Лондонские оборотни, стр. 10

— Кровь? — спросил он.

Таллентайр, встав на колени, коснулся пятна, но только пожал плечами.

— Если да, то и это осталось от прежних искателей древней мудрости. — ответил он. — Здесь нет никаких следов де Лэнси, насколько я вижу. — Он убрал растрескавшийся лист в свою записную книжку, обращаясь с ним с привычной для него аккуратностью.

— Покажи мне другие следы крови, — велел он.

Лидиард вышел на солнце первым и повел баронета к месту в неподалеку от тела Мэллорна. И там указал на новое пятно, уже потемневшее от жары настолько, что оно больше не казалось свежим.

— Не думаю, что это моя кровь. — вздохнул Таллентайр. — И, смотри-ка, вот еще. Конечно же, меня не заносило так далеко, насколько я помню. Возможно, здесь начало тропы, которая ведет вверх по склону. И, наверное, как раз туда пошел де Лэнси.

Говоря это, Таллентайр осматривал местность, в поисках какого-то нового знака. И нашел очень быстро. Лидиард понял, что человек, который потерял столько крови, когда шел или бежал, вряд ли мог после этого остаться в живых.

Пока они поднимались по усеянному камнями склону, Лидиард ожидал, что в любой миг отыщется тело. Пятна попадались все реже, а идти по тропе становилось все труднее. К тому времени, когда они добрались почти до гребня, любые следы начисто пропали, но Таллентайр не стал медлить, он спешил на самый верх, чтобы осмотреться там и увидеть дальний склон.

На вершине он остановился, и Лидиард услышал нетерпеливый выдох, который испустил его спутник, что-то увидав. Молодой человек поспешил к нему, и, как только они поравнялись, Таллентайр схватил его под руку и указал вперед.

— В двухстах ярдах от них, полускрытое скальным выступом, лежало бледное нагое человеческое тело.

— Де Лэнси! — Воскликнул Лидиард. — Он еще жив? — Говоря это, он понимал, что солнечный жар мог только ухудшить состояние человека, который лежит обнаженным уже несколько часов. Он опасался худшего. И обругал себя за то, что раньше не поискал Уильяма, как следует вместо того, чтобы убивать время на молитву.

Таллентайр уже шагал вперед, двигаясь нетерпеливо и устало, это свидетельствовало о том, что баронет, хоть и не оправился еще от травм полученных ночью, но был как всегда бодр духом и решителен. Лидиард, вообразив, что вновь ощущает в своей крови яд, который занесла ему через руку маленькая змейка, поплелся за другом.

Лежащий действительно был гол и лежал лицом вниз, и его стройная светлая спина, подставленная солнцу, уже обгорела до красноты. Но это был не де Лэнси. У этого человека были белокурые волосы и поразительно красивое лицо. Судя по всему, он ровесником де Лэнси, двадцать пять или чуть больше. Но он был нежнее и слабее. Тело его спереди и сзади было исполосовано, словно по нему прошлась когтями большая кошка.

Таллентайр перевернул незнакомца, так чтобы его лицо и грудь стали полностью видны, и положил палец ему на шею, ища пульс. Лидиард не сомневался, что никогда прежде не видел этого человека, и все-таки было в его внешности что-то необычно знакомое, напоминающее о чем-то, чего он не мог в точности припомнить.

— Кто бы это мог быть? — Прошептал он, когда его взгляд встретили утомленные и красные глаза Таллентайра.

— Ну, — заметил баронет, и в его голосе прозвучал горький и гневный сарказм, — кто это еще может быть, если не волк, которого я видел во сне, который, несомненно, был оборотнем, что забрел сюда из твоего бреда и явился помериться силами с живым Сфинксом! И если это так, то здесь, в этом жутком глухом месте, я узнал об истинной истории мира, а то, чему я по глупости предпочитал верить в течение жизни — одна ложь. То, что случилось с нами здесь, совершено твоим ревнивым Богом, чтобы просветить меня, дать понять — человеческий разум, в конечном счете, слаб и ничтожен, и не вправе даже надеяться выиграть бой за верное понимание мира.

Лидиард отпрянул, ужаснувшись этой странной жалобой и столь умышленному, пусть непрямому богохульству. Он сказал:

— Да не можете вы так думать.

