Децема. Предыстория (СИ), стр. 89

Возможно, Дис верил, что этот оглушительный удар меня отрезвит. Что мой гнев обратится сначала на него, а потом на наших общих врагов. Ведь Десница был прав, и я эту правду знала, кажется, всегда. По крайней мере, я о ней точно догадывалась.

— Конечно, ведь я ваш босс, — согласилась глухо я. — Идти за мной на дно ваша прямая обязанность, если я тону. Большего от вас не требуется.

— А мне казалось, от нас требуется предотвращаться подобные исходы любым способом.

— Как ты и сказал, тебе показалось, — через пару секунд я добавила: — Но ты можешь изменить эти правила во время своего правления. Что-то мне подсказывает, что оно не за горами.

Почему-то Диса моё предсказание совсем не обрадовало.

47 глава

В сaмом главном зале особняка Нойран, Тавроса и, возможно, всего Эндакапея, было людно, шумно и отнюдь не весело. Редкий день, когда столько сильных мира сего можно было наблюдать собранными в одном месте в один день. Меря друг друга оценивающими, недружелюбными взглядам, боссы крупнейших кланов всем своим видом давали понять, что партнёрские отношения объединяют их лишь формально. Казалось, гости Иберии готовы были вцепиться в глотки друг другу в любой удобный момент, стоит хозяину просто отвернуться. Держать себя в руках их заставлял лишь несокрушимый авторитет отца, и этот факт в очередной раз переполнил меня безграничным к нему уважением. Даже с учетом того, что это собрание, обязанное принять ряд решений в связи с ведущимися в данный момент военными действиями на территории Эндакапея, с самого начала ополчилось против Децемы.

Изначально плохая репутация, личное недовольство Иберии мной, невозможность выплачивать налоги в полном объёме и предоставлять обученных рекрутов в его армию дискредитировали меня в глазах почтенной публики.

Но я, уже успевшая свыкнуться с собственным положением изгоя в их славном обществе, не проронила ни слова против пространных обвинений Иберии и поддакивания его прихлебателей. В конце концов, как и сказал Дис, я была сюда вызвана с одной конкретной целью: дать последний повод для собственного уничтожения. Хватило бы одного слова, даже косого взгляда. Понимая это, я сохраняла упрямую невозмутимость и сдержанно отвечала на редкие вопросы, в остальное же время — стойко молчала.

К сожалению, на Совете я находилась со спутником и ручаться за своего телохранителя, присутствие которого было обусловлено моим статусом, не могла, так как прекрасно знала вспыльчивый характер Лайз. Его психика была весьма неустойчива к ударам судьбы и ложным обвинениям, оправдывая данное мужчине прозвище.

Но я, правда, верила, что в этот раз Псих не создаст проблем, так как знает, насколько важно для нас сохранить лицо. Именно сегодня. Именно здесь и сейчас. В его душе мог бушевать пожар справедливой ярости, его ненависть к Иберии казалась оправданной (особенно после личного визита Его Величества), Лайзу было позволено проклинать босса Нойран и его приспешников, но про себя, чёрт возьми, про себя!

Подавать голос без разрешения, да ещё человеку, не имеющему в этом зале никаких прав, в обязанности которого входит лишь изображать деталь имиджа своего начальства, было запрещено. Это табу.

Обращаться такому, как он, лично к Иберии с очевидным недовольством — преступление.

Отважиться на неприкрытые оскорбления и позволить себе выдать подобный фокус на глазах столь солидной аудитории… это означало обеспечить себе мучительную кончину.

Перспектива подобного исхода должна была остудить пламенные рыцарские порывы моего охранника. И я верила, остановит, даже когда Иберия перешел все границы в перечислении моих грехов.

— …я уже не говорю о дезертирстве, которым «отличилась» Децема в этой войне, — вещал он будничным тоном, под аккомпанемент хора возмущенных шепотков.

Это «дезертирство», скорее всего, было организовано теми же умельцами, которые спланировали покушение на Индру.

— Они пропали без вести, а не дезертировали, — уточнила я, услышав в ответ голос босса Либры — отца Розы, который с некоторых пор уютно устроился под крылом Нойран:

— А в вашем случае это не одно и то же?

