Когда птицы молчат (СИ), стр. 37

Уже спустившись по лестнице на танцпол, я оборачиваюсь и задираю голову вверх.

Никогда не знала, что ярость может придать бирюзовым глазам такой невыносимый, пронзительный зеленый оттенок.

Глава 13

Красная пелена медленно спадает с глаз. В темноте клуба я выхватываю ее тонкую фигурку. Это все, что я вижу сейчас.

Когда я планировал этот вечер, делал это без особого предвкушения. Хотел просто влиться в движение, чтобы толпа подхватила меня, громкая музыка вытеснила из головы все мысли, а тело возбудило другое тело, мягкое и доступное, податливое и нетребовательное.

Я порвал сразу с двумя подружками месяц назад.

Ира … Впервые я почувствовал что-то сродни боли, когда уходил от женщины. Отворачиваясь от ее глаз, в которых плескалось желание, в которых светилось что-то нежное и проникновенное, столь тревожащее меня, я почувствовал, будто день стал темнее, словно солнце стало светить скупо и нехотя.

И тогда я понял, что никогда больше не назову ее «подружкой», даже про себя. Она — нечто большее, совокупность всего того, что мне хотелось бы видеть в близком человеке. Мне не удалось до конца познать всю ее, я до сих пор не знаю, что она делает по утрам, когда просыпается, что заставляет ее напевать веселую мелодию или вгоняет в глубокую задумчивость, плачет ли от грустных фильмов и любит ли слушать птиц.

И тем не менее, мне сложно определить ее статус. Кто она для меня? Вернее, кем была?

За ее дверями я оставил часть себя. Возможно, самую светлую часть, которая была способна на доверие и чувство.

Я не помню, как вернулся обратно, на прием Хомутова. Всю дорогу не шли из головы образы ее счастливой семейной жизни. Ее улыбающееся лицо рядом с дочкой. Каким бы м*удаком меня не считали, я все же не смог разрушить жизнь маленького ребенка.

Настя ждала меня. И зря. Ее плохое настроение и рядом не валялось с моим. Ссора была неизбежна. Но не разрыв. Если бы она не заподозрила о моем отношении к Ире, если бы не сказала мне об этом вслух, не выбирая выражений, возможно, все еще была бы со мной. Из Насти получилась удобная подруга. Но в тот раз у нее словно в голове помутилось. Она кричала, как сумасшедшая, заставляя гостей прислушиваться к нашему разговору, если эти вопли можно таковым назвать.

Ты тр*хаешь ее, это же сразу видно!

Замолчи. Ты не знаешь, о чем говоришь!

Уж я-то как раз знаю. Ты спутался с женой подчиненного.

Настя, не устраивай скандал на виду у всех. Ей стало плохо, ее мужу пришлось уехать, он попросил меня позаботиться о ней.

И ты не упустил этой возможности, — ее слова сочились сарказмом.

Я отвез ее домой и сразу вернулся.

Ты бросил меня. Ты даже не спросил, каково мне было, когда я сочиняла какие-то небылицы для отца, оправдывая твой уход.

Я ни перед кем не должен оправдываться в этой ситуации. Ни перед тобой, ни перед ним.

Тебе плевать на меня!

Да. И заруби себе это на носу! У тебя нет никаких прав устраивать мне сейчас этот разнос. Ты мне ни жена и уже ею никогда не будешь, потому что я все и всегда решаю сам, а мнение ревнивой истерички как в данной ситуации, так и на протяжении всей моей жизни было бы мне безразлично.

Я тогда отвернулся и пошел прочь от оторопевшей Насти. Если она на что-то и надеялась, то я развеял в пух и прах все ее чаяния. Основательно надравшись в тот вечер, я уехал в клуб, где познакомился с милой недалекой рыжулей. Она на какое-то время согрела мою постель, но после той встречи с Ирой я даже смотреть на нее не мог. Она словно стала для меня напоминанием о том, что все это мишура, сверкающая и абсолютно ничего не значащая, подтверждение моих грешных мыслей и поступков в попытке хоть как-то сохранить прежний уклад жизни. Но больше все это было мне не по вкусу. Однако сколько вещей мы делаем даже в том случае, если они не доставляют удовольствия? Это как курение: вроде бы настал момент, когда понимаешь — все, кайфа нет, только дурацкая привычка, но продолжаешь тянуться к помятой пачке за вонючей сигаретой. А после — только горечь во рту и надсадный кашель утром. Вот так и со мной.

