Культура на службе вермахта, стр. 39

Вследствие активной политики нацистов по преодолению социальных проблем или, по крайней мере, подчеркнутого внимания к ним, к лету 1935 г. признаки какой-либо существенной народной оппозиции Гитлеру отсутствовали. Открытое неповиновение фюрера державам Версальского договора в марте 1935 г. (он отказался признать статьи о вооружениях и приступил к программе милитаризации) и его июльский (1935 г.) успех при заключении военно-морского пакта с Британией привели немецкий народ в состояние патриотической эйфории.

Огромную роль во всесторонней унификации жизни в нацистской Германии сыграл обывательский конформизм; нельзя забывать, что немцы той эпохи не были нацией демократов и республиканцев, в подавляющем большинстве как неоспоримую ценность они воспринимали авторитарное государство: после 1933 г. последовало повальное вступление в партию и примыкающие к ней организации — помимо прочего, это было еще и желательным условием для получения работы, возможности учебы, для победы над конкурентами. К примеру, нацистская корпоративная организация «Союз доцентов» состояла преимущественно из приват-доцентов, которые получали штатные места за свой идеологический пыл: началась настоящая эра доносительства. Современники единодушно указывали, что тот, кто не был очевидцем происшедшего, не может представить себе масштабы бесхарактерности, сопровождавшей нацистскую унификацию общества; в этот момент как раз и настало «время неполноценных» (а не в период Веймарской республики, как считали ее правые критики в 20-е гг.). Подобная вакханалия доносительства имела место и в Советском Союзе в 30-е гг. При склонности немцев к аккуратности и педантичности и их стремлении по возможности доводить все до логического конца, для «нежелательных» элементов в обществе складывались невыносимые условия. В Третьем Рейхе не было законодательно оформленной обязанности политического доносительства, впрочем, Гейдрих в 1939 г. пытался ввести закон об обязательном доносительстве, но этому воспрепятствовали партийные инстанции: было признано, что при доносительстве достаточно моральной ответственности, а законодательно его оформлять не стали. Интересно, что система репрессий строилась на доносительстве, но сами доносы рассматривались как «морально сомнительные»; если сформулировать точнее: «доносы были желанны, а доносчики — нет» ^{328}. Типичными темами доносов были: связь с евреями (26%), уклонение от армии (22%), критика режима (17%), уклонение от пожертвований (11%), пораженчество (7%), политическая критика (6%) ^{329}. Доносчики предпочитали обращаться не прямо к гестапо, но к партийным функционерам, которые иногда сами предпринимали действия по вразумлению тех, на кого доносили, а если это не помогало, тогда дело передавали гестапо. Канадский историк Джелателли доказал, что число сотрудников гестапо было небольшим: в 1937 г. в Дюссельдорфе у гестапо было 126 сотрудников, в Эссене — 43, в Дуйсбурге — 28, а ведь это города с полумиллионным населением. При такой малочисленности эффективность работы гестапо обеспечивали преимущественно доносы ^{330}.

Как и в СССР, в нацистской Германии постепенно возникло и оформилось свойственное тоталитарной обыденности чувство постоянной опасности: люди старались вести себя как можно неприметнее. Даже эсэсовцы старались использовать в переписке язык, который делал тексты идеологически проверяемыми, то есть чтобы действия и их языковое выражение не оставляли сомнений в содержании информации ^{331}. Огромную роль сыграла и динамика молодого и нетерпимого нацистского движения, стремившегося обратить всех в собственную веру. Один современник вспоминал, что в уличных столкновениях между СА и коммунистическим Союзом красных фронтовиков постоянно побеждали нацисты. Он же сообщал, что к марту 1933 г. уже мало кто в местной гимназии при встрече осмеливался не использовать «гитлеровского приветствия» (Hitler-Grufi) ^{332}. После прихода Гитлера к власти Гордон Грейг спросил своего друга, американского консула в Мюнхене Чарльза Хатэвея, почему немцы, известные неукротимым индивидуализмом в религии и философии, теперь с таким невиданным рвением проявляют уважение к политической власти. Вразумительного ответа он не услышал ^{333}. С другой стороны, не следует забывать о том, что и при тоталитаризме жизнь не прекращалась — люди влюблялись, женились, делали карьеру, занимались делами, и окружающая их социальная среда многим казалась совершенно нормальной. Незадолго до казни по приговору Нюрнбергского трибунала Ганс Франк писал о 30-х гг. как о времени, в котором царило счастье, торжество, радость, молодость ^{334}. Доказательством оптимизма и доверия немцев к власти в 30-е гг. было то, что на двух родившихся в 1932 г. детей в 1936 г. приходилось уже четыре. В 1938–1939 гг. в Германии был зафиксирован самый высокий уровень браков в Европе; по существу имел феномен роста рождаемости — и это на фоне ее снижения в других европейских странах. Безусловно, в деле гармонизации социальной сферы Третий Рейх смог за короткий срок добиться гораздо большего, чем Веймарская республика ^{335}. При этом следует отметить, что высокий уровень социальной гармонии был достигнут при значительной активности населения: большинство немцев старались содействовать максимальной мобилизации на достижение целей, поставленных перед народом Гитлером. Бросается в глаза, что в конце 30-х гг., казалось, настал исторический триумф авторитарной власти: можно ли было представить польское государство без железного кулака маршала Пилсудского, словацкое государство без патера Глинки? Гитлер в Германии, Муссолини в Италии, генерал Франко в Испании, Антонио Салазар в Португалии, Имон де Валера в Ирландии, адмирал Миклош Хорти в Венгрии, Мустафа Кемаль-паша в Турции, Сталин в СССР были ярким подтверждением торжества авторитарного принципа. На фоне внутренней неустойчивости, а также экономических неурядиц после Великого кризиса 1929 г. демократическим странам это торжество казалось еще более очевидным…

Праздники и их роль в общественной мобилизации

Как иронически указывал один мемуарист, «в Третьем Рейхе существовали только праздники — можно сказать, он страдал от дефицита будней, в этом государстве все дни считались историческими» ^{337}. На самом деле, важной частью немецкой общественной жизни при нацистах были праздники, которые в нацистские времена по своему характеру чрезвычайно напоминали католическую литургию. Там, где Гитлер присутствовать не мог, стояли его бюсты (своеобразный алтарь); нацисты строго соблюдали схему христианской литургии, в соответствии с которой напряжение нарастало по восходящей ^{338}. С другой стороны, нельзя не заметить, что политический стиль нацистов имел эклектический характер: все, что обещало эмоциональное воздействие, они привлекали для организации собственных праздников. Насколько важна была организация праздников для нацистов, показывает то обстоятельство, что партийное руководство создало специальное «Ведомство по организации торжеств, досуга и праздников», а также специальный журнал «Новая общность» (Die neue Gemeinschaft). He случайно уже на второй год существования нацистского режима часть публичных мероприятий получила государственный статус и финансировалась государством.