр. 32
– Это был мой долг. Миссис Кроцки – прихожанка моей синагоги. – Раздался телефонный звонок. Это была секретарша синагоги Хая. Она интересовалась здоровьем миссис Кроцки. Наоми сказала, что ее матери стало лучше. И сразу же позвонил Раби. Он тоже интересовался здоровьем миссис Кроцки. Наоми указала мне на стул.
– Антони, присядьте, пожалуйста. Хотите кофе? Я сама еще не завтракала. Дэвид, а ты завтракал? Я сейчас все приготовлю. Посмотрю, как мама. – Она вышла в маленькую спальню. Я присел к столу. Дэвид сел напротив, посмотрел на меня полагающимся скорбным взглядом.
– Вот так проходит жизнь, – сказал он многозначительным тоном и поучительно продолжил: – Она всегда вела неправильный образ жизни. Неправильное питание… – Вошла Наоми, сказала:
– Ей, кажется, лучше. Она спит. Дыхание спокойное, пульс выровнялся. Я сейчас сварю кофе. – Дэвид спросил озабоченно:
– Мама по утрам пила кофе?
– Ты же знаешь: она всю жизнь пьет утром кофе. – Наоми вышла на кухню. Дэвид спросил:
– Антони, вы давно работаете в синагоге?
– Первый год.
– И сколько они вам платят?
– Четыреста в месяц. Президент синагоги обещал через год повысить плату. – Дэвид состроил хитрое выражение лица, придавая разговору шутливый тон:
– Работа тяжелая? – спросил он с иронией, полагая конечно, что работа легкая и не оправдывает такой платы. Я сделал вид, что не понимаю иронии, ответил серьезно:
– Конечно, тяжелая. Особенно теперь. Каждое утро приходится очищать от снега тротуары и еще сбрасывать снег с крыши. Это помимо общей уборки. – Дэвид, видя что я не разделяю с ним его юмора, сказал небрежно:
– Снегопады бывают только три месяца в году. – Он смотрел на меня снисходительно, я смотрел на него спокойно. Я понимал, почему Наоми задержала меня. Она не хотела оставаться наедине с братом. Наоми вынесла из кухни на подносе завтрак: омлет, нарезанные овощи.
– Кофе сейчас будет готово, – сказала она. Я отказался от завтрака, сказал, что сыт и выпью только кофе. За завтраком Дэвид сказал:
– Наоми, ты же знаешь, что маме кофе нельзя, а говоришь, что она всегда пьет кофе.
– У нее такая привычка.
– Наркоманы тоже говорят, что у них привычка.
– Глупое сравнение. Дэвид, ты где запарковал машину?
– Недалеко, на открытом платном паркинге.
– Антони, вы по дороге не поможете Дэвиду очистить машину? Ее, наверное, занесло снегом. – Я молча кивнул, Дэвид спросил:
– Ты считаешь, мне надо уезжать?
– Ты же ничем здесь не можешь помочь.
– Могу ли я побыть с мамой хотя бы день?
– Она спит. Ее нельзя тревожить. Если хочешь с ней общаться, приезжай, когда ей станет легче.
– Ты все эти дни будешь у нее?
– Конечно.
– А если она в таком состоянии пробудет еще месяц?
– Я найму медсестру.
– Это обойдется не намного дешевле, чем содержание в больнице.
– Я же буду платить, а не ты. – Этот разговор между братом и сестрой, вероятно, был бы конкретней, если бы не мое присутствие. Вот почему Наоми задержала меня. Мы с Дэвидом вышли вместе. У меня были лопата и скребок. На паркинге я счистил с его машины снег, протер щеткой ветровое стекло. Дэвид дал мне десять долларов. Я взял и поблагодарил. Все было понятно. Дэвид боялся, что его мать успеет до смерти потратить свои деньги на благотворительные цели, а тут еще угроза расходов на содержание в больнице. Можно было легко себе представить, как Дэвид ненавидел мою синагогу, поглощавшую деньги из его будущего наследства.
На другой день мне позвонила Наоми, сказала, что нуждается в моей помощи. Я пришел в квартиру Кроцки и по просьбе Наоми передвинул диван из гостиной в коридор к маленькой спальне. В эти дни Наоми будет ночевать в коридоре у открытой двери спальни, чтобы можно было ночью наблюдать за матерью. В этот вечер я пришел к ней с бутылкой коньяка и бутылкой выдержанного бордо, поскольку знал, что в доме Кроцки вино кончилось.