Снова клуб. И снова незнакомая легкомысленная красотка, готовая дать себя тр*хнуть в первый же вечер в темном уголке. Она на пару мгновений заглушит тупую, тянущую боль.

Когда дело почти дошло до главного, я заметил еще одну парочку напротив. Такие же безбашенные, готовые занятья диким, бездумным сексом.

Однако как только свет прожектора на секунду выхватил из темноты лицо девушки, я замер.

Ира… Там Ира… Ее голова запрокинута назад, ее руки обнимают другого мужчину. Он целует ее, гладит ее тело, подхватывает ее и прижимает к стене. Я вижу, как они движутся в точном ритме, скорее угадываю, чем слышу ее тихие стоны. Моя партнерша что-то недовольно мне кричит сквозь грохот музыки, но у меня даже нет сил ей ответить. В конце концов, она психует и уходит. А я не могу оторвать взгляд от Иры. Волосы упали на лицо, стройные ноги оплели мужскую талию.

Кто он? Ее муж? Другой мужчина? Ярость, ревность, жгучее желание убивать разрывает изнутри. Она вдруг вскидывает лицо и смотрит прямо на меня, хотя не может разглядеть в густой тени. Потом ее черты искажает оргазм, и я едва сдерживаюсь, чтобы не заорать на нее, не оторвать от другого тела.

Со мной она была такой же? Или в ней было больше страсти? Но почему в голову лезут не картины нашей близости, а те немногие, но драгоценные моменты, когда желание было утолено и мы просто были вместе, лежали рядом. Когда пульс выравнивался, успокаивался, я вновь чувствовал тонкий аромат ее тела, видел, как теплели, словно оттаивали ее глаза, угадывал сдерживаемый ею порыв прикоснуться ко мне. И тогда я гадал, как бы это было. Когда тебя хотят не в сексуальном плане, а просто нуждаются, как в человеке, возможно, любимом, но однозначно небезразличном. Да, я знал, но боялся этого, как египетской чумы. Потому что отдавать что-то большее, чем свое тело, и получать в ответ такой же дар было мучительно страшно.

Они проходят мимо. Замечаю довольное лицо Влада. Так и хочется вмазать ему, сбить кулаком сытую улыбку. Она опять смотрит прямо на меня, но не узнает, не видит. В ее глазах застыло какое-то отстраненное выражение, будто ее нет здесь, будто не ее только что тр*ахнули у стены, не она кончала для другого.

Сжатые кулаки начинают трястись от напряжения. Алкоголь в крови придает ярости. Я выхожу на балкон и смотрю вниз, на танцпол. Она идет за ним следом, держа за руку. Походка плавная, слегка неуверенная. Из каждого ее движения становится понятно, чем она только что занималась. Ее кожа прямо светится сексом и эротической негой. И тут она поднимает глаза и видит меня.

Между нами словно проскакивает молния. Я вижу, что ее взгляд становится осмысленным, жарким, в нем плещется желание, тоска и обида, но она отворачивается и больше не смотрит на меня. Хочу, чтобы она снова подняла глаза, хочу увидеть в них то, что манит с невероятной силой, гораздо большей чем та, что притягивает планеты. И тонкая, невидимая для чужих глаз нить связывает струны наших душ, а не только тела. Никогда не думал, что у меня еще осталась душа, но сейчас она болит и мечется в агонии. По моей собственной вине. Я сделал все, чтобы оборвать эту связь. Поэтому ее ясный, чистый взгляд ни на мгновение не устремляется в мою сторону.

Я наблюдаю, как она сливается с толпой, как медленно движется в такт музыке, как покачиваются ее бедра, свет играет на белоснежном плече, не прикрытом платьем, как белокурые пряди падают на лицо.

Спускаюсь вниз и иду через весь танцпол к выходу. Когда прохожу мимо нее, слышу горячий, пряный запах ее кожи и едва уловимую нотку духов, позволяю себе слегка задеть ее рукой. Она вздрагивает и, словно чувствуя мое прикосновение, поворачивается.

Никогда и ни у кого я не видел таких выразительных глаз. В них можно увидеть ее суть, не прикрытую ничем лишним, напускным. Она не умеет скрывать эмоции и мысли. Именно это меня и привлекло в ней в тот вечер, когда мы встретились. Она посмотрела на меня так, будто увидела что-то удивительное и в то же время ужасное. Она была ошеломлена и смущена, но на самом дне этих голубых озер, словно серебристые вспышки, полыхали искры. И даже длинные ресницы не смогли скрыть их от меня.