Драгоценность, стр. 46

–?Иногда у меня такое чувство, будто я вспоминаю чужую жизнь, – говорит Эш. – Человека, которого больше нет.

–?Он есть, – шепчу я.

–?Трудно вспомнить, каким ты был, когда постоянно притворяешься кем-то другим.

–?Я уверена, что бывают минуты, когда ты можешь быть самим собой.

Выражение его лица разом смягчается.

–?Сразу видно, что ты здесь недавно.

Меня задевают его слова.

–?Может быть, но я могу понять, что ты имеешь в виду. К тому же у тебя гораздо больше свободы, чем у меня. Ты можешь говорить, когда захочешь, одеваться, как тебе нравится, ходить куда угодно. К тебе относятся с уважением.

–?Ты действительно думаешь, что это уважение, когда герцогиня не сводит с меня глаз за ужином или когда Карнелиан требует, чтобы я бесконечно танцевал с ней? Ты думаешь, их волнует, что я устал или голоден, или что на самом деле ненавижу танцы? Они не уважают меня, Вайолет. Они владеют мной, как собственностью.

Мы молчим, погруженные каждый в свои мысли.

–?Нет, нет, – вдруг восклицаю я. Эш удивленно поднимает бровь. – Если бы ты был их собственностью, ты не пришел бы сегодня в концертный зал. И если бы я действительно принадлежала им, как вещь, меня бы здесь не было.

–?Это очень оптимистичный взгляд на наше положение, – говорит Эш.

–?Ты не согласен?

–?Я… – Эш вздыхает. – Я слишком давно живу здесь. Трудно оставаться оптимистом. – Его рука ложится мне на шею, и он поглаживает большим пальцем мой подбородок. – Но вот что я тебе скажу: когда я проснулся сегодня утром, то поймал себя на том, что снова могу дышать. Словно с меня сняли какой-то груз, и я впервые за долгие годы стал самим собой.

–?А что произошло сегодня утром?

Он улыбается.

–?Я решил найти тебя.

Тишина окутывает нас, но мне в ней уютно. Эш убирает руку с моей шеи и опирается на спинку дивана.

–?По чему ты больше всего скучаешь? – спрашивает он. – Из своей прошлой жизни.

–?По моей семье, – отвечаю я и ставлю чашку с холодным чаем на столик. – Особенно по младшей сестренке, Хэзел. Она так выросла. – Я горько улыбаюсь. – И стала очень похожа на нашего отца.

–?А ты на кого похожа?

Я смеюсь.

–?Ни на кого. Мой отец, бывало, шутил, что у мамы наверняка был роман с молочником. – Теплая грусть разливается в моей груди.

Эш наматывает на палец мой локон.

–?Он хороший человек, твой отец?

–?Он умер, – говорю я тихо.

Его рука замирает.

–?Вайолет, я… прости.

–?Ничего. Это было давно.

–?Сколько лет тебе было?

–?Одиннадцать.

Он разматывает накрученную прядь волос.

–?Могу я спросить, как это произошло?

Я отворачиваюсь к окну и начинаю рассказывать.

–?Он возвращался домой после поздней смены в Смоге. Там, у таверны на вокзале, была драка – двое жестоко избивали третьего. Мой отец… он попытался остановить их. – Я сглатываю ком. – Один из них пырнул его ножом. К тому времени, как ратники принесли его домой, он был уже мертв. – Я закрываю глаза и вижу все как наяву – мой отец, весь в крови и грязи, мокрый от дождя, лежит бездыханный на кухонном столе. Моя мать воет от горя, издавая страшные, нечеловеческие звуки. Я отвела Хэзел и Охру в нашу комнату, но и оттуда были слышны ее стенания. Мы втроем свернулись на кровати и проплакали всю ночь. Утром тело отца уже забрали.

Слеза стекает по моей щеке, и я быстро смахиваю ее, смущенная. Сейчас не время плакать.

–?Извини. Я давно не вспоминала о той ночи.

–?Он пытался кому-то помочь, – шепчет Эш. – Это был очень смелый поступок.

Я пожимаю плечами.

–?Наверное.

–?Мне очень жаль.

Мы снова молчим.

–?Расскажи про свою семью, – прошу я.

–?А что про них рассказывать?

–?Я не знаю. Что-нибудь. Вы были очень близки с отцом?

Эш жестко усмехается.

