Похищение в Тютюрлистане, стр. 16

В ту памятную ночь я крепко уснул и не слышал шума, разбудившего моего хозяина. Сито в удивлении стал протирать глаза, — по самой середине комнаты передвигался огромный мешок пшеницы.

Старику показалось, что он спит, но нет, мешок двигался прямёхонько к порогу, и при этом старик отчетливо услышал писк стаи мышей. Они тащили мешок на своих спинах. Тут мельник вскочил — с грохотом перевернулась лавка; стало серым, повсюду задвигались стаи мышей, они десятками выскакивали из кринок. Ошеломлённый хозяин стоял, растопырив руки, три волоса на его голове поднялись дыбом, желая посмотреть на это исполненное ужаса зрелище.

Потом Сито кинулся на меня. Прежде чем я очнулся, он уже тащил меня за хвост.

— Позор кошачьего племени, выродок, — визжал он, — ты не кот, ты мышиный брат!

Он ударил меня ниже спины и швырнул в снег. Я долго ждал, когда остынет гнев хозяина.

Мне было видно, как двигался по кладовой огонёк. Слышались душераздирающие вопли, — это мельник подсчитывал убытки.

Я не уверен, расстались ли мы навсегда, но так как я до сих пор хромаю, то думаю, что он был мною недоволен.

Работы я нигде не нашёл, но и не голодал, потому что за мной шла слава мышиного опекуна — и всегда какие-нибудь, дальние родственники моего крестника приносили мне несколько кусков сала, героически украденных из мышеловок. «Для нашего дорогого Мышибрата», — говорили они, печалясь над моей недолей и поблёскивая при этом влажными от слёз глазами.

— Ты славный кот, — потрепал его по плечу петух.

Неожиданно над их головами повисла, словно ягодка рябины, возвратившаяся Точка.

— Смотрите, наша божья коровка!

— Тише… Замолчите…

— Торопитесь! Торопитесь! — кричали куропатки в полёгшей от зноя пшенице.

— Смотрите, какой-то фургон едет, — мяукнул Мышибрат.

Было так тихо, что звери слышали, как сыплется песок с медленно вращающихся колёс, как скрипят ремни и храпят кони.

Взметнувшаяся пыль, будто хвост дракона, двигалась тёмной полосой за колымагой.

— Бежим, — крикнули друзья, — это цыган Нагнёток!

Свернув с дороги, раздвигая колосья, звери помчались ближней межой, под защиту дремучих чащ Столесья.

— Вот они, совсем рядом! — послышался радостный голос цыгана.

— Не бойтесь, я помогу вам, — шепнула Точка на ухо Хитраске.

Братство отравителей

Высвободив штанину из острых шипов ежевики, цыган вырвался, наконец, из чащи цепких кустарников и, сунув нож за пояс, вышел на поляну.

— Эй, Друмля!

Издалека он услышал голоса дочери и сына. Еле переводя дух, они вернулись с пустыми руками.

— Мы не найдём их, папа, в этих дебрях, — сказала цыганка, вытаскивая из волос запутавшиеся листья.

— Если б здесь были мои блохи, — в раздумье почесал шею Нагнёток; и вдруг, дёрнув себя за бороду, он прошептал:

— Какая мысль! Станьте на одной ноге!

— Зачем? Какой от этого прок?

— Становись, не разговаривай. Я знаю, что делаю! — Он с трудом закинул ногу за пояс и стоял так, скорчившись и бормоча заклятья в травы и папоротники:

Услышав эти заклятья, деревья задрожали; дольше всех колыхался плющ на старом дубе, словно у него была одышка. Сквозь листья блеснул круглый глаз петуха, и потянула острым носом Хитраска.

— Мы погибли, — простонал Мышибрат, отпрянув вглубь дупла, где, съёжившись, сидела перепуганная Виолинка.

На полянку со всех сторон высыпали мухоморы и быстро построились в шеренги.

