Она. Аэша. Ледяные боги. Дитя бури. Нада, стр. 5

Она клялась, что твой отец никогда не умрет, если согласится убить меня и отдать ей, так как она сама не смела убить меня. Но меня спасла магия моего народа, которую я хорошо знала. Твой отец прикрыл глаза рукой, чтобы не видеть ее красоты. Тогда разъяренная королева умертвила его с помощью магии, но горько оплакивала и, неутешная, отослала меня к устью большой реки, где я села на корабль и вскоре родила тебя. После долгих странствий мы очутились в Афинах.

Теперь завещаю тебе, мой сын, найди эту женщину и убей ее, отомсти за своего отца. Если же ты испугаешься или окажешься слабым, я завещаю это всем твоим потомкам, может, между ними найдется смелый человек, который очистится в огне и сядет на престол фараонов».

— Да простит ее Бог за это! — проворчал Джон, слушавший с открытым ртом это удивительное сочинение.

Я ничего не сказал; моей первой мыслью было, что мой бедный друг сам сочинил всю эту историю, и чтобы рассеять свои сомнения, я взял сосуд и начал разбирать греческие письмена; английский перевод их, который прочитал нам Лео, был точен и красив.

Кроме этих надписей, на краю амфоры был нарисован темной краской скипетр, символы и иероглифы на котором стерлись, будто на них был наложен воск. Принадлежал ли он Калликрату [3] или царственному роду фараонов, от которых происходила его жена Аменартас, я не знаю. Не могу также сказать, когда это было написано на сосуде, одновременно ли с греческими надписями, или же скопировано кем-нибудь со скарабеи уже позднее. Но это еще не все. Внизу находилось очертание головы и плеч сфинкса, украшенного двумя перьями, символами величия, чего я никогда не видел на сфинксах.

На правой стороне сосуда было написано синей краской: «Странные вещи совершались тогда на земле, на небе и на море. Доротея Винцей.»

Удивленный, я повернул обломок сосуда. Он был покрыт сверху донизу надписями на греческом, латинском и английском языках. Первая надпись гласила: «Я не могу идти. Тизиефен своему сыну Калликрату». Далее следовало факсимиле.

Этот Калликрат (вероятно, по греческому обычаю, он назван так в честь деда), очевидно, делал попытку ответить: «Я перестал думать о путешествии, так как боги против меня. Калликрат своему сыну».

Затем следовали 12 латинских подписей, разбросанным там и сям. Эти подписи, за исключением трех, оканчивались именем Видекс «Мститель».

Римские имена, написанные на сосуде, упоминались в истории. Насколько я помню, это Мнесивс, Видекс Секс, Варивес, Мариллис и другие.

Этой серией имен перечислены многие столетия. Потом — самая любопытная надпись на этой необычной реликвии прошлого. Она сделана черными буквами поверх мечей крестоносцев и помечена 1445 годом. Мы нашли английский перевод этой надписи на втором пергаменте из ящика.

— Хорошо, — сказал я, когда прочел и внимательно разглядел все надписи, — вот и итог всего дела. Лео, ты можешь составить о нем свое собственное мнение. Я же обдумал все!

— И что же? — спросил Лео спокойно.

— Я полагаю, что сосуд подлинный и перешел к вашей семье за 4 столетия до Р.Х. Надписи подтверждают мое мнение. Я не сомневаюсь, что египетская принцесса или какой-нибудь писец по ее приказанию написал все, что мы видим, не сомневаюсь также и в том, что страдания и потеря супруга поразили ее так, что она была не в своем уме, когда писала это!

— Каким же образом отец мог видеть и слышать все это?

— Совпадение. Нет сомнения, что на берегу Африки есть скала, похожая на человеческую голову, и народ, говорящий на староарабском наречии, и болота, и топи. Лео, мне очень больно сознаваться в этом, но я думаю, что и твой бедный отец был не в своем уме, когда написал письмо!

Джон со своей стороны лаконично ответил: чушь!

Но Лео уже все решил и выразил твердое намерение ехать в Африку.

Я и Джон души не чаяли в нем, к тому же, Лео нарисовал мне соблазнительные картины охоты, которая ожидает нас в Африке. Не удивительно, что и мы согласились, а через три дня уже плыли по океану в Занзибар.

