За Россию - до конца, стр. 28

— Я пытался ответить себе на вопрос: почему вы ушли с Дона, ведь можно было попытаться переломить казаков? — Я воспользовался тем, что Деникин сделал паузу. — Тем более что, кажется, и на Кубани такие же настроения?

— Сейчас я тебе объясню. — Деникин помолчал. — Одна из главных причин ухода в том, что та Дону офицерам грозила постоянная опасность. Расхожее мнение состоит в том, что казаки якобы встречают нас с распростёртыми объятиями. Но это не более чем большевистская пропаганда. Своим прибытием на Дон мы поставили покойного ныне генерала Каледина в чрезвычайно тяжёлое положение. Знаешь, ведь непрошеный гость хуже татарина. Конечно, существует старый казачий обычай: «С Дона выдачи нет». Но ныне всё так круто повернулось, обычаи тоже! Каледин вынужден был прислушиваться к голосу своих противников. И потому он даже просил генерала Алексеева вербовать добровольцев более конспиративно и перебраться за пределы Войска Донского, скажем, в Ставрополь или в Камышин. И мы решили перебазироваться на Кубань. Здесь для нас более благоприятная обстановка.

Деникин умолк, видимо полагая, что он уже и так сказал слишком много.

— Ну да что это я так разговорился, — посетовал он. — Поди, утомил тебя серьёзными вопросами. Ты и сам скоро поймёшь, что к чему. Главное, что ты пришёл к нам. И ты не одинок. Молодёжь — офицеры, юнкера, кадеты, студенты, глубоко оскорблённые в своих патриотических чувствах, презирая опасность, стремятся к нам. Честно тебе скажу, Дима, — вдруг воодушевился он, — если бы в этот трагический момент нашей истории не нашлось молодёжи, готовой идти на смертный бой с большевиками, готовой отдать свою кровь и жизнь за разрушенную родину, — я бы вынужден был отказаться от принадлежности к народу, к которому счастлив принадлежать.

— Мои чувства созвучны с вашими, — поспешил заверить его я, вновь содрогаясь от заведомой лжи.

— Спасибо, Дима, — прочувствованно произнёс Антон Иванович. — Мы ещё поговорим обо всём. Пока что я намерен прикомандировать тебя к своему штабу для разного рода поручений.

— Ваше превосходительство! — взмолился я. — Мне хотелось бы прямо в строевую часть, на передний край...

— Всё в своё время, — прервал меня Деникин, и по тому, как голос его потеплел, я понял, что ему импонирует это моё желание. — А пока побудешь подле меня. Это поможет тебе лучше войти в курс дела.

Он подошёл ко мне и снова обнял за плечи:

— Мне очень дорога память о твоём отце. — Эти его слова прозвучали особенно проникновенно. — И потому прошу тебя: будь мне как сын!

— Благодарю вас, Антон Иванович, это для меня высочайшая честь! — Впервые за всё время беседы я назвал его по имени-отчеству.

Слова Деникина и впрямь растрогали меня едва ли не до слёз: «И этого человека я должен буду предавать?!»

В этот момент в гостиную вошёл генерал Романовский. Внешне он был спокоен, хотя я и заметил на его лице некоторую озабоченность. Он мельком взглянул на меня, и мне трудно было понять, узнал он меня или нет. Дело в том, что прежде я не раз видел его, когда он встречался с моим отцом. Я знал, что Романовский был сыном артиллерийского офицера, окончил кадетский корпус в Москве, Константиновское военное училище в Петербурге, вышел подпоручиком в лейб-гвардии 2-ю артиллерийскую бригаду, позднее был принят в Академию Генерального штаба, где учился вместе с Марковым. Последней его должностью до революции была должность генерал-квартирмейстера в Ставке Верховного главнокомандующего генерала Корнилова.

Мне показалось, что с того времени, как я не видел Романовского, он заметно постарел и выглядел уже не таким стройным и подвижным, как раньше.

— Антон Иванович, — обратился Романовский к Деникину, но тот перебил его:

— Иван Павлович, представьте себе, какая неожиданная встреча! — Деникин кивком головы указал на меня. — Надеюсь, вы узнаете этого молодого человека?

Романовский теперь уже более внимательно посмотрел на меня.

