Роза и лев, стр. 48

15

Джоселин пробудилась во тьме и холоде от шума дождя, барабанившего по крыше, и от странного чувства, что что-то случилось.

Она перекатилась к середине широкой кровати в бессознательном желании быть поближе к сестре. Но ощутила там, где должна была лежать Аделиза, лишь выстуженную пустоту.

Со вздохом Джоселин поплотнее укуталась в одеяло и несколько минут лежала, стараясь отогнать мысли о сегодняшнем событии и постараться вновь уснуть. Но в памяти ее всплыл трогательный голосок сестры: «Джоселин, я так боюсь…»

Она приподнялась на постели, потянулась за ночным капотом и накинула его на плечи. Дрожа от холода, Джоселин отыскала в темноте огарок свечи, запалила его и поспешно оделась. Аделиза, по-видимому, решила продолжить свое бдение в часовне, и Джоселин мучительна была мысль о том, что она там одна.

Но в часовне Монтегью было пусто и черно, как в могиле. Шаги Джоселин гулко отдавались в тишине. Высоко держа над головой зажженную свечу, она прошла к алтарю, обследовала все темные углубления по обе стороны нефа.

Ей бросился в глаза пергаментный свиток, аккуратно перевязанный лентой — лентой Аделизы! Она уставилась на него, ужас наполнил все ее существо. Аделиза неоднократно повторяла, что хочет умереть. Неужели она решилась на это?

— О Боже! — прошептала Джоселин. — Господи помилуй, нет!

Она протянула руку за свитком, дрожащими пальцами развязала ленту, пробежала глазами неразборчивые строки. Почерк выдавал волнение, слова налезали друг на друга, и все же Джоселин поняла смысл послания и с облегчением перевела дух. Того, чего она боялась, не произошло. Аделиза не совершила непростительный смертный грех.

Но то, что она сделала, было почти так же греховно. Она сбежала с Эдвардом Пелемом.

У Джоселин подогнулись колени, и она опустилась на ледяной каменный пол. Строчки прыгали у нее перед глазами, когда она вторично перечитывала письмо, потрясенная до глубины души невероятным поступком сестры. Последствия этого деяния будут ужасны. Их трудно даже себе представить.

Роберт де Ленгли будет жестоко унижен в присутствии самых значительных персон английского королевства. Он уже угрожал убить Пелема. Теперь, несомненно, он выполнит свою угрозу. А Аделиза…

Джоселин невольно вздрогнула, вспоминая, каков был де Ленгли в ярости. Если он и не убьет Аделизу сразу же, то превратит ее дальнейшую жизнь в кромешный ад. А Стефан… Боже мой! Какой гнев обрушит король на Пелема, а также на всех Монтегью. Ее отец и Брайан окажутся в положении, которому не позавидуешь.

— О, Аделиза! — Джоселин еще не могла до конца поверить в то, что ее сестра так неразумно поступила. — Как глупо! Глупо и страшно!

Она поднялась с колен, лихорадочно соображая, как действовать ей. Она должна поспешить к отцу. Послание было адресовано ему. И ему придется открыть ужасную истину де Ленгли.

Но когда Джоселин представила себе эту сцену, то поняла, что это наихудший из всех возможных вариантов… Роберт де Ленгли заслуживает того, чтобы узнать все первым, услышать печальную новость из дружеских уст. Ему надо дать возможность и время взять себя в руки до того, как языки примутся болтать, а вся страна покатится с хохоту над гордым Нормандским Львом, которого бросила у самого алтаря напуганная невеста.

Джоселин побрела прочь из часовни. Ее полуослепшие от слез глаза скользили по окошкам покоев Монтегью. Только нескольким самым высокородным лордам досталась роскошь пользоваться спальнями, и то их разместили там по двое и даже по трое. Остальные устроились на скамьях или кушетках в нишах главного холла или просто ночевали на дворе вместе со своими солдатами.

В качестве жениха Роберт де Ленгли был удостоен особой привилегии. Джоселин вместе с отцовским управляющим позаботилась обставить его покои с максимальным комфортом. Но в самых своих безумных мечтах она и представить себе не могла, что ей придется явиться в предрассветной мгле в спальню мужчины в утро его свадьбы с сообщением о том, что его невеста исчезла.