Сэр Эдвард, после того, как еще несколько мгновений отводил душу мысленно, снизошел до ответа:

— В самом деле, не могу. Не знаю, жертвами чего стали мы, но этого беднягу, несомненно, ограбили и раздели разбойники, а затем оставили умирать, это, конечно, не де Лэнси, но он и не туземец. Мы должны помочь ему, чем можем, и надо как можно скорее возвращаться в Вади Халфа, чтобы привести оттуда других на поиски Уильяма. Будем надеяться, что им удастся установить, как и почему на нас обрушились все эти несчастья.

На это Лидиард смог только молча произнести: «Аминь». Затем наклонился, чтобы взять раненого за ноги, в то время как Таллентайр поднял его за плечи, они, не сговариваясь, решили как можно скорее нести его в свой лагерь.

Но как только пальцы Лидарда коснулись кожи раненого, смутное воспоминание, которое пробивалось к поверхности его разума, вдруг всплыло. Как будто внутри него открылось некое око, которое видело на мир совсем иначе, чем обычные глаза.

А он увидел, и был убежден, что именно увидел , каким бы нелепым ни казалось такое убеждение, что человек, которого он коснулся, имел лишь облик человека, скрывавший его истинную природу, звериную, волчью.

— Что такое? — Резко спросил Таллентайр, когда их первая попытка поднять бесчувственное тело ни к чему не привела.

Мгновение Лидиард жгло желание поделиться со своим другом и наставником тем, что он увидел, но юноша тут же вспомнил, что за человек баронет, и насколько нетерпим ко всему, что считает вздором. Он решил не раздражать его, и объяснил свое поведение одним из следствий действия яда.

— Извините, — ответил он. — Просто минутное головокружение и дурнота. Сейчас мы его поднимем.

Но пока они несли раненого к своей палатке в долину, Лидиард не мог избавиться от гнетущей мысли о том, что эта дурнота и помрачение рассудка могут продолжаться больше, чем миг-другой, и что таинственное внутреннее око, пожалуй, так просто само собой не закроется.

Первая интерлюдия

Компас Разума

1

Средневековый английский фольклор исключительно беден по части оборотней, особенно, вервольфов. Причина в том, что волки были истреблены в Англии при англо-саксонских королях, и, таким образом, перестали быть источником страха для народа. Бедность традиции, впрочем, с лихвой восполняется развитием более поздней богатой мифологии оборотней в Лондоне.

Большинство англичан сталкивается с этим специфическим предрассудком в виде сравнительно невинного назидательного детского стишка, несколько строчек которого призывают детей не бродить в одиночку по ночам, особенно в полнолуние, а не то они станут добычей голодных лондонских оборотней. Самые ранние упоминания о лондонских оборотнях, которые я способен был разыскать, встречаются в уличной балладе, изданной около 1672 г. и в памфлете, опубликованном, вероятно, на 10—12 лет позднее. Куда больше упоминаний можно отыскать в дешевых балладах на отдельных листах и в сборниках песенок конца 18 века, когда появилось большинство самых известных баек…

И поныне ходят бесчисленные рассказы о подвигах лондонских оборотней. Большинство детских страшных сказок наделяет вервольфов Лондона склонностью утаскивать заблудших и непослушных детей. Есть также несколько достойных внимания побасенок и более странного содержания. Два таких образчика фольклора вписываются в общую картину историй о том, как дети человеческие вступают в отношения с чудесными возлюбленными, у которых есть одно любопытное отличие. Истории, где повествуется о том, как обыкновенный мужчина женился на неописуемой красоты женщине, и в конце концов, выяснилось, что она одна из лондонских оборотней, наиболее традиционны Обычно в них оговаривается, что жених дал невесте обещание, которое однажды все-таки нарушил, и это привело к открытию ее истинной природы, и, конечно, к ее утрате, но там говорится также, что вервольфы женского пола постоянно ищут себе мужей среди высших классов города, дома которых могли бы послужить убежищами для целых стай (численность которых колеблется от горстки оборотней до дюжины). Небылицы же, где описываются сердечные дела между обычными женщинами и оборотнями-мужчинами, более своеобразны. В таких сюжетах обычно не идет речь о браке, они чаще имеют вид романтических сказок об истинной, но трагической любви, о страсти, которую невозможно утолить. Мужская половина оборотней Лондона, в отличие от своих сестер, неспособна к физической близости в людском обличии, а накал чувства неизбежно приводит к преображению.