Лондонские оборотни, стр. 106

— Очень умно, — прокомментировала Мандорла, которая придвинулась поближе к Лидиарду. — Разве я тебе не говорила, Дэвид, что могла бы помочь тебе прояснить твое сознание? У тебя не хватило храбрости нанести вред себе самому, но ты только нуждался в любящей безжалостности того, кто это понимает. Хотя теперь ты должен отставить в сторону свою маленькую сестренку, потому что очень скоро нам придется предстать лицом к лицу перед твоим разгневанным Пауком, а для этой работенки годимся только мы с тобой.

Она обратилась к Корделии:

— Не бойся, дитя, он вовсе не нужен мне для меня самой, ведь я волчица, и он мне слишком по нраву, чтобы готовить из него бифштекс на завтрак. Отпусти же его теперь, прошу тебя. Корделия сначала не поняла, о чем говорила Мандорла, и растерялась, когда ей стала ясна суть дела, но все-таки не могла отойти, как ее просили. Она не в силах была разорвать это объятие, ведь оно было единственным, что осталось у нее и ее возлюбленного посреди этой непонятной унылой пустыни.

— Дэвид, — шепнула она. — Не покидай меня. Никогда не покидай меня.

Он ничуть не ослабил свое объятие, но смотрел на Мандорлу Сулье, а не на Корделию.

— Ты ошибаешься в этом враге, если полагаешь, что он станет обращать внимание на таких, как мы, — сказал он. — Не думаешь ли ты, что ребенок распят на кресте для нашего развлечения или досады? Эта сеть была сотворена, чтобы поймать Сфинкса, а мы — только отбросы, которые собрали вокруг нее обстоятельства. Хотя ты и бессмертна и намного выше человеческих созданий, которых презираешь, ты ничто рядом с этим Сфинксом-Дьяволом. Полное ничто. Я думаю, он привел тебя сюда только потому, что Харкендер преисполнился гнева по отношению к тебе, и лишь за это чудовище собирается тебя наказать.

— Нет! — отрезала Мандорла. — Мы стоим гораздо большего!

— Увы! — не согласился с ней Пелорус. — Я убежден, что Дэвид прав. И даже если я имел какой-то шанс призвать на защиту силы Махалалеля, этот шанс уже потерян, потому что мы находимся в самом центре логова Паука!

Впервые Корлделия наблюдала, как улыбка сошла с лица Мандорлы, и поняла, что правда больно задела ее. Но яркие, как звезды, глаза волчицы ничуть не потемнели, только ее взгляд переместился на ребенка, который все спал, и безмятежность его сна так не соответствовала орудию его пытки.

— Она все еще считает, что Габриэль принадлежит ей, будет льстить ей и умасливать ее, и с его помощью она еще сможет сыграть значительную роль в этом спектакле, — прошептал Лидиард.

Корделия определенно услышала в его голосе восхищение, но она отвернулась от женщины-волчицы, чтобы взглянуть на молчаливую фигуру девушки, которая, задрав голову, все смотрела на спящего ребенка с неизмеримым страданием во взоре. Тут Корделия подумала, интересно, почему любой из тех, кого сюда вызвали, имеет право считать себя играющим в событиях более значительную роль, чем остальные.

До сих пор Джейкоб Харкендер ни единым словом или знаком не обнаружил, что он заметил присутствие Лидарда, или вервольфов, или Корделии, или этой девушки. Однако он внезапно резко повернулся и начал вглядываться в туманную хмарь, как будто бы понял по звуку, кто-то приближается. Его затененные черты сделались ярче и исказились от ненависти, видимо он знал, что идет враг.

— Это Сфинкс! — догадался Лидиард, губы его все еще находились очень близко от уха Корделии.

Они повернулись, чтобы увидеть — всех охватило чувство ожидания.

Но когда ожидаемый силуэт отделился от пляшущих туманов и остановился между двумя узловатыми безлистными деревьями, Корделия разглядела, что это вовсе не Сфинкс, но только человек, столь же призрачный, как и все остальные тут.

И даже при этом она не могла не задержать дыхания в тревожном изумлении, потому что этот человек был ее отцом.

