Морская раковина. Рассказы, стр. 6
— Как же быть?
Бенито показал на отточенный кривой мачете, висевший на стене. Он предоставлял слово оружию.
«Говори за меня ты, куцый!»
Прието понял его и согласился с ним.
— Стало быть, ты в бегах?
— Ну да! Я сбежал, чтобы отомстить. За мной гнались по пятам. Я свернул на новую дорогу, что идет из Сан-Хуана, чтобы меня не настигли, но они, наверно, уже сообразили, куда я побегу, стало быть, того и гляди…
— Спрячься!
— Ладно! Я хочу рассчитаться с Гойо за то, что он с ней сделал… А там — будь что будет!
Убогая хибарка Гойо стояла рядом с домом Бенито.
— Часам к двенадцати Гойо придет домой?
— Обычно приходит.
— Ну, и мы тогда…
— Девчонку видел? — преодолевая смущение, спросил Прието.
— Нет. А зачем?
— Ты знаешь, как было дело?
— Мне рассказывали. Во всем виноват он. Они ее подпоили…
— Но он на ней женится.
— А мне какое дело? Пусть сначала ответит мне за нее.
— Как бы ты себе хуже не сделал!
Бенито равнодушно усмехнулся.
— Двум смертям не бывать, — сказал он.
Все в доме как будто сговорились помочь Бенито отомстить. Родная мать дезертира поспешила сообщить сыну:
— Пришел этот негодяй Гойо.
Бенито встал, взял мачете и пошел к своему врагу.
Прието, знавший по собственному опыту, как упорны в достижении своей цели сельские жители, молча последовал за ним. Впереди быстро шагал Бенито.
Идти было недалеко; в нескольких шагах от хибарки Гойо старый лейтенант остановился.
— Я подожду здесь. Ты иди один и не говори, что нас двое на одного.
Дезертир пошел вперед. Должно быть, Гойо был предупрежден о том, что приехал Бенито, потому что двери и окна его дома были заперты.
Бенито подошел к самому дому.
— Гойо! Гойо! — крикнул он. — Выходи, если ты не трус! Один на один! У меня, кроме мачете, ничего нет…
В доме послышался шорох. Отворилось окно, и выглянуло хорошенькое женское личико, — это было подстроено нарочно.
— Кто там?
Кармен! Бенито заколебался. Он был потрясен до глубины души, но тут же взял себя в руки.
— Будь ты проклята! Спрячь свою рожу! — крикнул он. — Мне нужен Гойо.
И он угрожающе взмахнул мачете, сверкнувшим на солнце. Испуганная женщина мгновенно исчезла.
— Гойо! Выходи! Один на один!
Сзади послышалось страшное проклятие — это отводил душу Прието.
Дезертир обернулся и остолбенел… Он увидел, что сюда, плечо к плечу, с ружьями наперевес, бегут солдаты революционной армии, его «ребята».
— Прячься, парень! Беги к реке!
Бедный начальник задрожал от страха за своего родственника. Первой мыслью Бенито было бежать. И он побежал… Но внезапно остановился и застучал в дверь Гойо.
— Будь ты проклята! Гойо, сволочь, выходи!
Ему хотелось выломать дверь. Он знал, что солдаты схватят его и применят к нему пункт военного устава «о попытке к бегству», тот самый пункт, который он сам со всей строгостью не раз применял к дезертирам и заключенным. Но это его не пугало. Единственно, что пугало его и о чем он сейчас сокрушался, это то, что они помешают ему рассчитаться с Гойо.
В полном отчаянии он стал умолять своего соперника выйти к нему на расправу:
— Гойо, ради бога! Дружочек мой, выйди! Разика два пырнем друг друга, и все!.. Один на один! А то ведь меня сейчас схватят, Гойо! Выйди, дружочек! Сделай это ради нее, ради Кармен!
В это время подбежали солдаты; поведение дезертира привело их в полное недоумение.
Командир отдал приказ:
— На прицел! Пли!
Точно обвал в горах, грянул залп:
— Раааа!
Бенито, изрешеченный пулями, повалился на землю… Из ран бурным потоком хлынула горячая кровь…
Анонимное письмо
Они были близкими подругами с самого раннего детства, еще со времени учебы в колледже Непорочного зачатия, где воспитывались под присмотром духовенства, и их дружба оставалась нерушимой до тех пор, пока они не вышли замуж, обе на одной и той же неделе, в знойном июле; и теперь вот уже три года они почти не виделись.
