Славянские сказки, стр. 19

Житель запечный недоуздок взял и пошел себе восвояси.

Рано утром братья-пьянчуги со стыдом домой воротились. Отец видит: ничего не поделаешь! И велел овес на сено косить.

* * *

Раз, — по какой такой причине, неизвестно, — вышел от короля указ, что он дочь свою за того замуж выдаст, кто на скаку с облака золотой перстень на золотом шнурке сорвет. Разнеслась об этом весть во все концы; и братья Жителя запечного собираться стали.

— А ты, Житель запечный, верно, не поедешь? — спрашивают.

— Нет, нет, я тоже еду, — ответил он и стал рядом с ними.

Оседлали они коней, нарядились. А он сел на большую пеструю свинью и пустился в путь — перстень снимать.

Ну, посмеялись тут братья и весь честной народ вдосталь!

А Житель запечный тряхнул за гумном недоуздком.

— Что угодно пану? — послышался голос.

— Ничего не надо, только медную одежду и медного коня!

Тотчас явились и медный конь, и медная одежда. Нарядился он и поскакал во дворец.

А перед дворцом полным-полно знатных господ — все на конях. Каждому хотелось перстень достать, но ни у кого не выходило. И братья Жителя запечного скакали даром: перстень остался висеть.

Вдруг прилетел, словно на облаке, юноша на медном коне, взвился в воздух, схватил золотой перстень со шнурком, королевне головой кивнул — и прочь умчался.

Тут стали про него разузнавать, расспрашивать, писать о нем во все края. Но так медного молодца и не отыскали.

Тогда вышел другой указ, что королевну отдадут замуж за того, кто с еще более высокого облака на скаку золотое яблоко сорвет. Опять братья к нему, начали его дразнить.

— Поедешь, Грязнуха? Опять на пестрой свинье?

А он ничего, только плечом повел.

— Конечно, поеду. Почему ж мне не ехать? — отвечает.

И когда они, разодевшись, сели на коней, он за ними на той же пестрой свинье в путь тронулся. А за ним — толпа ребят, и народ на него пальцем показывает.

Но только он — уже за гумном — один остался, как вынул из сумки недоуздок и тряхнул им.

— Что угодно пану? — раздался голос.

— Ничего не надо, только серебряного коня и серебряную одежду! — приказал он.

Тотчас все явилось, и он переоделся.

А перед королевским дворцом опять полно знатных господ. Все скакали понапрасну. Вдруг примчался яркий, как молния, молодец в серебряной одежде, на серебряном коне, так что все вздрогнули при этом чуде. Взвился к яблочку, оглянулся на королевну и вместе с яблочком исчез. Все на него, рот разинув, уставились — не в обиду будь сказано, — как бараны на новые ворота; а потом уж, сколько ни расспрашивали, серебряный молодец как в воду канул.

Наконец в третий раз король указ издал, чтобы все съезжались, и кто с самого облака на скаку золотой платок достанет, тому он и дочь и все свое королевство отдаст.

Тут понабралось-понаехало панов, что деревьев в лесу. И Грязнухины братья в дорогу пустились. А Грязнуха вечный — Житель запечный проехал верхом на свинье людям на смех по всей деревне до самого гумна и там тряхнул недоуздком.

— Что угодно пану?

— Ничего не надо, кроме золотого коня и золотой одежды!

Надел он золотую одежду, и такое сияние пошло вокруг — ярче солнца! Сел на волшебного коня и поскакал ко дворцу. Там никто и думать не мог о том, чтобы скакать так высоко. Вдруг бурей пронесся золотой молодец на коне, взвился к облаку, схватил платок и умчался, как птица.

Тут король промолвил:

— Где бы он ни был, а должен я его найти!

И дал приказ все города, деревни, замки, дома, кухни, печки, дворцы, гумна и закрома, всюду-всюду все углы обшарить и найти его. А Грязнуха вечный сидел дома за печью в том самом виде, как утром с печи слез, — в одних портах и рубахе да в старой изодранной шапке, так что прямо пугалом огородным выглядел. Но добычу при себе держал: золотой платок и золотое яблочко он спрятал в шапку, а золотой перстень укрыл в золе, в горячих угольях, на веревочке, к пальцу привязанной, и, подергивая веревочку, играл с ним, как дитя.