7

Таллентайр был чуть ли не последним человеком, которого Дэвид Лидиард ожидал увидеть на месте действия этого кошмара, и он со смешанными чувствами смотрел, как его друг доверчиво продвигается вперед. С одной стороны, он был рад увидеть еще одного союзника, но с другой, его беспокоило, что именно он мог быть каким-то таинственным образом ответственным за присутствие Таллентайра и должен нести эту вину сам, если все это закончится неудачей.

В течение мгновения определенно трудно было определить, чем это может кончиться, победой или поражением.

Но в походке Таллентайра не было ничего неуверенного, и в сознании Лидиарлда не осталось сомнений, что новопришедший намеревается попытаться взять на себя контроль над ситуацией, так же ненавязчиво и настойчиво, как он делал это на протяжении всей земной жизни.

Проходя мимо, Таллентайр не взглянул ни на Дэвида, ни на Корделию, которая все еще стояла, плотно прижавшись к жениху. Лидиард не понял, то ли он их не заметил, то ли не узнал, то ли все его внимание было устремлено на темную фигуру, которая обладала внешними контурами Джейкоба Харкендера.

Харкендер, который ранее был хрупким духом, сотканным из бесформенных теней, неожиданно начал приобретать массу и плоть. На нем оказался черный плащ, скрывавший контуры его тела, но делавший его корпус очень крупным. Таллентайр же, хотя был немного выше ростом, казался гораздо легче, отчасти из-за того, что был призраком, а отчасти из-за костюма цвета хаки из тонкой материи, который был на нем в ту роковую ночь, когда он впервые встретился со Сфинксом.

И до тех пор, пока два старых врага не оказались лицом к лицу, Лидиард не осознал, что он, в конце концов, оказался прав. В некотором смысле, Сфинкс здесь присутствовал, вместе с Таллентайролм, точно так же, как Паук присутствовал в лице Харкендлера. Лдирард подумал, что в любой момент эти двое могут изменить свой облик, так же быстро, как это сделала Мандорла Сулье, и показать себя такими, какими они были до того, как дурацкая судьба дала им мозги и сны человека.

— Значит, вы здесь, наконец, — произнесла фигура в плаще новым незнакомым и зловещим голосом. — В конце концов, вы должны были прийти ко мне, и я всегда знал, что придете. — Он говорил так, как Джейкоб Харкендер, обращаясь к сэру Эдварду Таллентайру, но одновременно и так, как Паук, затягивающий новую жертву в свою паутину горести.

— Я здесь. — согласился второй собеседник. — Мы, в конце концов, больше схожи, чем я полагал прежде, и не должны оставаться врагами.

— Значит, вы допускаете, что я имею на это право? Теперь вы согласны, мир, каков он есть, тот мир, в который я верю, всего лишь движущийся предмет, обладающий созидательным волшебством, созревший для того, чтобы им управляли те, у кого имеется истинная мудрость?

— Никоим образом. — отвечал баронет торжественно. — Я пришел вам доказать: несмотря на весь кошмар, который вы сплели, чтобы поймать нас, вы ошибаетесь.

Лидиард услышал легкомысленный смешок Мандорлы Сулье и не мог не почувствовать абсурдности ситуации. Вот они все стоят здесь, всех их затащили в глубины земли какие-то сверхъестественные создания из тяжелого камня и спокойного огня, их заставили оставаться в мрачном унылом и голом Подземном мире, в тени распятого ангела. Сам оратор — не более, чем призрачное отражение человека из плоти и крови, но все же он с самодовольством утверждает, будто мир вовсе не таков, каким кажется.

Однако Лидиард напомнил себе, что к шарлатану Джейкобу Харкендеру обращается не только рационалист сэр Эдвард Таллентайр, но и этот загадочный Сфинкс, наконец, решивший предстать перед Пауком, который отвлек его от сна, похитив при этом часть его души, чтобы создать чудо-ребенка.

Во всяком случае, Харкендер не чувствовал настроения смеяться. Но и не хмурился. Вместо того в его глазах под капюшоном промелькнула надежда, и он, не мигая, уставился на своего противника:

— Я могу уничтожить вас прямо на месте. — сказал он. — Здесь я имею такую власть, что мог бы мгновенно объять вас огнем и развеять ваш прах по этой печальной почве.