–?Нет. Я не был близок с моим отцом. Мы … не понимали друг друга. Я был не такой, как два моих старших брата. Они близнецы – Рип и Пенел. Не знаю… они всегда были буйными, все время дрались, от них было много шума, и они были намного крупнее меня. Я предпочитал тишину. Если бы у нас дома были книги, я был бы счастлив сидеть у печки и читать.

–?Так вот почему ты оказался в беседке? – спрашиваю я. – Там, на балу, было так шумно.

Его рука сплетается с моей, и я растворяюсь в ощущении этой близости.

–?Да, отчасти. И еще потому, что только так мог заставить себя не смотреть на тебя.

–?Ну, конечно, – говорю я краснея.

–?Это правда. – Он придвигается ближе. – Вайолет, если мы не остановимся сейчас, я боюсь… боюсь, что уже никогда не смогу остановиться.

Никогда. Слово не кажется преувеличением. Я тоже не думаю, что когда-нибудь захочу это прекратить. Я вдруг с грустью осознаю, что, когда покину Жемчужину, то расстанусь и с Эшем.

Но я прогоняю эту мысль, пусть подождет. Ведь он сейчас здесь, рядом со мной, и ничто не может помешать нам насладиться этим мгновением.

Я склоняюсь к нему. Пальцы Эша трутся о мою щеку, и по ней бегут мурашки предвкушения.

–?Ты собираешься поцеловать меня снова? – спрашиваю я с надеждой.

Он улыбается.

–?Да, Вайолет. Я собираюсь снова поцеловать тебя.

Его губы касаются моих губ, сначала нежным, потом все более настойчивым поцелуем, и я обвиваю его руками, проваливаясь вместе с ним в мягкие подушки дивана.

21

– Ты готова, Вайолет? Вайолет?

Мы с доктором Блайтом в саду, под дубом. Позднее послеполуденное солнце просачивается сквозь его листья.

Время ведет себя как-то странно после моей вчерашней встречи с Эшем. Порой минуты тянутся как часы, а потом вдруг скачут вприпрыжку, и я не успеваю оглянуться, как оказываюсь совсем в другом месте и не могу вспомнить, как здесь оказалась.

–?Извините. Да. Я готова.

Я снимаю перчатки и убираю их в карманы пальто. Доктор Блайт улыбается.

–?Ты сегодня слегка рассеянная, – говорит он. – Это естественно, что ты нервничаешь. Но я думаю, что после нашего сеанса в понедельник ты сама себе удивишься.

У меня нет никаких иллюзий насчет того, что я смогу приручить это дерево. Но я сдерживаю улыбку и послушно киваю. Нащупываю узелок на коре дуба и поглаживаю его пальцами, ощущая закрученную спираль его нитей.

Первое: увидеть предмет как он есть. Второе: нарисовать мысленный образ. Третье: подчинить его своей воле.

Появляется образ дерева зимой, его голые ветви черные на фоне бледно-серого неба. Падает легкий снег, белые хлопья кружатся и тают, едва касаясь земли. Есть что-то печальное и красивое в этой картинке. Во мне оживает необъяснимая тоска по дому.

Я ощущаю жизнь дерева, и она все такая же могучая, как раньше. Но сейчас я лучше подготовлена к этой силе. Я чувствую, как она бьется в мою ладонь, растекается по моим венам. И очень хочу, чтобы образ, рожденный в моем сознании, стал реальностью.

Дерево признаёт меня – я чувствую, как оно откликается на мой призыв, на знакомое биение жизни во мне. Я задыхаюсь и падаю на колени, но моя рука по-прежнему крепко прижата к узелку. Никогда еще я не испытывала таких острых ощущений. Это головокружительно и странно, потому что дерево не может чувствовать так же, как я. Меня захлестывает такая нежная печаль, что мне хочется плакать и в то же время кричать от восторга, потому что я чувствую, как нестареющая вечность тянется к обновлению.

Усилием воли я вытягиваю из дуба толстые жилы жизни. К моему удивлению, одна из них приходит в движение. Я нежно обхватываю ее, но, едва между пальцами пробивается щекотка, отскакивает от меня, и в моем теле что-то надламывается, и острая боль разрывает спину, крушит позвоночник.

Я падаю навзничь, кровь хлещет из носа прямо в грязь. Внезапная потеря контакта с деревом дезориентирует меня, и мои пальцы скребут по земле в поисках утраченной связи.

Доктор Блайт хлопает в ладоши.

–?Браво, Вайолет, – произносит он со спокойной уверенностью. – Браво.