Глава IV

Шквал

Какое разнообразие впечатлений! Как это непохоже на нашу прежнюю жизнь! Прощайте, тихие комнаты колледжа, мирно шелестящие английские вязы, знакомые книги на полках шкафа! Новая картина перед нами! Бесконечная гладь великого океана, залитая серебристым светом полной африканской луны. Легкий ветерок надувает паруса нашего корабля, и вода, словно музыка, журчит вокруг нас. Большая часть пассажиров спит: скоро полночь, но дюжий смуглый араб Магомет стоит на палубе, меланхолично глядя на звезды. В трех милях от нас виднеется какая-то темная полоса. Это восточный берег Африки.

— Завтра в 10 часов, — говорю я, — мы должны увидеть таинственную скалу в виде головы, если капитан верно рассчитал. Там мы поохотимся!

— …И начнем искать разрушенный город и Огонь Жизни! — добавил Лео, вынимая изо рта трубку и улыбаясь.

— Глупости! — возразил я. — Сегодня после полудня ты достаточно упражнялся в арабском языке с этим арабом. Что он сказал тебе? Он занимался торговлей и хорошо знает эти широты как необитаемую страну и даже побывал на знаменитой скале. Слыхал ли он что-нибудь о разрушенном городе и пещерах?

— Нет, — ответил Лео, — он говорит, что страна представляет собой сплошное болото, где кишат змеи, особенно питоны, где масса дичи и вовсе нет людей. Но вдоль всего восточно-африканского берега тянутся болота, а за ними неизведанная область…

— Да, да, — согласился я, — там можно заразиться малярией! Ты слышал, что сказал этот араб о стране? Никто не хочет идти туда с нами, все они думают, что мы с ума сошли, и, честное слово, я начинаю думать, что это правда. Я буду очень удивлен, если мы увидим когда-нибудь нашу старую Англию. В мои лета это неважно, но я боюсь за тебя, Лео, и за нашего Джона. Право, это чистое сумасшествие, мой мальчик!

— Верно, дядя Горас! Что касается меня, я хочу попытать счастья. Смотри! Что это за облако?

Он указал на темное облако, заслонившее звездное небо в нескольких милях от нас.

— Пойди и спроси у араба! — сказал я.

Лео встал, ушел и сейчас же вернулся.

— Он говорит, что это шквал, но он пронесется в стороне от нас!

В это время к нам подошел Джон, выглядевший молодцом в охотничьей куртке из коричневой фланели, с некоторым смущением на честном круглом лице, которое не покидало его с тех пор, как он плавал по чужеземным водам.

— Позвольте мне, сэр, — произнес он, дотронувшись до своей легкой шляпы, самым забавным образом сидящей у него на затылке, — так как мы положили все наши ружья и вещи в шлюпку, не говоря уже о провизии, — позвольте мне влезть туда и там спать. Мне не нравятся эти черные парни! — Он понизил голос до шепота. — Они отлично умеют воровать. Что, если кто-нибудь из них заберется ночью в нашу лодку, перережет канат и удерет? Хорошее будет дело!

Я должен пояснить, что наша лодка была сделана специально для нас в Шотландии. Мы взяли ее с собой, зная, что этот берег изрезан бухтами и заливами, и хорошая парусная лодка 30 футов длиной будет нам нужна.

Капитан корабля сказал, что когда мы доберемся до таинственной скалы, едва ли возможно будет подойти к ней близко из-за мелей и бурунов. Целых три часа в это утро, хотя море было спокойно, ветер затих, мы переправляли большую часть имущества в нашу лодку, размещая в ней ружья, амуницию так, что, когда вдали показалась знаменитая скала, нам осталось только сесть в лодку и переправиться на берег.

Другой причиной, которая заставила нас принять всякие меры предосторожности, было опасение, что капитан может пройти мимо скалы по небрежности или по ошибке, а моряки хорошо знают, что корабль, бегущий по муссону, не может повернуть назад. Мы приготовили лодку и ждали.

— Да, Джон, — сказал я, — у нас много одеял, закройся ими от лунного света, он может повлиять на твою голову или ослепить тебя!

Мы сидели на палубе, курили, болтали и шутили.