Ох, кому как не вам знать, что не одно.

— Не нужно, Одан. Все мы ошибались, — неожиданно остановил его Иберия. — Не мне осуждать кого-то теперь, после того как я сам совершил ошибку с далеко идущими последствиями. Скажу честно, событий, о которых я жалею, не так уж много. Увы, моё решением, отправить в Безан тебя, Эла, входит в число этих сожалений. Тебя. Девчонку. Совершенного несмышлёныша. Неокрепшего и восприимчивого к разного рода… соблазнам.

На самом деле, Иберия выбирал выражения. Называть меня прямолинейно «шлюхой», когда рядом сидит его сын, он не дерзнул.

Стиснув пальцами подлокотники, я проглотила это оскорбление, не поведя и бровью.

— Ваше молчание следует трактовать как согласие со всеми обвинениями? — едко поинтересовался какой-то старый шакал, на которого я даже не взглянула.

— В этом нет нужды. Нам лучше трактовать реальные факты, очевидно провокационные поступки, которых более чем достаточно. А не молчание. Потому… Адсон, занеси в протокол… — разогнался в очередной раз Иберия, но его тут же перебил громкий, дрожащий от злости и страха голос.

Лайз понял моё молчание превратно. Это не было демонстрацией слабости, растерянностью или признанием поражения. Потому его героизм был не просто лишним, а запрещенным.

— Эй, Адсон, а почему бы тебе не занести в протокол вот это?

Окаменев, я смотрела прямо перед собой, наблюдая вытянувшиеся лица Иберии и других боссов, шокированных возмутительной выходкой моего телохранителя. Голову на отсечение, Лайз решил не самым культурным жестом продемонстрировать почтенному собранию своё мнение на их счёт.

Осела могильная тишина. Казалось, на миг из мира ушло всякое движение.

— Как вам такой «реальный факт», а? Устраивает? Вы же именно этого добивались! Чего так поникли? Если уж вы тут заранее сговорились нас закопать, нужно дать вам хоть одну, мать её, причину сделать это! Потому что до этого самого момента вся Децема, от босса до самого последнего рядового, была верна вам, как никто… никто из этих сиятельных жопоглазов. Но ваша сучка указала именно на неё! Самого покорного, преданного и исполнительно человека из всех! И вы, как кобель последний, подчинились! И подчиняетесь до сих пор! Скажи она вам оттрахать собственную мать, и вы бы сделали это незамедлительно, будь старушка сейчас жива.

Вот это дурак…

В зале разверзся ад. «Сиятельные жопоглазы» вскочили со своих мест, послышался грохот опрокидываемых стульев, возмущенные возгласы. Кто-то схватился за оружие, больше для вида, чем для реальной эксплуатации.

Убийство в Тавросе — нонсенс.

Даже когда громовой голос трясущегося от гнева и унижения Иберии повелел схватить «зарвавшегося недоноска», я не смогла себя заставить повернуть голову в сторону безумно расхохотавшегося Лайза. Даже просто поверить в происходящее.

Он выглядел безнадежно чокнутым в тот момент даже больше, чем когда пытался покончить с собой. Ну… в этот раз у него это получилось.

— Давай, чёрт возьми! Ты ведь на это напрашивался, старый маразматик! Ещё в тот раз, когда поднял на моего босса руку! Бить женщин и преданных тебе всем сердцем людей вроде вида спорта у тебе подобных, да? — орал Псих, судя по звукам, успешно сопротивляясь. — Иди сюда и попытайся заткнуть меня сам! Я ведь много чего ещё могу рассказать. Про тебя и про твоего извращенца-сына!

— Да уберите уже эту паскуду с моих глаз! — взревел Иберия, бросая взгляды-молнии то на Лайза, то на меня. — Ты за это поплатишься! Боги свидетели, поплатишься.

Он обращался ни к кому конкретно.

— Убью падлу! Заживо сожгу! А останки скормлю собакам!

Это предназначалось слетевшему с катушек Лайзу.

— А ты… Я лишаю тебя всех званий! Всего, что дал тебе! Ты отныне не возглавляешь Децему, ясно?! Нет больше никакой Децемы!