— Очень знакомое лицо, — виновато произнёс он, — но что-то...

— Не буду вас мучить догадками, — оживлённо сказал Деникин, довольный, видимо, тем, что его зрительная память оказалась более надёжной, чем память начальника штаба. — Это же Дима Бекасов, которого мы с вами знавали ещё совсем юным. А теперь перед вами — поручик Бекасов.

— Сын полковника Бекасова? — В голосе Романовского прозвучали и удивление и радость. — Как же, как же, ещё бы не помнить.

Он подошёл ко мне, и я ощутил крепкое пожатие его руки.

— С большим трудом и риском для жизни добрался к нам, впрочем, как и другие добровольцы, — пояснил Деникин. — И я безмерно рад, что молодёжь по зову сердца собирается под наше знамя. А, вы хотели что-то сообщить, Иван Павлович? Что-нибудь срочное?

— Да, Антон Иванович, дело, кажется, не терпит отлагательств. Со мной только что говорил генерал Краснов.

И он многозначительно посмотрел на меня, а потом и на Донцова. Я поспешно встал.

— Виталий Исидорович, голубчик, прошу вас, посодействуйте в обустройстве нашего гостя, отныне уже полноправного добровольца. Ну, всякие там необходимые формальности. И посодействуйте, пожалуйста, с жильём. Впрочем, вы всё это знаете лучше меня.

— Слушаюсь, ваше превосходительство! — отчеканил Донцов. — Не извольте беспокоиться, всё будет сделано как положено. Разрешите быть свободным?

— Конечно, конечно, — поспешно произнёс Деникин, вероятно его мысли уже были заняты предстоящим разговором. — А ты, Дима, сегодня хорошенько отдохни, а завтра прошу прибыть ко мне к восьми утра. Мы с Иваном Павловичем определим круг твоих обязанностей.

— Благодарю, ваше превосходительство! — Я был тронут заботой главнокомандующего: что ни говорите, в жизни бывает и так, что старые дружеские связи забываются, а порой сами обстоятельства как бы отодвигают их в область забвения. В моём случае всё было по-иному, и я по достоинству оценил душевные качества Антона Ивановича Деникина.

— Какие же новые идеи обуревают Краснова? — с заметным оттенком иронии спросил Деникин у Романовского, который уже успел удобно устроиться в кресле у приставного столика, видимо полагая, что разговор будет достаточно продолжительным. — С того дня, как он стал Донским атаманом, его деятельность приняла прямо-таки взрывчато-опасный характер.

— Абсолютно точно, Антон Иванович, — согласился Романовский. — На этот раз он настаивает на немедленном свидании с вами в станице Манычской.

— Надо отдать ему должное, энергии Краснову не занимать. К тому же страсть как любит молниеносно осуществлять приходящие ему в голову идеи.

— К сожалению, часто сумасбродные, — заметил Романовский. — Чего стоит его прямо-таки патологическое стремление установить самые тесные отношения с немцами. Разве может себе это позволить истинно русский патриот?

— И чем же он объясняет это своё и впрямь антироссийское стремление?

— Причинами, которые на первый взгляд кажутся вполне логичными, — принялся объяснять Романовский. — Немецкие войска, как вы знаете, хозяйничают сейчас в Донской области. Вся западная её часть до железной дороги Воронеж — Ростов в их руках. И самое неприятное, что немцы заняли Ростов и Таганрог. Вот Краснов и разводит руками, мол, что ему остаётся делать, находясь в оккупации, как не сотрудничать с оккупантами. Мол, силёнок для того, чтобы дать им от ворот поворот, у него нет.

— Ещё куда ни шло, если бы только это, — нахмурился Деникин. — Поступают сообщения, что новый атаман спит и видит, как бы ему сотворить из Донской области суверенное независимое государство! Но разве такие идеи не приведут к развалу великой России? Судя по фактам, Краснову совершенно чужда наша главная ориентация — единая и неделимая Россия.

— Именно так и обстоит дело, — подтвердил Романовский.

— В таком случае встреча с ним в ближайшие дни отвечает и нашим интересам, — решительно сказал Деникин. — Пора этому самостийнику сказать всё, что мы о нём думаем. И не просто сказать, но и хорошенько дать по зубам.