Течение Алкиона, стр. 48

20

Конечно, был диспут о том, кому что делать. Все хотели ехать, и никто не хотел оставаться. У меня были собственные причины не брать с собой еще кого-то, но дель Арко не собирался дать мне первому осмотреть «Потерянную Звезду». Он все еще полагал, что это его увеселительная прогулка.

Наконец аргументы были исчерпаны, восстановилось статус кво. Кто-то должен остаться на корабле, и кто-то должен суметь поднять его, если поисковая партия не вернется. Поэтому перст судьбы остановился на Ротгаре и Ив. Ротгар не был героем, и он был вполне удовлетворен таким решением. Но Ив заявила, что на борту должен остаться компетентный пилот. К несчастью, ей напомнили, что компетентный пилот является незаменимым и единственным экспертом по чужим мирам и должен идти. Мы взяли Джонни вопреки моему желанию. Но дель Арко был капитаном, и противные аргументы не были вескими и убедительными.

Таким образом, трое из нас сели в десантный вездеход — разновидность танка-амфибии, — сконструированный и построенный на Пенафлоре и являвшийся последним словом в деле транспортировки на чужих мирах. Пенафлор имеет неестественно завышенные требования в отношении эффективности бронезащиты, которую испытывают даже на боевое применение. Но это все же было много быстрее, чем идти пешком или же, как альтернатива, снова поднять «Лебедь» с риском на этот раз не избежать кораблекрушения. Я, конечно, не хотел этого делать — вносить возмущения в пространство, подобное этому. Было совершенно очевидно, что эффекты искажения были так же велики на поверхности планеты, как и в пространстве.

Правда, на поверхности особо не поскачешь вверх-вниз. Поток здесь не был достаточно сильным, чтобы именовать его чем-то большим, нежели каприз. Тем не менее здесь была жизнь, — жизнь в экстремальных условиях, только она могла существовать в атмосфере земного типа. Все, что здесь жило, было и способным изменяться.

Это означало в обычных условиях, что искажающие волны приходят в измененный район, а жизненные формы поглощают энергию волн. Только неподвижные объекты могут сопротивляться силам такой величины. Бронированные вездеходы и космические скафандры могли выстоять против искажений точно так же, как они могли стоять под солнечными лучами и жесткой радиацией. Но жизненная система не может эволюционировать в железном ящике. Она не может хранить местные условия на значительном протяжении. Она должна жить с ними. Жизненные формы существуют за счет искажающей энергии. Они всасывают непостоянное течение, запитывают в русла и используют. Единственной их проблемой является сверхизобильная поставка энергии. Они должны придумывать пути ее использования, которые не были бы просто необходимы в эмпирическом списке.

И поэтому они постоянно изменяли форму.

Каждая искажающая волна — их частота менялась каждые десять минут, до полудюжины в минуту — давала повод для изменения ландшафта. Это была ритмическая часть. К тому же жизненные формы могли использовать сэкономленную энергию, чтобы внести изменения между волнами. Каждая биоформа испускала такой флюид, какой хотела. Она могла принять любую желаемую ею форму, или вовсе никакой, в точности на такое время, чтобы удержаться на мгновение или два. И так как искажающая энергия из солнечной области была крайне обильна, то не было пределов изобилию форм жизни, кроме самой жизни. Изменяющаяся система, рассуждал я, должна осуществить очень быструю эволюцию только в одном направлении. Полная возможность изменения была пассивным сбросом энергии. Владение подачей и приемом. Но означает ли это, что мы — как агрессоры — были в безопасности? Возможно, нет — ловчая яма весьма пассивный вид западни.

Дальше мы не пошли до тех пор, пока я не определил, что местные жизненные формы не так уж многосторонни, как мне казалось вначале. Существовал определенный набор форм, которые они могли принимать. Все было достаточно ординарно. Не было резких углов и прямых линий, не было и осевых соединений. Цилиндры и сферы были, вероятно, предпочтительнее, но изогнутость и волнистость вполне обычны, и несколько раз я видел изогнутые лентой Мебиуса существа.

Вначале я думал, что подобная жизненная система должна легко достигнуть разумности, но позднее понял, что это невозможно. Интеллект необходимо улучшать своеобразной медитацией между стимулом и действием: на человеческом примере это рационализация. Есть расы, которые нерациональны — у них нет памяти и языка, — но они все еще могут квалифицироваться как разумные. Они получили псевдоэмоциональную систему воздействия как интерпретатор физических сигналов и своеобразный прибор по принятию решений, который модифицирован чисто интроспективными значениями, ничего общего не имеющими с условием Павлова. Они не работают на чистом рефлексе. Это совершила жизненная система. В ней нет расхождения между стимулом и сигналом. Нет расхождения, которое могло привести к появлению разума.

Я решил, что это, скорее всего, простейшая биосфера. Тем не менее я не отбросил свои первоначальные предположения и здоровую порцию подозрительности. Мы с дель Арко были вооружены. Джонни — которому мы поручили управлять транспортным средством — тоже имел разнообразнейший арсенал наготове. Огненная мощь, конечно, была неотъемлемой частью конструкции вездехода пенафлорцев.

Мне не нравилось передвижение внутри форта. Одно дело нести мобильное небольшое оружие, чтобы защитить себя от непредвиденных опасностей. И совершенно другое — иметь с собой что-то, что постоянно тревожит чужой мир и имеет достаточное количество жара, чтобы испепелить континент. Это слишком много, чтобы задумываться над каким-то решением. И конечно, чужаки точно такие же, как и люди — в некоторых отношениях. Все, что они делают после того, как выв них выстрелите, так это превращают ад во много раз более проклятое место. Это происходит чаще всего из-за сумасшествия или испуга, но разве можно было полагаться на ребенка вроде Джонни? Правильно, когда приказывают не стрелять без крайней необходимости, но ведь так редко можно узнать наперед, что есть крайняя необходимость, чаще всего это выясняется, когда все уже позади, слишком поздно.