Девочка на шаре. Рассказы, стр. 2
Лавиною стремительной!
Мы мчимся вперёд!… Ура!… Красные всегда побеждают! Отступайте враги!… Даёшь!!!
Я нажал себе кулаками на живот, вышло ещё громче, и я чуть не лопнул:
Мы врезалися в Крым!
Тут я остановился, потому что я был весь потный и у меня дрожали колени.
А Борис Сергеевич хоть и играл, но весь как-то склонился к роялю, и у него тоже тряслись плечи…
Я сказал:
— Ну как?
— Чудовищно! — похвалил Борис Сергеевич.
— Хорошая песня, правда? — спросил я.
— Хорошая, — сказал Борис Сергеевич и закрыл платком глаза.
— Только жаль, вы очень тихо играли, Борис Сергеевич, — сказал я, — можно бы ещё погромче.
— Ладно, я учту, — сказал Борис Сергеевич. — А ты не заметил, что я играл одно, а ты пел немножко по-другому?
— Нет, — сказал я, — я этого не заметил! Да это и не важно. Просто надо было погромче играть.
— Ну что ж, — сказал Борис Сергеевич, — раз ты
ничего не заметил, поставим тебе пока тройку. За прилежание.
Как тройку?! Я даже опешил. Как же это может быть? Тройка — это очень мало! Мишка так тихо пел и то получил пятёрку…
Я сказал:
— Борис Сергеевич, когда я немножко отдохну, я ещё громче смогу, вы не думайте. Это я сегодня плохо завтракал. А то я так могу спеть, что тут у всех уши позаложит. Я знаю ещё одну песню. Когда я её дома пою, все соседи прибегают, спрашивают, что случилось.
— Это какая же? — спросил Борис Сергеевич.
— Жалостливая, — сказал я и завёл:
Я вас любил:
Любовь ещё, быть может…
Но Борис Сергеевич поспешно сказал:
— Ну хорошо, хорошо, всё это мы обсудим в следующий раз.
И тут раздался звонок.
Мама встретила меня в раздевалке. Когда мы собирались уходить, к нам подошёл Борис Сергеевич.
— Ну, — сказал он, улыбаясь, — возможно, ваш мальчик будет Лобачевским, может быть, Менделеевым. Он может стать Суриковым или Кольцовым, я не удивлюсь, если он станет известен стране, как известен товарищ Николай Мамай или боксёр Геннадий Шатков, но в одном могу заверить вас абсолютно твёрдо: славы Ивана Козловского он не добьётся. Никогда!
Мама ужасно покраснела и сказала:
— Ну, это мы ещё увидим!
А когда мы шли домой, я всё думал:
«Неужели Козловский поёт громче меня?»
ЗЕЛЕНЧАТЫЕ ЛЕОПАРДЫ
Мы сидели с Мишкой и Алёнкой на песке около домоуправления и строили площадку для запуска космического корабля. Мы уже вырыли яму и уложили её кирпичом и стёклышками, а в центре оставили пустое место, чтобы здесь потом поставить самое ракету. Я принёс ведро и положил в него аппаратуру.
Мишка сказал:
— Надо вырыть боковой ход — под ракету, чтоб, когда она будет взлетать, газ бы вышел по этому ходу.
И мы стали опять рыть и копать и довольно быстро устали, потому что там было много камней.
Алёнка сказала:
— Я устала! Перекур!
А Мишка сказал:
— Правильно.
И мы сели отдыхать.
В это время из второго парадного вышел Костик. Он был такой худой, прямо невозможно узнать. И бледный, нисколечко не загорел. Он подошёл к нам и говорит:
— Здорово, ребята!
Мы все сказали:
— Здорово, Костик!
Он тихонько сел рядом с нами.
Я сказал:
— Ты что, Костик, такой худющий? Вылитый кощей…
Он сказал:
— Да это у меня корь была.
Алёнка подняла голову:
— А теперь ты выздоровел?
— Да, — сказал Костик, — я теперь совершенно выздоровел.
Мишка отодвинулся от Костика и сказал:
— Заразный небось?
А Костик улыбнулся:
— Нет, что ты, не бойся. Я не заразный. Вчера доктор сказал, что я уже могу общаться с детским коллективом.
Мишка придвинулся обратно, а я спросил:
— А когда болел, больно было?
— Нет, — ответил Костик, — не больно. Скучно очень. А так ничего. Мне картинки переводные дарили, я их всё время переводил, надоело до смерти.
