CITY, стр. 85

Ветер гулял под солнцем ягуара, клозинтаунская улица клубится пылью, словно выжжена вся земля.

Повсюду пустыня.

Пришедшая извне, проникшая в мельчайшую жилочку города.

Ни звука, ни слова, ни движения.

Покинутый город.

Вокруг летают остатки от ничего, безмолвные собаки рыщут в поисках тени, где успокоились бы их кости и жалобы.

Восьмое июля, воскресенье. Солнце в зените.

Из восточных краев, из облака пыли, из прошлого, появляются двенадцать всадников, бок о бок, длинные волосы свешиваются на глаза, рот закрыт шарфом. Пистолеты на поясе, ружье под мышкой.

Продвигаются медленно, против ветра, шагом.

Вот они поравнялись с первым в Клозинтауне домом. Теперь можно различить их фигуры.

У одиннадцати желтые плащи. У одного черный.

Продвигаются медленно, одной рукой держат поводья, другая — на ружье.

Не упускают из виду ни один камешек, ни один кирпичик. Но не видят ничего.

Одиннадцать не разговаривают. Продвигаются шеренгой, бок о бок, заполняя улицу во всю ее ширину. Словно гребенка. Словно борона.

Минуты, минуты.

Затем тот, что в черном, останавливается.

Останавливаются все.

Справа от них салун. Слева — Старик.

Стрелки застыли на 12.37.

Тишина.

Дверь салуна открывается.

Оттуда выходит старуха. Облако седых волос развевается при малейшем порыве ветра.

Одиннадцать ружей нацеливаются на нее.

Она закрывает глаза от солнца ладонью, проходит под навесом, спускается по ступеням, подходит к двенадцати. Приближается к тому, что в черном. Одиннадцать неотступно держат ее под прицелом.

— Привет, Арни, — здоровается Мелисса Дольфин.

Человек в черном не отвечает.

— На месте твоих людей я бы подтянулся и не шевелил пальцем. На них сейчас направлено больше ружей, чем отпечаталось годов на моем лице. Мы сосчитали: сто тридцать восемь. Не годов, ружей.

Тот поднимает глаза. Изо всех мыслимых щелей торчат ружейные стволы. Взгляд его прикован к ним.

— Ты знаешь, что оставил по себе не очень-то добрую память в этих местах.

Одиннадцать тревожно озираются по сторонам, опустив ружья.

Мелисса Дольфин поворачивается и неспешно возвращается в салун, поднимается по ступеням, пытается пригладить волосы, открывает дверь, исчезает внутри.

Сто тридцать восемь ружей по-прежнему нацелены на всадников. Не стреляют и никуда не деваются.

Тишина.

Человек в черном делает знак остальным. Он спрыгивает с коня, придерживает его за уздцы, идет упругим шагом к коновязи близ салуна. Обматывает поводья вокруг деревянной балки. Приторачивает ружье к седлу. Срывает с лица шарф. Густая белая борода. Поворачивает голову. Окидывает взглядом сто тридцать восемь стволов. Ни один не направлен на него. Только на его спутников. Он пересекает веранду, кладет одну руку на дверную ручку, другую — на рукоять пистолета. Открывает дверь. Входит.

Первое, что он замечает, — сидящий на земле старый индеец. Изваяние.

Второе, что он замечает, — пустой салун.

Третье — человек, сидящий за дальним столом, в самом углу.

Он пересекает зал и направляется к человеку. Снимает шляпу. Кладет ее на стол. Присаживается.

— Ты часовщик?

— Да, — отвечает Фил Уиттачер.

— С таким детским лицом?

— А что?

Человек в черном сплевывает на пол.

— Какое тебе дело до этих часов?

— Это не часы, а сейф.

Человек в черном улыбается.

— Доверху набитый, — уточняет Фил Уиттачер.

Человек в черном щелкает языком.

— Бинго.

— Просто великолепно. Открываешь кран в цистерне, вода бежит, приводит в действие механизм, а тот вращает стрелки. Только ничего не работает. Знаешь почему?

— Скажи сам.

— Потому что все наоборот. Ты вращаешь стрелки, они приводят в действие механизм, тот пускает воду, вода бежит, открывает три клапана, и начинает работать насос, который качает из-под земли другую воду: насыщенную золотом. Золотом, похороненным под землей тридцать четыре года, три месяца и одиннадцать дней назад. На вид часы как часы. А на самом деле — сейф. Великолепно.

— Поздравляю. Ты знаешь чертовски много.

— Больше, чем ты думаешь, Матиас.

Удар током. Человек в черном мгновенно вскакивает, выхватывает два пистолета, готовясь выстрелить. Через миг он слышит крик:

— Стой!

Еще через миг он неподвижен. Еще через миг — усаживается обратно. Еще через миг — медленно оборачивается, положив руки на стол.

На судье — сверкающие сапоги: разноцветные звезды, пряжки и прочее. Волосы набриолинены, и сверх того, он свежевыбрит. Он стоит в другом углу зала, направив ружье на человека в черном.

— Разговор еще не закончен, — поясняет он.

Человек в черном снова разглядывает Фила Уиттачера.

— Чего ты от меня хочешь?

— Хочу рассказать одну историю, Матиас.

— Тогда поторопись.

— Есть срочные дела?

— Прикончить того толстого и унести ноги из этого уродского города.

— Он терпеливый. Он подождет.

— Поторопись, я говорю.

— О'кей. Тридцать четыре года, три месяца и одиннадцать дней назад. Ночь. Ты предлагаешь Арни сбежать, прихватив с собой пять твоих дружков и все золото. Он отказывается. Понимает, что все кончено. Что дальше — гнусная драка из-за золота. И он делает одну вещь, смысл которой понимаешь только ты: дарит тебе свои серебряные часы. Потом накидывает плащ и скрывается в ночи. Это невыносимо — такое прямодушие со стороны брата, не правда ли, Матиас? Ни разу не оступиться. Он бог. Как ты жил в его тени, год за годом? Можно было свихнуться. Но ты не свихнулся. Напротив. Ты ждал. В ту ночь настал твой час. Я вижу все как наяву, Матиас. Ты идешь к часам, открываешь сейф, полный доверху, уносишь столько золота, сколько способна увезти лошадь. А наутро выбегаешь из дома, вопишь, что Арни сбежал с золотом, берешь пятерых дружков и пускаешься за ним в погоню. Ты настигаешь его в пустыне. Арни один против шести. Скольких он уложил, прежде чем умереть, Матиас? Двух? Трех?

— …

— Неважно. Об уцелевших позаботился ты. Они не ждали от тебя такого, ведь ты был их другом. Пара-другая выстрелов в спину, пока они отрезали голову твоему брату, так, Матиас? Ты их тоже обезглавил, выжег всем глаза. Привязал головы к седлам. А к седлу своей лошади — голову Арни. Ловко придумано. Лошади вернулись в Клозинтаун вечером. Почти совсем стемнело. Головы обезображены. А последней шла твоя лошадь. И кроме того, люди видят то, что им хочется видеть. Брат, который всю жизнь уступал, — почему он должен одержать верх на этот раз? Они хотели видеть тебя убитым и увидели убитым. Даже если бы это повторилось сто раз, они сто раз увидели бы твою голову, привязанную к седлу. Но то была голова Арни.