Через несколько дней миссис Кроцки почти выздоровела, вероятно, для того, чтобы не платить сорок тысяч за операцию, хотя каждый день к ней приезжала медсестра делать уколы. В первый же день, как только она смогла ходить, она пригласила меня к традиционному вечернему чаю. Я пришел к ним с букетом из пяти роз. На этот раз я преподнес цветы не Наоми, а самой миссис Кроцки, поздравив ее с выздоровлением. Она с недовольным видом сказала, что поздравлять до полного выздоровления – дурная примета, однако цветы приняла, и Наоми тут же поставила их в вазу. За чаем миссис Кроцки спросила:
– Ты почему не взял денег у Дэвида?
– Я взял. Я очистил его машину от снега, и он дал мне десять долларов, и я их взял.
– Это правильно. Я не об этом. Когда ты носил меня к доктору, Дэвид дал тебе за это деньги, а ты не взял. Почему?
– Потому что это был мой долг. Вы прихожанка моей синагоги.
– Твоей синагоги? – переспросила миссис Кроцки, и ее безгубый рот насмешливо растянулся. Синагогу, которую она построила со своим покойным мужем, она считала своей собственностью, и мои притязания на это здание показались ей смешными. Я подхватил ее шутку:
– Конечно, она моя. Стоит мне поотсутствовать хотя бы два дня, как все унитазы и краны потекут, крыша тоже потечет, помещения станут грязными, снег завалит все подходы, и в синагогу невозможно будет попасть. Так что я – самый главный в синагоге. – Все это я проговорил с улыбкой. Наоми тоже улыбалась, и рот у миссис Кроцки тоже растянулся в саркастической улыбке. Она сказала:
– Ты правильно не взял денег у Дэвида. Ты носил к доктору меня, а не Дэвида. Я потом тебе заплачу. – Наоми налила коньяку мне и себе, а матери налила бургундского. Миссис Кроцки понюхала вино, спросила:
– А мне это можно?
– Красное вино полезно для сердца, – сказала Наоми. Я подтвердил:
– Все французы пьют много красного вина, поэтому они болеют сердечными болезнями меньше, чем другие нации. – Миссис Кроцки отпила из бокала, сказала, обращаясь ко мне:
– Я слыхала, ты подарил мяснику Шломо хорошую машину. Это правда?
– Правда.
– Он твой друг?
– Да.
– Ты его давно знаешь?
– Как только поступил в вашу синагогу.
– И ты так быстро с ним подружился?
– У него поломался вэн. У него десять детей и больная жена. И он потерял свой бизнес.
– Потерял бизнес? – переспросила она. – Но он это заслужил.
– А его дети тоже это заслужили? – Миссис Кроцки подумала и спросила:
– А сколько стоила машина, которую ты подарил Шломо?
– Я купил ее за две с половиной тысячи.
– И ты ее подарил? – опять спросила она.
– Вам что-нибудь непонятно? Миссис Кроцки, вы жертвуете деньги на синагоги и даже на какие-то приюты для малолетних негритянских сирот. И это тоже многим непонятно.
– Это непонятно только Дэвиду, – ворчливо сказала миссис Кроцки.
Глава 10. А что, если я – писатель?
Наоми, наконец, перестала меня стесняться. У рыжих женщин особенный цвет кожи. Когда я вижу ее голой, это меня возбуждает, и она это видит, и это ей приятно. И ей нравится смотреть на меня, когда я голый, а я хорошо сложен, и это ей тоже приятно. Мы уже больше не пользуемся простыней с дыркой по назначению, а просто оба накрываемся ею. Таких простыней у нее две, и каждый раз они чистые и выглаженные. В кровати она иногда задает мне вопросы типа: сколько у меня было женщин, или кто была моя первая женщина, или когда это было, или любил ли я по-настоящему. Таких вопросов я не люблю, она это поняла и задает их редко. Миссис Кроцки, кажется, окончательно выздоровела, и Наоми приезжает к ней два раза в неделю. В остальные дни я иногда по привычке прихожу к Розе.
Первый теплый день в мае выпал на субботу. У евреев это шабес, маленький еврейский религиозный праздник. На некоторых мужчинах были не черные, а светлые костюмы. Женщины в летних вычурных шляпах пестрели яркими платьями модных фасонов. Как и всегда по шабесам, я был в белой рубашке, а по случаю теплой погоды на мне были не черные, а белые брюки. Горящую свечу для курящих я выставил не в кухне, а на заднем солнечном дворике, где в девять часов, в первом перерыве между молитвами столпились курящие мужчины и женщины. Всех я уже знаю по именам. Все с улыбками здороваются со мной, особенно женщины. Нелли Шредер, яркая брюнетка с низким голосом и высоким бюстом, сказала, сверкая глазами: