Течение Алкиона, стр. 32

Следующее утро я спал.

После полудня дель Арко должен был встретиться с Шарло для сопоставления имеющейся информации и установления разумного основания для нашей попытки найти «Потерянную Звезду». Джонни и Ротгар готовились к отлету, но мне нечего было делать — невозможно было заранее выработать какой-либо план полета. Невозможно строить планы, когда имеешь дело с Течением Алкиона.

Пока я мог позволить себе расслабиться — это был последний шанс в предстоящую неделю или более. Вечером я встретил Ив в портовом кабаке — высокой башне со сплошным стеклянным колпаком на верхушке, через который туристы могли лицезреть Течение. Оттуда также можно было получить грандиозный вид захламленного участка в центре порта, где копошились местные жители, занятые теми своими повседневными делами, которые привели их на окраину Течения. Значительно более приятным для меня было огромное пространство взлетного поля, которое тянулось на десять—двенадцать миль в сторону юга, разбитое на клочки с передаточными тележками и почтовыми грузовиками, с частными ангарами и вещевыми складами. «Хохлатый Лебедь» был далеко отсюда, защищенный от наплыва зевак высоким забором и закрытый чехлом. Но он был высоким кораблем, и я знал его достаточно хорошо, чтобы определить его формы в сравнении с рэмродами, трассовиками и П-шифтерами, которые были припаркованы неподалеку от него, ближе к нашей башне. Другие масс-релаксационные корабли выглядели невзрачными и неуклюжими; со всеми своими массивными шести — и восьмисекционными корпусами, они были просто большими и безобразными. «Хохлатый Лебедь» имел размеры, промежуточные между самым легким П-шифтером и самой тяжелой яхтой, и выглядел немного непривычно по сравнению с их простыми полированными шкурами. Но я-то знал, какой хрупкой и фальшивой была эта зеркальность.

Я посмотрел на корабли чужаков, их формы и размеры, которые разрушали все представления. Это были лучшие прыгуны у свободные торговцев, но среди них было несколько медлительных калош, которые предназначены для протяженных увеселительных прогулок в спокойных районах Течения. Для ползания в сонных пыльных облаках и подобного рода местах, где нет ничего опасного, — грузовики, холодильники. Они оптом торгуют своим грузом, бывая, может быть, раза два в год на Холстхэммере. Это не была тяжкая, сопровождаемая риском в Течении, работа, но она позволяла кораблям летать, а их экипажам зарабатывать себе на жизнь. Многим космонавтам больше и не нужно было, хотя люди, как правило, очень напыщенны или слишком сварливы. Мы основательно тщеславный и агрессивный народ.

Внезапно я увидел «Гимнию» Алахака, но вспомнил, что он теперь использует другое имя для корабля, которое я не знал.

Ив посмотрела на небо — кораблей не было. Ее очаровал тот факт, что она в космосе уже несколько дней. Даже бывалые туристы тщательно пытались скрыть удивление от космоса. Никому не нравилось выглядеть человеком, всю жизнь копающимся в грязи в галактический век.

Солнце Холстхэммера — слабый красный гигант, который никогда не проясняет горизонт более чем на пять часов или около того. Северное небо было почти румяным от полусвета, обрызгав свечением облака. Запутавшаяся масса Течения таилась выше, изгибаясь за красной туманностью, как огромный, искалеченный паук, развесивший разреженную сеть из звездного света.

Технически Течение — темная туманность, потому что его составляют облака из пыли — во внутреннем кольце; люди видят его как темную кляксу на фоне тусклых звезд за ним. Но оно содержит большое количество звезд, которые сохраняют видимые величины на Холстхэммере и нескольких ближайших мирах. Поэтому темная туманность ярка и прекрасна — если вам нравятся вещи подобного рода — в близком приближении. Свет преломляется и искривляется массой туманности, и его лучи всевозможных цветов и постоянно меняются. Даже в полдень оно имеет резкое, пятнистое сияние, которое соперничает с солнечным светом. Многолетнее ослабление и прилив его искажающих течений делают затруднительным наблюдение за ним: звездные штормы всегда швыряют вещество вперед-назад во времени и из световой плотности ядра к тонкой оболочке, и искры рождаются и умирают все время; каждая, загораясь, окрашивает все в свой оттенок.

— Это наводит ужас, — сказала она. — Словно огромная рука с растопыренными пальцами, которые сжимаются и разжимаются.

— То же чувствует и оно, — сказал я. — Пальцы всегда бегают по вашей коже, проникают сквозь защиту. Непрерывный дождь из пыли и радиации. Течение вертит в руках корабли, как ребенок сглаживает бумажного журавлика, прежде чем бросить его в полет.

— А еще туманности дали имя, которое предполагает более приятный характер, — прокомментировала она. Ее губы сложились в слово «Алкион», хотя она и не произнесла его.

— По теории имен Ротгара, — сказал я, — умиротворение драконов прививает любовь к кораблям, оскорбляет мертвые миры и приятно живущим.

— Очень поэтично, — промурлыкал новый голос за нами.

— Алахак! — воскликнул я, быстро развернувшись, и бросился приветствовать его. Мы обменялись крепким рукопожатием, при этом свободные руки положили друг другу на плечи. — Я надеялся, что ты найдешь меня, — сказал я. — Я спрашивал о тебе, но никто не знал, в каком ты порту. Знаешь, как это бывает. Ты выглядишь весьма преуспевающим.

Он стеснительно одернул свою одежду, которая была излишне дорогой и имела изысканный покрой, но не соответствовала одежде космонавтов.

— Меня заставили натянуть это, — объяснил он. — Приходится иметь дело с людьми, которые одеваются подобным образом. У меня нет твоей гордости. Я принял условности, и меня сделали богачом.

Он был излишне вежлив. Алахак был гордым человеком — у него были основания стать таким. В среднем хормонцы меньше ростом, чем люди с Земли, но Алахак был выдающимся представителем своей расы. Ростом он был почти с меня, хотя и значительно уступал в массе. Он выглядел крепким, его гладкая кожа не обтягивала кости, но плоть хормонца весит меньше, чем человеческая.