Мухомор — странный гриб. Он стоит себе в красной шляпке, заломленной на затылок или надвинутой на глаза, в белом чулке, такой скромный и невинный. Но всегда вокруг него странная тишина и пустота. Не пролетит бабочка, не прожужжит муха. Он стоит и копит в себе смертоносный яд. Вы заметили, — у молодых мухоморов шляпка сплошь красная, а у старых множество точек, похожих на кусочки белого пластыря. Но вы не знаете, верно, о том, что это особые знаки. За каждую умерщвлённую муху — одна точка. Стоит ей только лизнуть сока, напоминающего по цвету молоко, как она тотчас умирает от яда.

Больше всего мухоморы ненавидят людей, потому что человек, отыскав съедобный гриб, похвалит его, соскоблит с ножки землю, положит в корзинку, а мухомору даст палкой по башке, собьёт с него шляпку, раскрошит, растопчет. Поэтому мухоморы вступают в особые братства, где обсуждают новые способы применения ядов.

Они действуют так: идёт по лесу какой-нибудь старичок или полуслепая бабка, срывает мухомор, варит его дома вместе со съедобными грибами, а потом, отравившись, засыпает вечным сном.

— Чего ты хочешь от нас? — кричали мухоморы, нетерпеливо подпрыгивая на месте. — Зачем ты нас вызвал?

— Я хочу, чтобы вы нашли, где спрятались лиса, петух и кот. С ними маленький человеческий ребёнок; тех троих вы можете отравить, но не смейте прикасаться к девочке! Я хочу взять живьём! Если вы не найдёте мне их, я превращу вас в поганок.

— Ох, не делай этого, господин! Мы добудем беглецов из-под земли, эти трое будут извиваться со вспухшими животами. Когда они заснут, мы смочим ядом их губы! Завтра же мы приведём к тебе девочку.

— Хорошо, я буду ждать до рассвета, только начинайте поиски сейчас и ищите получше, или… — Он вырвал из-за пояса бич и взмахнул им над мухоморьим войском.

Мухоморы разбежались, только мелькнули в траве их красные шапочки.

Да, грибы могут двигаться! Лишь когда на них смотрит человек, они застывают в неподвижности. Но вспотевшие ножки, сдвинутые набекрень шляпки говорят о том, что еще несколько секунд тому назад они бойко пробирались сквозь лесную чащу. Порой мы застаём врасплох целые семьи, которые сошлись на полянку с детьми, со щербатыми дедами… Мы радуемся, — сколько высыпало грибов! Это обычно бывает после тёплых ливней, потому что во время дождя грибы сидят у знакомых, в домиках под корневищами, и болтают, расположившись на мягком мху, а потом возвращаются домой в полной уверенности, что никто из людей не пройдёт сквозь заросли, где нависшие, смоченные дождём ветки преграждают им дорогу.

Начальник мухоморов достал из подмышки карту и подал цыгану. Она была сделана из листа лопуха. Лист весь высох и выкрошился, осталась только тоненькая сеточка — крохотные жилки, обозначавшие путаные тропинки в чащах Столесья.

— Мы загоним беглецов в болото Утопленника, — там ты нападёшь на них. Это место я обозначу красной булавкой. — Мухомор вытащил из белоснежной манжеты булавку и приколол к карте. — Сам видишь, отсюда недалеко, ты без труда их найдёшь!

Не сняв шляпы, он кивнул цыгану головой и деловым шагом направился к кустам. Издалека доносились крики и топот; это красной линией двигалась по лесу мухоморья облава.

Цыган почесал оцарапанную ногу и стал разглядывать карту. Друмля и Кляпон с любопытством смотрели на отца.

Капрал Пыпец нетерпеливо шевельнулся в дупле. Сверху посыпалась труха; у него защекотало в клюве. Петух чихнул так громко, что в дупле загудело. Цыган беспокойно оглянулся.

— Старый дуб, наверное, выпил слишком много соков, и теперь его мучает икота, — засмеялась Друмля.

Звери замерли. Сердца у них громко забились, и только королевна прошипела: «Жаль, что тебе не свернули шею, петушиное отродье!»

Одна Хитраска с трепетом следила за божьей коровкой, которая, сделав круг над головой цыгана, села теперь на карту. Быстро выдернув красную булавку, она замерла, на месте.