Оборотни, стр. 36

Членам поисковой группы по-прежнему ничего обнаружить не удавалось. Казалось, парк не желал навести их хотя бы на малейший след. Скамейка с алевшим от человеческой крови снегом, несколько лохмотьев, возможно, оставшихся от одежды жертвы. И все. Ни тела, ни свидетелей. И до сих пор никто не заявил о пропавшем без вести. Полицейские ждали, что им с минуту на минуту прикажут покинуть место происшествия. Округ не мог позволить себе продолжать тратить время впустую. И тогда к стольким тайнам этого города добавилась бы еще одна.

Сомнений в том, что кто-то погиб здесь, не было. Но что предпринять для розыска убийцы, если нет иных, кроме этой крови, следов?

– Может, хоть это даст что-нибудь новенькое, – заметил медэксперт, когда сержант протянул ему прозрачный пластиковый пакет с обрывками ткани.

Бекки Нефф воздержалась от комментариев. Все было так неопределенно. И потом даже заявление Уилсона, по правде говоря, не внушало доверия. Черт побери, ведь его вполне могли напугать собаки. Как ни досадно, но у них не было ни одного аргумента, способного убедить штаб-квартиру. Уж если какой-то сыщик ради забавы решил провести расследование в отношении оборотней, он непременно должен добиться успеха, иначе рассчитывать на что-либо, кроме досрочной отправки на пенсию, ему не придется.

– Вы мне верите? – спросил Уилсон, прерывая сгустившуюся в машине тишину.

– Да-а, – протянула Бекки, удивляясь его вопросу.

– Речь идет не о тебе, дурочка. Я имею в виду нашего гения. Хочу знать его мнение.

– Если это не случилось в приступе белой горячки, тогда, на мой взгляд, вы видели то, о чем говорили.

– Спасибо.

После своего рассказа о ночном происшествии Уилсон все время молчал. Бекки не могла понять, размышлял ли он или просто впал в депрессию. Он выглядел еще более сумрачным, чем обычно.

Когда Уилсон повернулся, снова уставясь в парк через стекло машины, Эванс поднял брови.

– Послушайте, – сказал он ему в спину, – если для вас это так важно, ну что же, тогда я верю. Мне так хотелось бы вам хоть немного помочь.

– Из маленьких ручейков сбегаются большие реки, – кисло произнесла Бекки.

– Я убежден в этом. Именно так и должно быть.

– Пожалуй, – сказал Уилсон. – Именно так.

Внезапно поднялась какая-то суматоха. Два копа из Сен-трал парк вскочили на мотоциклы; парни из 20-го округа ринулись к машинам. Бекки поспешно включила радио: «13, повторяю – 13, в Бетезда Фаунтин».

– Господи!

Бекки живо пристроилась в хвост другим машинам. Они неслись, не разбирая дороги, прямо через парк, подминая под себя свежий снег. «13» – это самый серьезный сигнал, который может дать полицейский: это означало, что он попал в беду. Получив его, все соседние полицейские подразделения, а порой и более удаленные, были обязаны немедленно прийти на помощь. Этот сигнал полицейские ненавидели больше всего на свете, но если такое случалось, то откликались на него от всей души.

Когда-то Бетезда Фаунтин был элегантным рестораном на открытом воздухе. Летом сюда стекалась самая пестрая публика, чтобы подегустировать вина и полюбоваться на фонтан. Затем наступили 60-е годы, когда нагрянули наркотики. И Бетезду превратили в рынок их сбыта. Ресторан закрылся. Фонтан забросали мусором. Стены покрылись всякого рода надписями. Появились и убийства. Теперь это, некогда любимое горожанами место отдыха уныло пустовало как летом, так и зимой. На эспланаде, нависшей над бассейном, скорчившись и переломившись пополам, лежало лицом в снегу тело в голубой форме полицейского.

Первыми до него добрались мотоциклисты.

– Он ранен, – крикнул один из них.

Со стороны Рузвельтовской больницы уже завывала сирена «скорой помощи».

Бекки пристроила свой «Понтиак» сразу же за мотоциклами, и все трое пулей выскочили наружу.

– Я медик, – совсем ни к чему бросил на ходу Эванс.

В нью-йоркской полиции не было человека, который не знал бы, чем занимается Эванс. Он подбежал к раненому.

Бекки ни на шаг не отставала от него. Это был коп средних лет, наверняка один из членов поисковой группы в парке,

– Вот подлая тварь, – сказал он, силясь улыбнуться, – эта мерзавка собака так продырявила мне брюхо.

Говорил он с трудом, еле слышно.

– Проклятье, – выругался Эванс.

– Это серьезно, док? – спросил коп сквозь слезы.

Медик отвернулся.

– Лучше не двигайся, дружок, пока не принесут носилки. Какой бы ни была рана, вы так потеряете меньше крови.

– До чего больно от этой пакости, – простонал полицейский.

Затем его глаза округлились, голова упала на грудь.

– Быстро, любую повязку! – приказал Эванс. – Он потерял сознание.

Двое друзей пострадавшего наложили ее прямо на дыру, зиявшую в его пальто.

– Где же эта похоронная колымага? – отрывисто спросил Эванс. – Если они не подсуетятся, коп отдаст концы.

В тот же момент подъехала «скорая», и медбригада, не мешкая, принялась за дело. Осторожно разрезали верхнюю одежду и обнажили рану.

Было жутко смотреть, как пульсировали темно-синие стенки кишечника. Бекки едва не разрыдалась. Опять ОНИ! И только что! Пять минут тому назад! Они бродят где-то рядом. Она дотронулась до плеча медэксперта.

– Оставьте меня в покое. – Он осматривал рану. – Увезите его, – приказал он полицейским. Затем посмотрел на Бекки и прошептал всего два слова: – Не выживет.

Раненого положили на носилки, внесли в машину, которая, взвизгнув колесами, помчала его в отделение неотложной помощи. Поскольку с пострадавшим был врач из больницы, Эванс вернулся в тепло «Понтиака».

Остальные полицейские оставались все еще на месте происшествия и, сбившись в небольшие группы, рассматривали обагренные кровью следы на снегу. Все молчали. Да и о чем было говорить? У одного из их коллег только что выпустили наружу кишки, и он заявил, что это сделала собака. Подошел, отдуваясь, как тюлень, капитан округа. По неизвестным причинам он добирался сюда пешком.

– Что это еще за бордель?

– Ранили Бейкера.

– Каким образом?

– Какой-то зверь прогрыз ему 20-сантиметровую дыру в животе, да так, что вывалились кишки.