Пришли посланные короля к тому дому и спрашивают сыновей. Подошли и к Жителю запечному да и говорят ему на смех:

— Не ты ли это был, Грязнуха?

— Вы про что? Как я на свинье-то ездил? — спросил он, да таким смешным, тягучим голосом.

— Ну что за удалец! — сказал один из старших братьев. — В такой молодецкой гусарской шапке только индюшек пасти!

И для потехи надвинул ему шапку на лоб. Выпали оттуда вдруг яблочко и платок. Хотел Житель запечный поскорей шапку поправить, да и выдернул за веревочку перстень из пепла. Тут паны тотчас его узнали. И все диву дались, как такой недотепа писаным красавцем мог стать.

Но Грязнуха вечный — Житель запечный показал, как это могло быть. Подтянулся он, тряхнул недоуздком.

— Что угодно пану?

— Золотую одежду и золотого коня!

Тотчас появилось и то, и другое. Оделся он, вскочил в седло и одним духом прискакал в королевский дворец. Там его ласково встретили, выдали за него королевну, сыграли свадьбу. И живут они оба до сих пор, коли не померли.

Дай Бог тебе счастья, мостик!

У одного вдовца была дочь. Она часто ходила к соседям то попрясть, то для какой другой работы, как у девчат водится. Там, у соседей, у нее подружка была, дочь вдовы. И не обращала девушка никакого внимания на разговоры о том, будто мать этой подружки — колдунья. А та всегда была с ней ласкова, будто с родной дочерью. Сладких ли лепешек напечет, другое ли что в доме у них заведется, всегда она обеих девушек этим поровну наделяла. И наша девица так ее любила, словно та ей родной матерью была.

Раз пришла дочь вдовца на посиделки; сели обе девицы за прялку и начали прясть. Колдунья, как будто невзначай, подмигнула им и промолвила:

— Как бы хорошо было вам, детки, в одном доме жить, да всегда вот так вместе сидеть! Будто две сестрицы! Ты бы, милая, отцу шепнула: что он все один да один? Живи я с вами, могла бы по дому помочь. Вам обоим было бы лучше.

Девушка промолчала, но подумала, что и в самом деле это было бы хорошо.

А вернувшись домой, и говорит отцу:

— Отчего ты не женишься, отец? Тебе была бы помощь, да и у меня, сироты, была бы мать. С доброй мачехой я жила бы душа в душу. Возьми замуж соседку; она со мной всегда такая ласковая.

— Ах, дочка, — ответил отец. — О нашей соседке толкуют, что она колдунья. Ну, разве такая годится в мачехи?

— Да ты уж только женись. А она будет ко мне ласковой. Мало ли чего не толкуют! Все это неправда.

И уговаривала отца до тех пор, пока тот не посватался. Но что же вышло? Не успели свадьбу сыграть, стала мачеха донимать падчерицу, да так, что и описать невозможно. Всякую работу заставляла ее делать, отдыху не давала с утра до вечера. И не кормила, как следует: в один горшок с собакой кое-каких объедков ей кинет, да лепешек из золы напечет; а вместо платьев обноски ей отдавала, которых ее родная дочь уж носить не могла. Родную-то дочку она, понятно, не обижала! Та у нее всегда нарядная, как пава, ходила — с карманами, полными сдобных булок и всякой сладкой снеди. Но дочь была такая же злая, как мать. Приходила к падчерице и, глядя, как та трудится, начинала скалить зубы, сытая, нарядная:

— Посмотри, какое у меня красивое платье! А на тебе одни лохмотья. Видишь, какие я ем вкусные лепешки? Думаешь, дам? И не подумаю!

Ну могла ли бедная падчерица этого ждать от своей недавней милой подружки?

После таких речей она всегда горько плакала; сердце у нее просто разрывалось от обиды. Шла к колодцу и там исходила слезами.

Как-то раз увидел отец, что она там плачет.

— Видишь, дочка, — сказал он. — Ведь я был прав, когда говорил, что она не будет тебе доброй мачехой. Но теперь ничего не поделаешь. Уж терпи, пока сам господь-бог этого не изменит.

— Да, ты был прав, отец. Я сама виновата, что ни о чем не догадывалась, — ответила дочь. — Но сама и поправлю дело. Пойду искать по свету какой-нибудь работы.