Алёнка сказала:
— Да, болеть хорошо! Когда болеешь, всегда что-нибудь дарят.
Мишка сказал:
— Так ведь и когда здоровый, тоже дарят. В день рождения или когда ёлка.
Я сказал:
— Ещё дарят, когда в другой класс переходишь с пятёрками.
Мишка сказал:
— Мне не дарят. Одни тройки! А вот когда корь, всё равно ничего особенного не дарят, потому что потом все игрушки надо сжигать. Плохая болезнь корь, никуда не годится.
Костик спросил:
— А разве бывают хорошие болезни?
— Ого, — сказал я, — сколько хочешь! Ветрянка, например. Очень хорошая, интересная болезнь. Я когда болел, мне всё тело, каждую болявку отдельно зелёнкой мазали. Я был похож на леопарда. Что, плохо разве?
— Конечно, хорошо, — сказал Костик.
Алёнка посмотрела на меня и сказала:
— Когда лишаи, тоже очень красивая болезнь.
Но Мишка только засмеялся:
— Сказала тоже — «красивая»! Намажут два-три пятнышка, вот и вся красота. Нет, лишаи — это мелочь. Я лучше всего люблю грипп. Когда грипп, чаю дают с малиновым вареньем. Ешь сколько хочешь, просто не верится. Один раз я, больной, целую банку съел. Мама даже удивилась; смотрите, говорит, у мальчика грипп, температура тридцать восемь, а та кой аппетит. А бабушка сказала: грипп разный бывает, это у него такая новая форма, дайте ему ещё, это у него организм требует. И мне дали ещё, но я больше не смог есть, такая жалость… Это грипп, на-верно, на меня так плохо действовал.
Тут Мишка подпёрся кулаком и задумался, а я сказал:
— Грипп, конечно, хорошая болезнь, но с гландами не сравнить, куда там!
— А что? — сказал Костик.
— А то, — сказал я, — что когда гланды вырезают, мороженого дают йотом, для заморозки. Это почище твоего варенья!
Алёнка сказала:
— А. гланды от чего заводятся?
Я сказал:
— От насморка. Они в носу вырастают, как грибы, потому что сырость.
Мишка вздохнул и сказал:
— Насморк — болезнь ерундовая. Каплют чего-то в нос, ещё хуже течёт.
Я сказал:
— Зато керосин можно пить. Не слышно запаха.
— А зачем пить керосин?
Я сказал:
— Ну, не пить, так в рот набирать. Вот фокусник наберёт полный рот, а потом палку зажжённую возьмёт в руки и на неё как брызнет! Получается очень красивый огненный фонтан. Конечно, фокусник секрет знает. Без секрета и не берись, ничего не получится.
— В цирке лягушек глотают, — сказала Алёнка.
— Ага, — сказал Костик, — и крыс тоже едят! Для смеху!
— И крокодилов тоже! — добавил Мишка.
Я прямо покатился от хохота. Надо же такое выдумать! Ведь всем известно, что крокодил сделан из панциря, как же его есть? Я сказал:
— Ты, Мишка, видно, с ума сошёл! Как ты будешь есть крокодила, когда он жёсткий. Его нипочём нельзя прожевать.
— Варёного-то? — сказал Мишка.
— Как же! Станет тебе крокодил вариться! — закричал я на Мишку.
— Он же зубастый, — сказала Алёнка, и видно было, что она уже испугалась.
А Костик подбавил:
— Он сам их ест, что пн день, укротителей этих.
Алёнка сказала:
— Ну да? — И глаза у неё стали как белые пуговицы.
Костик только сплюнул в сторону.
Алёнка скривила губы:
— Говорили про хорошее — про гриба и про лишаёв, а теперь про крокодилов. Я их боюсь…
Мишка сказал:
— Про болезни уже всё переговорили. Кашель, например. Что в нём толку? Разве вот что в школу пе ходить…
— И то хлеб, — сказал Костик. — А вообще вы правильно говорили: когда болеешь, все тебя больше любят. Не сравнить…
— Ласкают, — сказал Мишка, — гладют… Я заметил: когда болеешь, всё можно выпросить. Игру какую хочешь, или ружьё, или паяльник.
Я сказал:
— Конечно. Нужно только чтобы болезнь была пострашнее. Вот если ногу сломаешь или шею, тогда чего хочешь купят.
Алёнка сказала:
— И велосипед?!
А Костик хмыкнул: