Морская раковина. Рассказы, стр. 8
Контракт был оформлен очень быстро. Вместо подписи Бальбука, не умевший ни писать, ни читать, поставил кособокий крест.
Орехуэла успел мигнуть капралу, что в долгу, мол, не останется, и тот состряпал бумагу, в которой значилось, что Бальбука Пресентасьон получил десять сукре и за это обязуется прислать на работы сына сроком на два месяца.
Индейцу тут же были выданы три сукре, которые он аккуратно запрятал в мешочек.
— По рукам, значит. Чтобы завтра парень твой был здесь.
Бальбука молча кивнул и вышел.
Той же улочкой индеец спустился вниз. Вскоре он уже стоял перед дверью адвокатской квартиры.
— Амито доктор, — позвал индеец, — я принес тебе три сукре. Как ты велел. На марки.
В дверях показался адвокат. Его рука жадно, с торопливостью нищего потянулась за деньгами.
— Эти три сукре мы приложим к нашим деньгам, и нам как раз будет на гербовый сбор. Апелляция, считай, уже послана.
Адвокат сжал пальцами монеты: они легко согнулись.
Он рассвирепел:
— Да ведь твои сукре — фальшивые! Они же из свинца сработаны, подлая твоя душа!
Адвокат, задыхаясь от негодования, швырнул монеты индейцу в лицо.
— Ты кого вздумал обманывать, ослиное отродье? Меня? Меня, ученого человека?!
Бальбука молча подобрал деньги.
Снова он взбирался по улочке, которая круто вилась до рыночной площади. Нужно было отыскать Орехуэлу. Бальбука нашел его в кабачке: тот сидел за столом вместе с капралом и распивал пиво.
— Амито Орехуэла, деньги не настоящие, — проговорил индеец, положив на стол монеты, — амито доктор так сказал.
Орехуэла вскипел:
— Да что несет этот ублюдок? Выходит, я, Фелипе Нери Орехуэла, подсунул ему фальшивые деньги?! Так, что ли? Так? Выходит, меня в преступлении обвиняют, да еще на глазах у властей! А власти что смотрят? Разве можно позволять этим грязным индейцам, чтобы они оскорбляли свободных эквадорских граждан? Какой позор! Какое падение нравов в нашей несчастной стране!
Бальбука терпеливо слушал напыщенную речь управляющего.
Когда тот кончил, он обронил веско:
— Не дашь настоящих денег — мой сын работать на тебя не будет.
Тогда в дело вмешался представитель власти — капрал.
— А ну-ка! Помогите схватить этого подонка, — остановил он окриком двух молодых индейцев.
Парни, перепугавшись, не посмели ослушаться.
— Посидишь в тюрьме, пока сын не начнет работать, — сказал капрал, кинув злобный взгляд на Бальбуку. — Дал слово — выполняй, закон положено уважать.
Бальбука извивался в руках молодых парней. Он закусил губы, в глазах бегали злые искры, а потемневшие зрачки стали огромными. Потом он что-то пробормотал невнятно на своем языке кичуа и затих.
Тогда медовым голосом заговорил Орехуэла. Он сам пошлет нарочного за Пачито и доставит его как можно скорее. Бальбуке недолго сидеть под замком. Орехуэла — не злодей какой-нибудь. Разве ему приятно, когда человек в беде? У него нет зла даже к этим невежественным смутьянам, которые покушаются на общественный порядок…
На рассвете следующего дня мальчишку привели в асьенду. Его загорелое скуластое лицо было в поту, но от холодного ветра оно горело румянцем, который можно было бы принять за признак крепкого здоровья. Восьмилетний Пачито едва стоял на ногах от усталости…
Когда Бальбуку выпустили из тюрьмы, он, даже не заглянув к сыну, ушел из городка. Торопился домой, в свою хижину, стоявшую на отшибе.
Поравнявшись с асьендой хозяина Орехуэлы, он остановился, поднял камень и, посмотрев по сторонам, что есть силы швырнул его в забор.
Послышался короткий шлепок. Кусочек обмазки — глина с песком — упал на землю.
