CITY, стр. 51
19
— Алло, Гульд?
— Привет, папа.
— Это я, твой папа.
— Привет.
— Все в порядке?
— Да.
— А что это за история с Коверни?
— Меня позвали в Коверни.
— Что значит — позвали?
— Вести исследования. Они хотят, чтобы я там работал.
— Похоже, что-то серьезное.
— Думаю, да.
— Ну и как?
— Ну, меня приглашают на три года, жить я буду в кампусе, и мне два раза будут оплачивать поездку домой. Если я захочу съездить.
— На Рождество и Пасху.
— Вроде того.
— Похоже, что-то серьезное.
— Да.
— Коверни, ведь это на другом конце света.
— Да, это далеко.
— Знаешь, там отвратная еда. Однажды я был в тех краях, не в университете, но рядом. Невозможно есть ничего, все пахнет рыбой.
— Говорят, там смертельно холодно.
— Может быть.
— Холоднее, чем тут.
— Тебе дадут денег, правда?
— Как это?
— Скажи, тебе хорошо будут платить?
— Думаю, да.
— Это важно. А что говорит ректор Болдер?
— Он говорит, что для пятнадцатилетнего мальчика это куча денег.
— Нет, ты мне скажи, что вообще говорит ректор Болдер об этом, что он вообще говорит?
— Говорит, для меня это отличный шанс. Но он хочет, чтобы я остался здесь.
— Славный старик, этот Болдер. Можешь ему доверять.
— Он говорит, для меня это отличный шанс.
— Что-то вроде приглашения в Уимблдон. То есть, конечно, если ты теннисист.
— Вроде того.
— Как если бы ты играл в теннис, и вот однажды тебе пишут: «Мы заплатим Вам, если Вы окажете нам честь поиграть здесь». Крыша едет, правда?
— Ага.
— Я горжусь тобой, сынок
— Спасибо, папа.
— И правда, крыша едет.
— Ну да.
— Мама будет довольна.
— Что?
— Мама будет довольна, Гульд.
— Ты скажешь ей?
— Скажу.
— Серьезно?
— Да.
— Серьезно?
— Она будет довольна.
— Не говори ей пока, что я еду. Я ведь еще не знаю, меня только спросили об этом.
— Я скажу, что тебя спросили об этом, Больше ничего.
— Да.
— И что это большое дело.
— Да, объясни, что это большое дело.
— Она будет довольна.
— Да, неплохая мысль, скажи ей об этом.
— Обязательно, Гульд!
— Спасибо.
— …
— …
— Когда ты думаешь принять решение?
— Не знаю.
— Тебе скоро уезжать?
— В сентябре.
— Время еще есть.
— Да.
— Отличная возможность. Наверное, не надо ее упускать.
— Все так говорят.
— Но решать тебе самому. Ты понимаешь?
— Да.
— Выслушай всех, но решай сам.
— Да.
— Речь о твоей судьбе. А не о чьей-то еще.
— Ага.
— Ты окажешься под пулями, не они.
— Под какими пулями?
— Ну, это такое выражение.
— А-а.
— Так говорится.
— А-а.
— Был один полковник, который любил всякие там присловья. И когда дела шли не очень, он всегда говорил одно и то же. «Когда солнце бьет в глаза, загорай, а не стреляй». Он говорил это, даже когда лил дождь. Дело не в погоде, солнце — это символ, понимаешь, такое присловье, неважно, снег там или туман: когда солнце бьет в глаза, загорай, а не стреляй. Так он говорил. А теперь ездит на кресле-каталке. Плескался в бассейне, сердечный приступ. Лучше бы его не вылавливали, честное слово.
— Папа…
— Да, Гульд.
— Мне уже надо идти.
— Ты просто молоток. Держи меня в курсе.
— Хорошо.
— Если что-то решишь, дай мне знать.
— Ты помнишь, что обещал сказать маме?
— Конечно, помню.
— О'кей.
— Помню, не волнуйся.
— О'кей.
— Ну, тогда пока.
— Пока, папа.
— Гульд…
— Да?
— А Шатци, как Шатци?
— С ней все в порядке.
— Нет, что она думает насчет Коверни?
— Об этом?
— Да, об этом.
— Она говорит, что это отличный шанс.
— И все?
— Она говорит, что если ты — освежитель воздуха, то это отличный шанс, когда приглашают в сортир при забегаловке.
— При забегаловке?
— Да.
— Что, черт возьми, это значит?
— Не знаю. Я буду освежителем.
— А-а.
— Думаю, это такая шутка.
— Шутка?
— Думаю, так.
— Девчонка что надо.
— Да.
— Передай привет от меня.
— Хорошо.
— Пока, сынок.
— Пока.
Щелк.