Остров чаек, стр. 4
Ты один! Один! Один! – кричали чайки. – Днем и ночью, ночью и днем, все один, один. С кем ты будешь говорить? Что ты будешь делать? Ты один! Один!…
Он провел рукой по лбу, чтобы обтереть внезапно выступивший пот, окинул взглядом море и вернулся к палатке. Хотя трубка не была еще докурена, он вытряхнул ее, набил и снова закурил. Чтобы отогнать мысли об Иве, он стал гадать, какое судно придет на остров чаек и спасет его. Потом, просунув руку в палатку, он вытащил пояс с деньгами и принялся его рассматривать. На пряжке было что-то нацарапано. Он почистил ее песком и увидел две буквы: «S. S.». Потом он отстегнул карман и высыпал содержимое на песок. Хотя он знал, сколько было монет, однако все же пересчитал их несколько раз. Затем начал придумывать, на что их истратить.
На все это он употребил около часа, исключительно с той целью, чтобы как-нибудь отогнать от себя не покидавшую его картину вчерашней трагедии. Потом вдруг очнулся, точно его ударили в сердце. Было все еще утро, время шло нестерпимо медленно. Опять кричали чайки и будили его тоску.
Он положил монеты обратно в карман пояса, бросил его в палатку и направился к кустарникам. На песке остался след, как будто по нему волочили тяжелый мешок. Гаспар обошел этот страшный след и направился вглубь островка. У него не было никакой цели. Ему хотелось только уйти с того места, где он был, хотелось делать что-нибудь, двигаться…
Когда он дошел до противоположного края островка, его охватило новое тяжелое чувство. Точно невидимое стальное кольцо окружало его, хотя преград не было никаких – во все стороны шел безграничный простор. Он прошел по рифу. Верхушка мачты виднелась отчетливо, и даже сам корабль был еще виднее, чем вчера на закате, но был далеко не так красив. Он казался серым и мертвым, а кругом него, – неслышно и медлительно, – сновали в тихой воде лагуны разноцветные рыбы.
Глядя на яркую жизнь лагуны, Гаспар на время забыл свое одиночество. Но одиночество не забыло о нем. Легкий порыв ветра зашевелил волосы на его голове и донес до его слуха голоса чаек: «Хи! Хи! Хи! Ты на рифе! Ты один! Один!»
Гаспар взглянул по направлению островка, вокруг которого носились птицы. Их печальные голоса казались еще печальнее под этим ясным, синим небом, при ликующих красках тропической природы. Он вернулся к южной бухте не через середину острова, а вдоль восточного берега, где рифы торчали из воды, как ряд острых зубов. Именно сюда принесло течением большую часть груза с «Роны».
«Рона» лежала уже вся под водой, но от нее все еще откалывались отдельные части, всплывавшие среди пенящихся бурных волн бухты. Среди острых рифов было много всякой всячины, и хотя ничто не казалось Гаспару стоящим труда, он все же вошел в воду и усердно вылавливал все, решительно работая как вол, чтобы заглушить тоску одиночества.,.
Волны, пенясь, набегали на острые верхушки рифов, зеленые зонты пальм качались под напором ветра, белый песок сверкал под отвесными лучами солнца и обжигал подошвы Гаспара, неутомимо сносившего на берег выловленную добычу…
Внезапно он остановился и оглянулся на собранную груду предметов. Он вспомнил, как Ив исполнял эту работу, и в первый раз после убийства сердце его наполнилось жалостью к тому, кто теперь лежал мертвый, там в кустах. Порыв горя, который он испытал накануне вечером, был скорее свойством его пылкой натуры. Злоба мгновенно угасла перед лицом смерти и сердце сокрушилось при виде совершенного непоправимого поступка. Чувство жалости к Иву шло от самой глубины его сердца и родилось от жалости к самому себе. Но эта жалость роковым образом открыла дорогу суеверию. Гаспар невольно начал думать о том, как было бы хорошо, вернувшись в палатку, застать там Ива. И тут же он понял, как на самом деле это оказав лось бы страшно. Он громко засмеялся, чтобы отогнать страх, и ему ответил неумолчный плеск моря и крики чаек вдали.