Тупая усмешка чуть тронула каменное лицо индейца.
Но тут же глаза его, узкие и блестящие, боязливо забегали, он быстро спрятал руку под красным пончо в крупную серую полоску.
Дон Рубуэрто
Помню его тростниковый дом, возвышавшийся среди болотистого заливного луга: он стоял на четырех подпорках из крепкой древесины мангле, погруженных в зыбкую почву до самого дна, каменистого и твердого. По словам дона Рубуэрто, дом походил на корову, стоящую в воде на своих худых, мускулистых ногах.
Время близилось к вечеру. После полдника мы сидели у окна, смаковали кофе, сдобренный каплей рома, и разгоняли москитов дымом сигар.
Дон Рубуэрто спросил у меня:
— Ты учишься на юриста или на врача?
Я ответил, и он улыбнулся.
— Это хорошо, мой мальчик. Это лучше всего. К врачу ведь денежки стекаются по капле… А адвокат сразу может заработать столько, что хватит на целый год… Знай себе получай монетки…
Дон Рубуэрто отмахивался от москитов, стараясь не дать им приблизиться, а они злились и жужжали, жужжали не переставая…
Минуту длилось молчание. Потом он сказал:
— Я тоже побывал в шкуре тех, кто имеет дело с гербовой бумагой.
И он заговорил о своих победах, о своих триумфах. Старик с мельчайшими подробностями рассказывал о наивной храбрости, о хитрых проделках доморощенного деревенского адвоката.
— Но самым лучшим моим делом было дело одного фальшивомонетчика.
— А что это было за дело, дон Рубуэрто?
— А вот слушай… Полиция схватила этого самого парня… Если не ошибаюсь, его звали Суарес… Так вот, они его схватили со станком, с инструментами, в общем, со всем, что было… Здорово его избили, связали и надели колодки…
— И что же?
— В тот день я шел в Хухан немного поразвлечься, этот парень увидел меня и окликнул, чтобы попросить совета… Я ему сказал: «Тебе надо говорить, что ты лишь делал фальшивые деньги, но не менял их, потому что закон наказывает только за обмен…» На него уже завели дело, составили протокол и все, что полагается; но та пуля, которую я отлил, сбила следователя с толку, бумажный червь растерялся… Вот оно как! Парень был так благодарен, что заплатил мне столько, сколько составляет моя пенсия, которую они отобрали…
В кухне появилась жена дона Рубуэрто.
Он окликнул ее:
— Ты помнишь, Роса, этот случай?
Женщина подошла поближе.
— Какой?
— Ну, этот, с фальшивомонетчиком, с тем самым, которого я, можно сказать, вытащил из тюрьмы… Помнишь?
Она колебалась. Глаза говорили — нет, но губы ответили:
— A-а, да-да!
И она вернулась на кухню.
Снизу тянуло холодом. Мы перешли в крытую галерею и там, удобно устроившись в гамаках, продолжали нашу беседу; дон Рубуэрто иногда прерывал свой рассказ, чтобы дать мне очередной совет:
— Надо уметь расставлять сети. Адвокатом для того и становятся, чтобы расставлять сети.
Вдруг он замолчал, приподнялся и начал прислушиваться. Потом посмотрел на болото.
— Слышал?
— Что, дон Рубуэрто?
— Там кайман.
— Нет…
— Да. Он жирный, дьявол. Питается телятами. А иногда даже нападает на маленькие лодки…
По воде пробежал волнистый след. Дон Рубуэрто смотрел на него, пока он не исчез, а потом прошептал:
— Николас пошел в атаку.
— Какой Николас?
— Кайман… Я всегда его, паршивца, так называю: Николас…
— А-а…
Через несколько минут, заканчивая какую-то невысказанную мысль, дон Рубуэрто произнес, похлопывая меня по спине:
— Адвокат, мой мальчик, должен быть, как кайман.
Он улыбнулся безо всякой злобы, далеко отшвырнул потухшую сигару и добавил, словно сомневаясь:
— А впрочем, кто знает, может быть, как ягуар, который нападает ночью… и всегда сзади…
Бродячий оркестр