Их мужья питали друг к другу неприязнь, происхождение которой нет необходимости объяснять, достаточно лишь сказать, что один из них, Педро Гаисариаин, был компаньоном фирмы «Гаисариаин и сыновья», торговавшей кожей, а другой, Эстебан Ригоберто Медрано, — компаньоном фирмы «Медрано и сыновья», также торговавшей кожей.
Жизнь и общество поставили Эстер и Марию в такие условия, что нежность и сердечность, готовые прорваться наружу при каждой их встрече, постоянно наталкивались на непреодолимую преграду. На глазах у «всего света» обе женщины едва здоровались небрежным кивком головы, который даже и не был настоящим приветствием, а являлся простым знаком вежливости.
Но здесь, в салоне вдовы доктора Урниса, все было по-другому… Здесь они вновь могли стать близкими подругами, какими, собственно говоря, всегда и оставались, несмотря на внешнюю вежливую холодность, которую необходимо было соблюдать.
Они уединились в уютном будуаре, обставленном в японском стиле и освещенном… скажем, в датском стиле: вдова доктора Урниса обожала все заграничное со страстью истого космополита, доходившей до смешного. И в этом теплом интимном уголке подруги занялись тем, что обычно делают две женщины, оставшись наедине: они начали поверять друг другу свои тайны.
Эстерсита, очаровательная женщина, хоть и мещанка до мозга костей, донимала вопросами Марию, в которой было что-то демоническое, что-то от женских образов Барбе Д’Оревильи [4] — тип, довольно редко встречающийся в наше время.
— Господи, и как это только тебе удается, Мария, делать так, что твой муж ни о чем не подозревает?
Излишне объяснять, какие это могли быть подозрения.
И так понятно. Каждую зиму — новый любовник, и каждое лето тоже.
— Ах, милочка, это моя тайна.
— Открой мне эту тайну, Мария!
— Ты хочешь воспользоваться моим рецептом?
— А почему бы и нет? Не думай, что я такая уж ханжа, я могу признаться тебе, что бывали случаи, особенно иногда… Впрочем, ты меня понимаешь… Но знаешь, я никак не могу решиться. Меня охватывает смертельный страх, я боюсь, что все станет известно мужу, что кто-нибудь расскажет ему, что он получит анонимное письмо… Тебе ведь известно, что анонимные письма у нас, к сожалению, в большом ходу.
Мария насмешливо улыбнулась.
— Ах ты, святая простота, да знаешь ли ты, что такое анонимное письмо? Если бы ты мне сказала раньше… Что ж, я дам тебе один рецепт…
И, не заставляя себя долго упрашивать, Мария де Медрано рассказала своей подруге детства Эстер де Гаисариаин, как ей удалось усыпить супружеские подозрения и сохранить в тайне все свои проделки.
— Когда я выходила замуж, я, как и большинство наших девушек, была влюблена в своего мужа. Но, поверь мне, постепенно моя любовь превратилась в ненависть, в ненависть острую, непримиримую, жаждущую мщения. После медового месяца, промелькнувшего как сон, Эстебан совсем забросил меня. Я подозревала, чем он занимается, когда не бывает дома. Я знала о его похождениях, о его победах, о его успехах, успехах мужчины, быть может, и не очень привлекательного, но денежного и щедрого по отношению к женщинам. Он, конечно, понимал, что я обо всем догадываюсь, и даже не пытался ничего скрывать… Клянусь тебе, мне хотелось его убить. В конце концов у меня созрел план… один из тех сумасшедших планов, которые изобретают ревнивые жены.
Сначала я все обдумала сама, потом посоветовалась с одной близкой подругой, которая хорошо изучила мужчин и знала их слабую струнку. Чем все кончилось? Я завела себе любовника. Его имя? Какое это имеет значение? Имя, как и мелкие подробности, ничего не значит. Я ведь не собираюсь рассказывать тебе всю эту ерунду. Это не относится к делу, не правда ли? Так вот, первый любовник был неудачным… И разумеется, я как следует не насладилась местью; тогда появился второй любовник, затем — третий, затем… Вечная история, которой нет конца.
4
Барбе Д’Оревильи Жюль-Амедей (1808–1889) — французский писатель, последователь реакционного романтизма.