Он не боялся тела Ива, лежавшего в кустах. Правда, за все богатства «Роны» он не пошел бы посмотреть, что с ним сделало тление, и все же Гаспар не боялся его. Наоборот, чтобы победить страх, он именно думал о том, что Ив лежит там в кустах, лежит и не встанет. И все-таки страх возвращался. Он мог бежать откуда угодно, даже из тюрьмы, но как бежать с острова? Эта невозможность бежать и была основой страха у Гаспара.
И вдруг ему показалось, что кто-то стоит сзади него. Он обернулся. Никого. Островок, море и небо были совершенно лишены жизни, и все-таки ему казалось, что кто-то стоит совсем близко, кто-то прикасается к нему…
Окинув еще раз взглядом весь морской простор, как будто ища на нем трубы или паруса, Гаспар повернулся и пошел к пальмам.
В ту минуту, когда он переходил с рифа на песок, он увидел на песке что-то, что заставило его вздрогнуть и остановиться. Это был отпечаток голой ноги.
Это был след, оставленный Ивом, и в нем не было ничего сверхестественного. Но Гаспару он показался ужаснее самой смерти. Он отошел от него, прижав руку к сердцу, не смея оглянуться. Он сам не знал куда идет, ноги привели его к пальмам.
Там он сел, прислонившись спиной к стволу. Дерево стало для него как бы живым существом, он готов был обнять его и прижаться к нему, как к другу, но боялся оглянуться. В это время громкий, резкий, душераздирающий крик раздался над ним. Гаспар вскочил и, прижимаясь к дереву, оглянулся.
Большой черный альбатрос с блестящими глазами и коралловым клювом пролетал над островом. Резко выделяясь на фоне голубого неба, он летел беззвучнее стрелы на неподвижных крыльях. Миновав остров, он крикнул еще раз, потом еще раз его голос донесся издали, а потом он превратился в точку и исчез в лазури.
Гаспар тяжело перевел дух, глядя ему вслед. Потрясение подействовало на него лучше всякого лекарства, обнаружив перед ним всю нелепость его тревоги. Остров сразу освободился от мнимых страхов и ужасов.
V. Лодка
Солнце скрылось за краем моря, залило весь воздух золотым отблеском и погасло. Быстро темнело, небо делалось все синее, все темнее, и в бархатной бездне его зажглись дрожащие огни. Над островом пронесся прохладный ночной ветер.
Пережитые потрясения измучили Гаспара. Крепкий сон овладел им, и он проспал без сновидений почти до самого рассвета.
Проснулся от какого-то звука. Как будто кто-то около палатки ударил один единственный раз в огромный барабан. Он приподнялся на локтях, и сон сразу соскочил с него. Прислушался, но все было тихо. И вдруг снова послышался знакомый звук, но уже издалека: «Бум!»
Жутко было слышать этот звук в таком пустынном месте. Если он был произведен барабаном, то это был барабан великана. Пот струился со лба Гаспара, когда он выбрался из палатки и подошел к пальмам. Ничего и никого! Новый месяц плавал, как серебряная лодочка, среди золотых звезд. Верхушки пальм выделялись на фоне звездного неба – южная ночь была дивно хороша.
Если бы Гаспар знал тропическое море, он не испугался бы этого звука. Его производила дьявол-рыба, которая выбрасывается из моря, перевертывается в воздухе и снова шлепается в воду, вздымая пену и производя этот шум. Но Гаспар ничего не знал об этой рыбе и стоял, напряженно вглядываясь в даль моря, над которым на востоке уже появилась светлая полоса.
И вот зажглась заря, погасила звезды и окрасила небо сначала серым, потом голубым, потом холодным синим светом, быстро перешедшим в нежные теплые тона. Солнце появилось из-за края моря и позолотило вершины гор и верхушки мачт на судах, стоящих в многочисленных гаванях Багамских островов. Ветерок, поднявший волосы на голове Гаспара, пронесся дальше и перелетел на другие острова, где в апельсиновых рощах светящиеся ночные насекомые гасили свои фонарики и отправлялись на покой.
Гаспар не замечал роскошной картины рассвета, развертывавшейся перед ним. Он не отрываясь смотрел вдаль, где качался на волнах какой-то круглый темный предмет, похожий не то на голову пловца, не то на бакен.