На берегах Горыни и Случи, стр. 44

Каратели не прекратили поисков партизанской группы, наводившей ужас на местных правителей. А мы, маневрируя, внезапно появлялись там, где нас меньше всего ожидали. В зону нашего влияния входили села и хутора Людвипольского, Межиричского и Тучинского районов Ровенской области.

Как-то мне довелось побывать в Людвиполе, где я вёл переговоры о закупке оружия. За золотые монеты можно было приобрести сотню винтовок, но, к сожалению, у нас не было денег.

Во второй половине ночи я возвращался к своим. Рассвет застал меня в пути. Извилистая тропинка привела к западной опушке Медведовского леса — и тут от неожиданности я замер. Метрах в двадцати, спиной ко мне стоял притаившийся полицейский. Недалеко от него замаскировалось ещё несколько предателей. Несомненно это была засада. Появись я на открытом поле — гибель неминуема… Полицейские не заметили меня, и я бесшумно попятился к зарослям. Фортуна и на сей раз не изменила, и мне удалось благополучно добраться до нашей стоянки.

С сумерками группа зашла в село Городище. На молокопункте партизаны вылили молоко, предназначенное для отправки фашистам, разбили центрифуги. В другом помещении хранилось сливочное масло, яйца и фрукты. Часть этих продуктов мы погрузили на подводу, и Василий Самокиш с Ростиславом увезли их. Остальные продукты испортили.

Во время разведки Пихур обнаружил тропы диких кабанов.

— Следы свеженькие! — нагнулся он. — Поохотимся, Николай?

— С удовольствием! — не устоял я перед искушением. Бродили по зарослям почти весь день, но дикие кабаны будто сквозь землю провалились.

Не солоно хлебавши возвратились в лагерь.

— Другое дело фашисты — их вы бьёте без промаха. А кабаны — удел настоящих охотников! — подшучивали товарищи.

Ростислав встретил нас с новостью: задержаны трое неизвестных.

— Документы у них есть?

— Нет.

Ростислав проводил меня, Киселева и Жоржа к задержанным. Рослые парни, примерно моих лет, поочерёдно представились: Алексей Кармолин и Федор Воробьев — лейтенанты, Алексей Глинко — рядовой. Участвовали в обороне Киева и при различных обстоятельствах попали в плен. Бежали из ровенского лагеря.

Вспоминая о побеге, Глинко с благодарностью отозвался о женщине, спасшей его. Он назвал её Марией Титовной Левицкой.

— Сколько нашего брата обязаны ей жизнью! — восторгался Глинко патриоткой.

— Где Левицкая живёт?

— В Ровно. Улица Крутая, дом номер один. У неё есть муж, сынишка.

К собеседникам подошёл отец, только что прибывший из Гуты. По его просьбе задержанные подробно повторили рассказ.

— Что же вы намерены делать дальше? — поинтересовался отец.

— Вы первая вооружённая группа, которую мы встретили, — ответил Глинко. — Будем вместе с вами бить оккупантов.

— Если примете нас в боевую семью, — уточнил Кармолин.

Воробьев же не соглашался с товарищами.

— Мы солдаты, — твердил он, — и должны сражаться с фашистами на фронте. Нас не простят за пассивность.

— Дело хозяйское, никого не уговариваем. Товарищи пусть останутся, а вы идите, куда вам вздумается.

Воробьев энергично доказывал своё:

— Не имею права здесь отсиживаться. Моё место — на передовой!

— Это правильно, — заметил отец, — но не стройте иллюзий! До фронта тысяча километров, и пройти их без документов — дело не шуточное.

Не спеша отец скрутил «козью ножку», затянулся дымом.

— Я скажу так: лучше синица в руках, чем журавль в облаках.

— Обо всём подумал, -не сдавался Воробьев.

Отец терпеливо разъяснял:

— Допустим, удастся перейти линию фронта. Но там спросят: куда дел оружие? Почему сдался в плен?… Эх, Федор, Федор, горячая голова! Или думаешь, что здесь, за тысячу километров от передовой, дела не найдётся? Не кажется ли тебе, что мы здесь толчёмся понапрасну и не приносим пользы Родине?…

Федор задумался. Чувствовалось, что в нём происходит внутренняя борьба.

Кармолин уговаривал товарища:

— Оставайся с нами, Федор! Так лучше будет.

Воробьев молчал.

Наступила тишина. Казалось, все обдумывают: идти Воробьеву или остаться. Но Воробьев уже сделал выбор.

— Ну что ж, — смущённо объявил он, — вы правы, прошу и меня принять в ваши ряды.

— Так бы давно! — повеселел Глинко.

В хорошем настроении мы расселись у костра, у которого хлопотал Василий Самокиш, дежурный повар. Он взял ведро с варёным картофелем, слил воду и приготовил пюре. Расставил котелки и раздал обед.

— Если кто желает масла, яичек, не стесняйтесь! — заботливо предлагал Самокиш.

— Нажимайте, ребята, — поддержал я повара, — вечером уходим на другую базу, все продукты с собой не унесём.

После сытного обеда новобранцы дали присягу, им вручили по винтовке, по сто патронов и по две гранаты.

Подпольщики сообщили нам о предполагаемом приезде в Кудрянку сына помещика Кашенцева, офицера ровенского гестапо, за которым партизаны давно охотились.

По карте мы изучили дороги и подступы к поместью. Выработали план: перекрыть все пути, ведущие к хутору, и захватить Кашенцева живым. Но кто выполнит боевую операцию?

— Я! — вызвался Воробьев.

— И я! — присоединился Кармолин.

— Тогда давайте так, — предложил я, — пусть с новичками пойдут Ростислав и Пихур. Ростислав хорошо знает там каждую тропинку.

— Есть! — отозвались боевые друзья.

— Собирайтесь в путь, время не ждёт!

Партизаны залегли у дороги, ведущей к поместью. Но, учитывая то, что гестаповец мог попасть в село через любой районный центр — Межиричи, Тучин, Костополь и даже через Людвиполь, остальные бойцы группы сосредоточились в самом поместье.

В усадьбе готовились к встрече именитого гостя. Пахло свежеиспечённым хлебом, жареной птицей.

В самую пору праздничной суеты я переступил порог гостиной Кашенцева. Мне навстречу поспешил помещик. Посередине комнаты старик остановился, будто окаменел. Его нижняя губа судорожно затряслась, он кисло улыбнулся.

— Прошу, молодой человек, прошу. Забыл, правда, как вас величать. Но рад видеть в своём доме, — лицемерил помещик.

— Я не один, со мной люди. Загоните собак в будки. Мы зашли к вам попутно. Подкрепимся — и дальше в дорогу. Немедленно распорядитесь насчёт собак!… — настойчиво повторил я.