Она приблизилась к двери, ведущей в покои де Ленгли, еще не успев подготовиться к разговору, и поторопилась постучать, чтобы не передумать и не броситься наутек. Сонный голос изнутри откликнулся на ее стук.

— Кто там?

— Откройте, — прошептала она. — У меня послание к лорду де Ленгли. Это очень срочно.

Она услышала звук отодвигаемых засовов, и дверь чуть-чуть приотворилась. Заспанный мальчишка через щель подозрительно уставился на Джоселин. Этот молодой телохранитель де Ленгли был незнаком.

— Впусти меня! — попросила Джоселин, но мальчик не пошевелился. — Ты видишь, я безоружна, и наверняка знаешь, кто я. Мне необходимо сообщить милорду очень важную весть.

Оруженосец потратил много времени на раздумье, но наконец дверь приотворилась пошире. Джоселин смогла войти, переступив через двоих завернувшихся в одеяла стражников, спавших у самого порога. Еще с полдюжины рыцарей лежали вповалку на полу и храпели так, что сотрясались стены прихожей покоев милорда.

Один из мужчин проснулся и сразу же схватился за меч, но мальчик остановил его:

— Это всего лишь прекрасная леди. Сомневаюсь, что наш милорд поблагодарит тебя за то, что ты защитил его от подобного нападения.

Мальчишка ухмыльнулся, а воин вытаращил глаза, с минуту поводил безумным взором по женской фигуре, возникшей перед ним, потом, выронив оружие, стукнулся головой об пол и снова погрузился в сон.

Джоселин прошла через комнату, как через поле сражения, полное трупов. У закрытой двери в покои милорда мальчик задержался.

Она отстранила его руку, заметив нерешительность юноши, и постучалась сама.

— Господи! Какого черта, Гарри! Что тебе надо? Что там произошло?

Джоселин не могла не узнать этот голос, какой бы он ни был — пьяный или сонный.

Юноша что-то торопливо зашептал, приложившись губами к двери, на что получил решительный ответ:

— Господи! Так впусти ее скорей! Оруженосец тут же посторонился. Джоселин шагнула в спальню и тут же осознала, что выглядит весьма странно. В руке она держала свечу, взятую в часовне, и прикрывала ладонью ее слабенький колеблющийся огонек, а в вырез ее платья на груди был заткнут пергаментный свиток.

В комнате было тепло, но этот уют не согрел и не успокоил ее. Она заледенела и еле двигалась.

Комната слегка осветилась свечой, принесенной ею, и зрелище, представшее ее взору, могло ошеломить любую благородную девушку. Широкая постель была прямо перед ней, а он спал в ней голый — голый, без ничего, как Адам в раю. Угли в жаровнях, установленных вокруг кровати, уже почти погасли, но свечи, поднятой вверх рукою Джоселин, было достаточно, чтобы осветить тело мужчины и главный предмет, которым одарил его Господь.

— И что, мадам?

Джоселин содрогнулась от своих греховных мыслей и опустила взгляд. Она не знала, как начать. Ровный шум дождя, который они оба услышали в воцарившейся тишине, никак не мог помочь ей.

— Вам уж очень хотелось проникнуть ко мне, как мне доложил слуга. Так объясните, мадам, что послужило поводом для вашего вторжения?

Он был явно рассержен, хотя и улыбался.

— Какая уж такая новость могла поднять с постели вас… и меня?

— Есть такая новость.

— Говорите.

— Аделиза… Она уже далеко… с Эдвардом Пелемом.

Невероятно, но ей доставило удовольствие от сознания того, что она нанесла ему такой удар. Не все же ей мучиться, пусть помучается и он.

Легкие, скрытые под ребрами его мускулистой, волосатой груди, расширились, как кузнечные мехи, когда он издал нечеловеческий вопль. Его кулак начал бешено бить по мягкому матрасу, который был ни в чем перед ним не виноват.

— Верни ее обратно! — вскричал он невнятно, словно в удушье.

Джоселин кинула ему на грудь пергаментный свиток.

— Читайте, сэр, если вы грамотный.

Она поднесла к нему поближе свечу, как бы заключая в золотой кружок света его бесстыдную наготу. Он этого не замечал. Прочтя письмо, де Ленгли сдвинул свои густые брови так, что Джоселин его лицо показалось совсем незнакомым.